Эд Макбейн - Джек и Фасолька

— Да, он так сказал.

— А ты находишь ее в своем бассейне без четверти девять, это значит, у кого-то было два часа, чтобы застрелить ее и утопить, это больше времени, чем нужно. Можно убить человека и избавиться от трупа — за сколько, Куп? Десяти минут достаточно?

— Пяти, — откликнулся Роулз.

В первый раз я услышал его голос.

— Допустим как один из вариантов, что этот подонок Кроуэл убийца, хотя я не вижу никаких мотивов, а ты, Куп? Но пусть она приехала к нему домой в половине седьмого — я не могу понять, зачем ей ехать туда, если она знает, что он ищет ее и хочет покончить с ней. Ну да ладно. Скажем, она приходит туда, и Кроуэл делает два выстрела ей в голову, затем несет тело вниз, в машину, и отвозит к тебе — почему к тебе? — это еще одна загадка. Но как ему удалось проделать все это в таком месте, как Ньютаун? Ты хочешь сказать, что никто не слышал выстрелов? Ты хочешь сказать, никто не видел, как он несет девушку и запихивает ее в машину? Они видят и слышат все, что делается по соседству, верно, Куп?

— Ты ошибаешься, — сказал Роулз, — в этом районе слышат и видят за три квартала.

— И они не слышали двух выстрелов, а? — усомнился Блум.

— В машине он тоже не стрелял в нее, — сказал Роулз, — криминалисты не нашли ни пуль, ни пустых гильз.

— Может быть, она встретилась с ним где-то в другом месте, — предположил я, — потому что боялась идти к нему на квартиру.

— В Калузе много пустынных мест, — кивнул Блум. — Возможно, она позвонила ему и сказала, чтобы он ждал ее на пляже или еще где-нибудь, это возможно. Но зачем? Если она знает, что парень выслеживает ее, зачем преподносить себя на серебряном блюдечке? Не понимаю, не верю. И еще одна загадка, — сказал он сам себе. — Скажем, Кроуэл убийца… Просто как вариант. Какие у него мотивы? Какие, Куп? Предположим, он знает о ферме с травкой. Какая сейчас цена пакета марихуаны, Куп?

— Ты имеешь в виду «девушек» из Мексики и Ямайки?

— Сколько она стоит?

— Пятьсот — шестьсот баксов за фунт. Если вы хотите получше, из Колумбии, Калифорнии или с Гаваев, то цена доходит до тысячи за фунт.

— Сколько фунтов в пакете?

— Сто — сто пятьдесят, в зависимости от того, насколько плотно набит пакет.

— Поэтому Мак-Кинни считал, положим, по шесть тысяч за пакет.

— Небольшое домашнее производство. Знаешь, сколько доморощенных заводов ликвидировало управление по борьбе с экономическими преступлениями в прошлом году?

— Сколько? — спросил Блум.

— Больше двух миллионов. Это почти две тысячи тонн наркотиков, растущих прямо здесь, в Соединенных Штатах Америки.

Я недооценил Джека Мак-Кинни. Его первый урожай марихуаны сразу сделал бы его крупным предпринимателем.

— Итак, где же мотивы? — спросил Блум, поворачиваясь назад. — Мак-Кинни пока не стал собственником фермы, он не посадил еще ни одного зернышка, так на что же надеялся Кроуэл, когда убивал его?

— Может быть, он хотел вступить в дело, — предположил Роулз. — Хотел участвовать во всех операциях с наркотиками, понимаете? А Мак-Кинни послал его ко всем чертям, мягко говоря, и Кроуэл убил его.

— Вполне вероятно, — сказал Блум, — но ты забыл про Берилла. А этого-то зачем понадобилось убивать?

— Да, это непонятно. — Роулз задумался.

— Возможно… — Я тряхнул головой. — Нет, вряд ли.

— Позволь нам послушать, — сказал Блум.

— Ну… скажем, он в самом деле пришел к Мак-Кинни, желая войти в долю. Мак-Кинни выгнал его, поэтому Кроуэл заколол его и стащил тридцать шесть тысяч…

— Верно, деньги, — сказал Блум.

— Мы совсем забыли про деньги.

— Любовь или деньги, только они могут быть мотивами убийства.

— А ненависть?

— Это то же самое, что любовь. Другая сторона монеты, вот и все.

— А как же сумасшедшие? — спросил Роулз.

— У сумасшедших нет мотивов, сумасшедшие — это совершенно другое дело.

Профессиональный разговор, подумал я.

— Итак, он идет к Бериллу, — продолжил Блум, — и тридцать шесть тысяч уже у него в кармане.

— Возможно, — сказал Роулз, — но звучит неубедительно.

— Он предлагает Бериллу деньги, говорит, что Мак-Кинни мертв и он сам хочет купить землю. Следуя заранее разработанной схеме, он хочет стать, так сказать, травяным фермером. Как тебе это нравится, Куп?

— Слишком сложно для этого болвана Кроуэла, — ответил Роулз.

— Он не Эйнштейн, — подтвердил Блум, — но ему и не нужно ничего вычислять, Мак-Кинни все уже подсчитал за него. Нужно только прибрать все к своим рукам.

— Тогда зачем убивать Берилла?

— Никто не станет убивать гусыню, которая несет золотые яйца.

— Может быть, Берилл его тоже выгнал.

— Нет, — сказал я, — не похоже. Он просто жаждал продать эту ферму. Он был готов продать ее любому, поверьте мне.

— Поэтому, если Кроуэл пришел к нему с тридцатью шестью тысячами…

— Он сразу набросился на них. В банке на счету уже было четыре тысячи, и он был уверен в получении их в виде штрафа за невыполнение обязательств. Если Кроуэл предложил ему еще тридцать шесть, он, конечно же, захотел получить их.

— Опасное желание.

— Итак, хорошо, он не мог отказаться от них, — сказал Блум.

— Никогда.

— Тогда почему все-таки Кроуэл убил его? Если это действительно сделал он?

— Здесь ты имеешь дело с ослом, — сказал Роулз, — не забывай, крошка Кроуэл — совершеннейший болван.

— Возможно, мы и имеем дело с ослом, — сказал Блум, — но он осел, у которого алиби длиной с его ослиные уши.

Мы опять вернулись к началу.

Мы уже приближались к Ньютауну. Прежний знаменитый вице-президент Соединенных Штатов однажды заметил, что достаточно увидеть одну трущобу, чтобы знать, как выглядят все остальные. Позднее оказалось, что он и его непосредственный шеф ошибались относительно многих вещей. Так, они думали, что американский народ будет спокойно терпеть проходимцев на высших должностях в стране. И относительно трущоб он тоже ошибался. Трущобы так же не похожи одна на другую, как бородавки. Нельзя сравнивать убожество Соуэто с запустением Саут-Бронкс в Нью-Йорке или наполненные крысами кирпичные многоквартирные дома в Гарлеме с дощатыми лачугами в калифорнийской Венеции. Сравнивать можно только одинаковые географические районы.

Скажите обитателю трущобы в чикагском Вест-Сайде, что его собираются переселить в Ньютаун, где двухэтажные оштукатуренные здания окружены лужайками и пальмами, он подумает, что вы приглашаете его в рай. Однако, попав туда и оглядевшись вокруг, он, вероятно, заметит, что на четырех квадратных милях Ньютауна живет народа больше, чем во всей Калузе, и что большинство из них не белые. Может быть, бывший вице-президент это и имел в виду? Может быть, он хотел сказать, что цвет кожи у обитателей трущоб везде одинаков?

— Я, конечно, хотел бы быть белым, — сказал Роулз, словно читая мои мысли. — Здесь ненавидят черных полицейских, — пояснил он и выключил зажигание.

Блум въехал на край тротуара у дома Кроуэла.

— Оставайся в машине, Мэтью, — сказал он. — Здесь пахнет настоящим делом, я не хочу проиграть его из-за пустяков.

Но я не остался в машине. Как только они вошли в здание, я решил глотнуть свежего воздуха. Было почти два часа ночи, но жители Ньютауна оставались на улице, отдыхая таким образом от дневной жары. Они сидели на ступеньках у подъезда в шортах и нижних рубашках, или в шортах и купальных лифчиках, или даже в купальных бикини. Воздух был напоен тем особым ароматом Флориды, который пропитывает здесь все в летнее время, — это запахи плесени, соли и цветущих тропических растений. Оштукатуренные блочные стены зданий были окрашены розовой краской, которая местами облезла и испачкалась. Окна были широко открыты, чтобы малейший случайный ветерок мог беспрепятственно проникнуть внутрь. Где-то громко играл фонограф, против чего никто не возражал. Люди сидели на ступеньках и шептались, и порой этот шепот был громче, чем звук хэви металл.

Я стоял и рассматривал щитки на полицейском седане, когда из дома выбежал Кроуэл. Он выскочил пулей, без рубашки и босой, пронесся через толпу, сидящую на ступенях, чуть не упав на колени сидевшей по-гаитянски женщины. Я услышал, как он ругался, и увидел у него в правой руке пистолет. В первый момент я инстинктивно хотел спрятаться за машину, но затем, услышав из темноты голос Блума: «Стой, стрелять буду!» — отскочил от машины и кинулся наперерез, чтобы перехватить Кроуэла, нисколько не думая при этом, что могло произойти в следующий момент.

А в следующий момент произошло вот что — Кроуэл выстрелил в меня.

Никогда в жизни до этого в меня не стреляли, и думаю, что найдется не так-то уж много людей, в которых стреляли. Это не похоже на то, что показывают в кино или в телефильмах. Я не сразу упал замертво, я завизжал, как щенок, от жуткой боли, когда пуля прошла через мягкую часть плеча. Было похоже, что в тело втыкают раскаленную указку, но в мое тело воткнули металлическую пулю, несущуюся с огромной скоростью с огненным хвостом позади. И огонь причинял боль, и удар причинял боль. Удар развернул меня и отбросил в сторону. Я упал навзничь на тротуар, продолжая кричать и корчиться от боли. Было очень больно! О Господи, как было больно!