Спарринг- партнеры - Гришэм Джон

– Вдруг Расти выиграет разок, хотя бы для разнообразия…

– Не исключено. Это было бы очень кстати. Мы бы погасили некоторые его долги по судебным издержкам.

– Думаю, тебе стоит понаблюдать за самим процессом. Это же совсем рядом, за углом.

Его предложение вызвало у Дианты смех.

– Да я и близко не подойду к этому зданию, даже если ты мне заплатишь.

– Я пошутил. Назревает катастрофа, ты не считаешь?

– Вероятно. На совещании сегодня рано утром у меня возникло плохое предчувствие. Присяжные против него.

Присяжные не сводили с Расти глаз. Половину из них он убедил, вторая половина по-прежнему была настроена скептически. Он подошел с синим фломастером к большой белой доске.

– По заключению наших экспертов, Трей проживет еще лет пятнадцать. Грустный вывод в отношении молодого человека двадцати трех лет, до поступления в больницу «Гейтлейн» гонявшего на кроссовых мотоциклах… Итак, пятнадцать лет. Для правильного ухода он должен проживать в лечебном учреждении под круглосуточным наблюдением. Его родителям такое больше не под силу, это несомненно. Что может быть убедительнее показаний Джин Брустер? Бедная женщина обессилена, ее силы исчерпаны. Так давайте переведем Трея в подходящее учреждение, под профессиональный надзор медсестер, санитаров, специалистов всех мастей, туда, где полно медикаментов и того, что там называют едой. В агломерации Сент-Луиса подобный набор услуг обходится в сорок тысяч долларов в месяц, в расчете на год это полмиллиона долларов. И так на протяжении пятнадцати лет.

Расти аккуратно вел подсчет на доске и, закончив, крупно выписал: 7 500 000 долларов. И это еще было не все.

– При среднегодовой инфляции в три процента за пятнадцать лет выходит… – Он крупно начертал и озвучил итоговую цифру: – Девять миллионов долларов.

Затем он отступил от доски, чтобы весь зал суда полюбовался результатом его вычислений. Выпив воды из бумажного стаканчика со своего стола, он вернулся к трибуне и повторил:

– Девять миллионов долларов – столько необходимо лишь на уход за Треем.

В зале суда молчали: все знали, что скоро на доске появятся еще более впечатляющие цифры.

– Вчера звонил старикан, – сообщил Кирк.

– С какого телефона? – спросила Дианта.

– Со своего. У него появился еще один сотовый.

– Я думала, он в одиночке, раз его застукали с сотовым.

– Так было несколько раз. Он подкупает надзирателей, и те таскают ему телефоны. Похоже, в тюрьме это привычный бизнес.

– Не сомневаюсь, что он всех вокруг подкупает.

– Я тоже не сомневаюсь в этом. То он играет с начальником тюрьмы в покер, то – оглянуться не успеешь – попадает без телефона в одиночную камеру.

– Зачем он звонил?

– Ты же знаешь Болтона. Думаю, просто чтобы я был в курсе: он опять при телефоне. Завтра он ждет меня в гости. На этот раз моя очередь идти к нему на свидание. Обсудили сначала это, потом политику, потом его шансы на условно-досрочное освобождение в следующем году.

– Он отсидел только пять лет.

– Мечтать никому не вредно.

– Мне больше нравится, когда он за решеткой.

– Как и всем нам.

– Что у него за план?

– Он не захотел рассказывать по телефону. Уверен, это связано со взятками и с политикой.

Расти, стоявший у трибуны, перемещал по белой доске красную точку лазерной указки. Посмотрев сначала на присяжных, потом на доску, он продолжил выступление:

– До того как принять роковое решение сделать простейшую операцию в больнице «Гейтлейн», Трей был многообещающим разработчиком программного обеспечения, зарабатывая восемьдесят тысяч в год. Теперь его карьере конец, заработкам тоже. Всему конец, остается только ваш вердикт. По нашим законам, ему положены выплаты в размере утраченных доходов. Восемьдесят тысяч за пятнадцать лет – это миллион двести тысяч. Инфляция превратит их в два миллиона. Приплюсуйте их к стоимости необходимого ухода и не забудьте о его боли и страданиях. В результате у нас получается семнадцать миллионов долларов.

Расти спрятал указку, взял черный фломастер и аккуратно сложил 2 000 000, 9 000 000 («уход») и 6 000 000 («боль и страдания»). Так и получилась кругленькая сумма 17 000 000 долларов.

Все шестеро присяжных не могли отвести глаз от этой цифры. Какой бы шокирующей она ни была, на доске все эти нули выглядели не так уж и впечатляюще. Расти ловко подводил их к заключению, что это вполне обоснованные расходы.

Вернувшись к своему столу, он взял доклад в дюйм толщиной и быстро вернулся к трибуне, листая страницы.

– Судя по финансовым документам самой больничной сети «Гейтлейн», в прошлом году ее выручка превысила расходы на шестьсот миллионов долларов. Мы не осмеливаемся считать эту разницу прибылью, ибо знаем, что «Гейтлейн» гордится своим статусом некоммерческой организации. Это значит, что сеть не платит налогов ни штату, ни государству. Итак, после всех расходов, включая семь миллионов, выплаченных ее главному администратору, и пять миллионов главному операционному директору, а также после перечисления зарплаты сотрудникам, имеющим самые большие ставки, на банковских счетах «Гейтлейн» осталось на шестьсот миллионов долларов больше, чем было год назад. Как же она поступает со всеми этими деньгами? Приобретает другие больницы! Хочет быть монополией, чтобы и дальше вздувать цены.

Лютер Банкрофт приподнялся, качая головой:

– Протестую, ваша честь. Это не процесс по антитрестовскому делу.

– Протест принимается. Продолжайте, мистер Маллой.

Не удостоив взглядом ни судью, ни своего оппонента, Расти заявил:

– Единственный способ привлечь внимание такого ответчика, как больничная сеть «Гейтлейн», – это отвесить ей звонкую пощечину в виде штрафных санкций.

Выдержав театральную паузу, он переместился к краю трибуны.

– Штрафные санкции! Наказание корпорации, неважно, коммерческой или нет, за противоправные действия. За преступную небрежность. Какая же цифра привлечет внимание такой колоссальной больничной сети, как «Гейтлейн»? В размере одного процента ее годовой прибыли? Ой, простите! Мы не можем произносить это слово? Воспользуемся каким-нибудь другим. Скажем, «запас». Один процент этого «запаса» равен шести миллионам. Заметная сумма, но она вряд ли потревожит главного администратора сети, ведь он получает больше. Два процента – двенадцать миллионов. Вот что я вам скажу: три процента звучит лучше, поскольку это уже восемнадцать миллионов баксов. Готов спорить, если обложить ответчиков штрафными санкциями на восемнадцать миллионов, там все поймут правильно. Им станет больно. Впредь они будут осторожнее при найме специалистов и решительнее при увольнении сомнительных лиц.

Расти медленно снял с фломастера колпачок и приплюсовал к сумме на доске еще 18 000 000.

Шестеро присяжных, уставившиеся на доску, вполне осознавали свою ответственность: им предлагали распорядиться 35 миллионами чужих долларов.

– Это большие деньги, леди и джентльмены, – сказал напоследок Расти. – Я стою здесь далеко не впервые, я участвовал во множестве судебных процессов, повидал сотни заседателей. Но таких сумм я еще не требовал.

Он подошел к Трею, положил руку ему на правое плечо и с жалостью во взгляде произнес срывающимся голосом:

– Но у меня до сих пор не бывало клиентов, столь же достойных таких денег, как мой друг Трей. – Борясь со слезами, он оглянулся на присяжных. – Благодарю вас.

Дианта знакомилась с бумагами, сидя за своим письменным столом, когда в ее дверь негромко постучали. В следующее мгновение, не дожидаясь приглашения, появился Кирк. Затворив за собой дверь, он сказал, глядя на нее:

– Не могу сосредоточиться.

– Я тоже.

– Терпеть не могу, когда он выступает в суде. – С этими словами Кирк рухнул в огромное кожаное кресло.

– А я терпеть не могу, когда он терпит поражение, – подхватила она. – Совсем другое дело, когда он одерживает победу.