Шестая загадка - Яир Лапид
Я вспомнил о Родмане потому, что когда-то сам его арестовал. Не вследствие совершенного им преступления, а в рамках полицейского рейда, какие устраивают каждый раз, когда кто-нибудь находит в подвале изнасилованного ребенка. К тому времени он уже отсидел срок за преступление на сексуальной почве против несовершеннолетних. За два часа допроса мы с Кравицем проделали все то, что полицейские обычно делают с педофилами: я уселся ему на грудь, а мой напарник ходил вокруг нас кругами и пинал его во все доступные места. Так продолжалось, пока нам не сообщили, что поймали настоящего насильника. Странно, но Родман на нас даже не обиделся. Пожал нам руки и попрощался, как будто мы разъезжались по домам после смены в летнем лагере, давая друг другу слово обязательно увидеться снова. Мы окончательно избавились от угрызений совести – да, у полицейских тоже бывают угрызения совести – двумя годами позже, когда его осудили за шесть эпизодов изнасилования несовершеннолетних в тель-авивском квартале Шапира.
Собственно, нашу встречу организовала Агарь. Я только позвонил начальнице тюрьмы «Ха-Шарон» Берте Керенн, которая управляла своим учреждением железной рукой и навела в нем такой порядок, что могла себе позволить носить на его территории жемчужные серьги. Бессовестно прикрывшись именем Кравица, я попросил ее срочно уделить нам три минуты своего драгоценного времени. Разговор с ней взяла на себя Агарь. Она без утайки выложила ей всю историю. Начальник тюрьмы – тот же губернатор острова: он сам издает законы и сам решает, можно ли их нарушить. Она послала за Родманом, который был на прогулке, и велела привести его в комнату для свиданий. Упрашивать его не пришлось. Он из кожи вон лез, так хотел нам помочь.
– Ты уверен?
– На девяносто девять процентов. У всех нас одна проблема: как уговорить ребенка пойти с тобой. Современные дети знают, что нельзя разговаривать с незнакомцами.
Он сказал это тем же тоном, каким другие сетуют, что современные дети слишком много смотрят телевизор.
– И как вы их уговариваете?
– Есть много приемов. Обещаешь ему пиццу, или говоришь, что тебя послали родители, или предлагаешь купить подарок. С мальчиками проще, чем с девочками.
– И они идут?
– Примерно каждый третий. Проблема возникает с теми, кто начинает плакать или кричать, потому что тогда вас могут заметить. Но если ты оденешься женщиной, никто ничего не заподозрит.
– А ты почему так не делал?
Он печально похлопал себя по животу:
– Фигурой не вышел.
– Есть и полные женщины.
– Дело не только в весе. Важна походка, важно умение носить накладной бюст. Ты можешь вообразить меня на каблуках?
Я не мог.
– Куда ты их вел?
– Лучше всего в школу. По вечерам там никого не бывает, полно свободных классов, а полы натерты мастикой, поэтому скрип обуви слышен издалека.
– А потом? Как устроить, чтобы они никому ничего не рассказали?
– Как раз это нетрудно. Дети всегда чувствуют себя виноватыми. Педофил из Бат-Яма Арье Гольдман грозил своим жертвам, что расскажет их друзьям, что они гомики, и этого хватило, чтобы два года работать без помех.
– Есть и другие способы заставить их замолчать?
– Да.
Он не стал продолжать, а я после краткого раздумья решил не настаивать. В блокноте я записал «женщина» и «школа». Воспользовавшись моим молчанием, в разговор в первый раз вступила Агарь.
– У вас есть дети? – спросила она его.
– Нет. Это чуть было со мной не случилось, но в последний момент я сбежал.
– Может, будь у вас дети, вы этим не занимались бы.
– Нет. Будь у меня дети, я сделал бы с ними то же, что делал с другими.
– Вы не можете этого знать, – не сдавалась она.
– Я больной человек. Это болезнь. Я не могу с ней совладать.
Она продолжала искать в его лице то, чего там не было. Он подался вперед и взял ее руки в свои. Она не отпрянула. Возможно, профессия психолога научила ее тому, что все мы – люди со своими проблемами, и даже худшие из нас остаются людьми.
Когда он заговорил, его голос от волнения звучал хрипло, а толстый живот дрожал:
– Я надеюсь, что вы ее найдете. Я очень на это надеюсь.
– Я знаю. Спасибо.
Через минуту мы покинули комнату для свиданий. Пока мы шли по тюремному коридору, мы не перекинулись ни словом. Так же молча мы остановились перед железными воротами, подождали, пока они откроются, сели в машину и поехали в Тель-Авив. Мне это не причиняло ни малейшего неудобства. Я могу молчать сколько угодно.
– Я никогда об этом не думала.
– О чем?
– Я думала только о том, как мне ее найти. И ни разу – о том, что ей пришлось пережить. Я гнала от себя эти мысли.
Мне хотелось ей сказать так много, что слова, толкаясь у меня в горле, полностью перекрыли себе выход.
– Его описание подходит к тому мужчине, – сказала она.
– К какому мужчине?
– К тому, что на видеокассете, – пояснила она. – На записи пожара в торговом центре. Мужчина, который идет с Яарой. Он худой и невысокий. Вполне может переодеться в женщину.
– Прекрасно. Список подозреваемых сократился до полутора миллионов человек.
– Скажи мне что-нибудь утешительное, или я сейчас завою.
– Я не умею утешать. Я умею только искать пропавших девочек.
– Звучит достаточно утешительно.
Пробок на въезде в город еще не было, но ждать их оставалось недолго. Диктор по радио поблагодарил некоего Дуби, который сообщил, что застрял на 18 минут между развязкой на шоссе Геа и перекрестком Раанана. На минуту я задумался, что за люди звонят на радио. Они считают это своим гражданским долгом или за 18 минут без движения им становится слишком одиноко? Две песни спустя мы подъехали к ее дому в районе Бавли, и я остановился, не заглушая двигатель.
– Куда ты теперь?
– Вечером я тебе
