Черноглазая блондинка - Бенджамин Блэк

воротника. Его голова как будто покрыта скорлупой арахиса, большой череп и большой подбородок меж впалых щёк, и беззубый рот, который был немного приоткрыт. На его подбородке виднелась седая щетина, кончики которой блестели на солнце. Что-то вроде плохой копии Габби Хейза.[6] Один глаз был закрыт, а другим он косился на меня, медленно двигая отвисшей челюстью из стороны в сторону, как корова, занятая порцией жвачки.

— Я ищу мистера Питерсона, — сказал я.

Он отвернулся и сухо сплюнул.

— А я тебе говорю, его нет дома.

Я спустился по ступенькам. Я видел, что он слегка колеблется, гадая, кто я такой и какие неприятности могу представлять. Я достал сигареты и предложил ему. Он нетерпеливо взял одну и приклеил к нижней губе. Я большим пальцем зажёг спичку и дал ему прикурить.

Рядом с нами из сухой травы взлетел сверчок, напоминая клоуна, запущенного из жерла пушки. Ярко светило солнце, дул сухой горячий ветерок, и я был рад, что надел шляпу. Старик был с непокрытой головой, но, казалось, не замечал жары. Он глубоко затянулся сигаретным дымом, задержал его и выпустил несколько серых струек.

Я бросил потухшую спичку в траву.

— Ты не должен этого делать, — сказал старик. — Если здесь начнется пожар, весь Западный Голливуд обратится в дым.

— Вы знаете мистера Питерсона? — спросил я.

— Конечно, — он махнул рукой в сторону полуразрушенной лачуги на противоположной стороне улицы. — Вон мой дом. Он иногда заходил ко мне, чтобы скоротать время, покурить.

— Сколько его нет?

— Сейчас прикину. — Он задумался, ещё немного прищурившись. — Последний раз я видел его шесть-семь недель назад.

— Полагаю, он не упомянул, куда собирается?

Он пожал плечами.

— Я даже не видел, как он уезжал. Только однажды я заметил, что его нет.

— Как?

Он посмотрел на меня и потряс головой, как будто ему в ухо попала вода.

— Что как?

— Как Вы узнали, что его нет?

— Его тут больше не было, вот и всё. — Он помолчал. — Ты полицейский?

— Вроде того.

— Это как?

— Частный сыщик.

Он флегматично усмехнулся.

— Частный сыщик — это не коп, разве что в твоих мечтах.

Я вздохнул. Когда они слышат, что ты из частных, то думают, что могут говорить тебе всё, что угодно. Думаю, что могут. Старик ухмылялся мне, самодовольный, как курица, только что снесшая яйцо.

Я взглянул на улицу вверх и вниз. Закусочная Джо. Прачечная «Kwik Kleen». Автомастерская, в которой механик возился во внутренностях очень плохо выглядящего «шевроле». Я представил себе, как Клэр Кавендиш выходит здесь из чего-то низкого и спортивного и морщит носик.

— Кого он сюда приводил? — спросил я.

— Кого?

— Друзей. Собутыльников. Партнёров из мира кино.

— Кино?

Он начинал походить на Маленького сэра Эхо.[7]

— А что насчёт подружек? — спросил я. — Они у него были?

Это вызвало громкий смех. Слышать это было неприятно.

— Были? — воскликнул он. — Послушайте, мистер, у этого парня было столько баб, что он не знал, что с ними делать. Он почти каждый вечер возвращался домой с другой.

— Вы, должно быть, зорко следили за ним, за его приходами и уходами.

— Я видел его, вот и всё, — сказал он угрюмо, словно защищаясь. — Они обычно будили меня всем этим шумом. Однажды ночью одна из них уронила на тротуар бутылку чего-то — кажется, шампанского. Звук был похож на взрыв снаряда. Баба только рассмеялась.

— Соседи не жаловались на такие происшествия?

Он посмотрел на меня с жалостью.

— Какие соседи? — сказал он с презрением.

Я кивнул. От солнца не становилось прохладнее. Я достал носовой платок и вытер затылок. Здесь в разгар лета бывают дни, когда солнце действует на тебя, как горилла на банан.

— Ну, всё равно спасибо, — сказал я и прошёл мимо него. Воздух рябил над крышей моей машины. Я думал о том, каким горячим на ощупь будет руль. Иногда я говорю себе, что перееду в Англию, где, говорят, прохладно даже в самую жару.

— Ты не первый, кто спрашивает о нём, — сказал старик у меня за спиной.

Я обернулся.

— Да?

— На прошлой неделе приходила пара «мокрых спин».[8]

— Мексиканцы?

— Именно так, я и сказал. Их было двое. Приодетые такие, но «мокрая спина» в костюме и шикарном галстуке — это всё-таки «мокрая спина», верно?

До этого солнце светило мне в спину, а теперь светило прямо в лоб. Я почувствовал, как моя верхняя губа стала влажной.

— Вы с ними разговаривали? — спросил я.

— Не-а. Они подъехали на какой-то машине, которую я никогда раньше не видел, должно быть, сделанной где-то там. Высокая и широкая, как кровать в борделе, с брезентовым верхом с отверстиями.

— Когда это было?

— Два-три дня назад. Какое-то время они бродили вокруг дома, заглядывали в окна, как и ты, потом снова сели в машину и уехали. Не люблю «мокрых спин».

— И не говори.

Он угрюмо посмотрел на меня и фыркнул.

Я снова повернулся и направился к своей горячей машине. Он снова заговорил:

— Ты думаешь, он вернется? — И я снова остановился. Я чувствовал себя гостем на свадьбе, пытающимся отвертеться от прослушивания Древнего Морехода.[9]

— Сомневаюсь, — сказал я.

Он снова принюхался.

— Ну, думаю, он не сильно скучает. И всё же он мне нравился.

От его сигареты остался четвертьдюймовый окурок, который он бросил в траву.

— Тебе не следовало этого делать, — сказал я, садясь в машину.

Когда мои пальцы коснулись руля, я удивился, что они не зашипели.

Вместо того чтобы вернуться в офис, я заехал в «Кафе Барни» в поисках чего-нибудь прохладительного, что можно было бы влить в себя. Заведение это было, на мой вкус, нарочито богемным — слишком уж много там болталось людей, пытающихся выдать себя за художников. За стойкой всё та же старая вывеска с надписью «Педеки — держитесь подальше». Вот что я заметил в людях из «Барни»: они не очень хорошо пишут. В «Барни», должно быть, думали о каком-то другом слове с двумя «е», вроде «реднек».[10] Но местный бармен был порядочным парнем, который терпеливо выслушивал моё ночное брюзжанье чаще, чем мне хотелось бы вспоминать. Он называл себя Трэвисом, но было ли это его имя или фамилия, я не мог сказать. Здоровяк с волосатыми предплечьями и замысловатой татуировкой на левом бицепсе, изображающей синий якорь, оплетённый красными розами. Впрочем, я сомневался, что он когда-нибудь был моряком. Он был очень популярен среди «педеков», которые, несмотря на предупреждающий плакат, продолжали сюда приходить — возможно, именно, из-за плаката. Он любил рассказывать забавную историю об