Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход - Раймонд Чэндлер

— Хорошо бы, — сказал он, вынув изо рта трубку и выпуская облачко бледного дыма, — если бы доктор был замешан в этом убийстве.

— Не исключено, что он и замешан, — сказал я. — Живут-то они по соседству. Полиция, правда, считает, что Лавери застрелила жена моего клиента. Когда ее найдут, улик для обвинения у них будет предостаточно. Но если доктор имеет к убийству какое-то отношение, то причина тут одна — смерть вашей дочери. Поэтому я и пытаюсь разобраться в этом деле.

— Человек, совершивший одно убийство, легко пойдет и на другое, — сказал Грейсон таким тоном, будто долго размышлял над проблемой.

— Может быть, — сказал я. — А что все же послужило, по-вашему, причиной первого убийства?

— С Флоренс не было сладу, — сказал он грустно. — Она была необузданной, трудной. Сумасбродно сорила деньгами, слишком много и слишком громко говорила, все время заводила сомнительные знакомства, в общем, валяла дурака. Такие жены очень опасны для людей типа доктора Альберта С. Олмора. Но главная причина, мы считаем, не в этом. Правда, Летти?

Он посмотрел на жену, но та, не поднимая глаз, молча воткнула иглу в клубок шерсти, Грейсон вздохнул и продолжал:

— У нас есть основания полагать, что он завел интрижку со своей медсестрой, и Флоренс пригрозила устроить ему большой скандал. Шума он и испугался. Один скандал мог легко перерасти в другой.

— И каким же способом он ее убил? — спросил я.

— С помощью морфия, конечно. Морфий он всегда носил с собой и был большим докой в этом деле. А когда она после укола заснула, он перенес ее в гараж и включил мотор. Вскрытия они не производили. Но если бы и произвели, ничего бы не изменилось — ведь было известно, что он сделал ей на ночь укол.

Я кивнул, а он удовлетворенно откинулся в кресле и снова, проведя ладонью по макушке и по лицу, медленно опустил руку на острое колено. Казалось, он долго размышлял и над этой проблемой.

Я взглянул на супругов. Два пожилых человека сидят в тишине квартиры и спустя полтора года после событий отравляют свою душу ненавистью. Им бы чертовски хотелось, чтобы убийцей Лавери оказался доктор. Они были бы на седьмом небе. Это бы их очень утешило. Я немного помолчал и сказал:

— Вы верите во все это потому, что очень хотите верить. Ваша дочь с тем же успехом могла самостоятельно покончить с жизнью, а полиция затеяла возню, чтобы, скажем, защитить игорное заведение Конди и оградить доктора от неприятных вопросов на дознании.

— Чепуха! — резко сказал Грейсон. — Он ее явно убил. Она ведь к тому времени крепко спала.

— Вы же точно не знаете. Она могла и сама баловаться наркотиками. Тогда эффект от укола не был бы особенно сильным. Предположим, она проснулась ночью, взглянула на себя в зеркало и увидела чертиков. Такое случается.

— Вы отняли у нас уже достаточно времени, — сказал Грейсон.

Я встал, поблагодарил их и, сделав пару шагов к двери, спросил:

— После ареста Талли вы больше ничего не предпринимали?

— Обращались к Личу, помощнику окружного прокурора. Ничего не вышло. Он заявил, что у него нет оснований для пересмотра дела. Даже наркотиками не заинтересовался. Однако заведение Конди через месяц прикрыли. Вероятно, благодаря нашему визиту.

— Скорей всего, полицейские из Бей-Сити прикрыли его лишь для отвода глаз. Со всем своим прежним оборудованием оно работает в другом месте. Только вы не знаете — где.

Я снова направился к выходу. Грейсон встал с кресла и зашаркал за мной. Его желтое, лицо порозовело.

— Извините, если нагрубил, — сказал он. — Нам с Летти не мешало бы поменьше думать, о прошлом.

— Да нет, вы были со мной предельно терпеливы, — сказал я. — Кто-нибудь еще, кого мы тут не упоминали, замешан в этом деле?

Он покачал головой и взглянул на жену. Склонив голову набок, та неподвижно сидела с очередным носком, натянутым на деревянное яйцо. Казалось, она к чему-то прислушивается, но только не к нашему разговору.

— Мне рассказали, что вашу дочь укладывала в тот вечер медсестра из приемной Олмора. Это с ней у него была интрижка?

— Обождите-ка, — резко сказала миссис Грейсон. — Мы эту девушку ни разу не видели, но у нее какая-то симпатичная фамилия. Сейчас вспомню. Одну минутку.

Мы дали ей эту минутку.

— Нет, помню только имя… Милдред.

Я глубоко вздохнул и спросил:

— Может быть, Хэвиленд?

Миссис Грейсон радостно улыбнулась и кивнула:

— Ну, конечно, Милдред Хэвиленд. Разве ты не помнишь, Юстас?

Он не помнил. Он выглядел сейчас, как лошадь, которую завели в чужое стойло.

— Какое это имеет значение? — спросил он, открывая дверь.

— Вы сказали, что Талли маленький, — не отставал я. — Значит, он не может быть громилой с нахальными манерами и громким голосом?

— Нет, что вы! — сказала миссис Грейсон. — Мистер Талли среднего роста, в возрасте, с каштановыми волосами и очень тихим голосом. Лицо у него всегда было грустное, озабоченное.

— Видимо, уже предчувствовал, что его ожидает, — сказал я.

Грейсон протянул мне костистую руку. Ощущение у меня было такое, будто я пожал вешалку для полотенец.

— Если вы его заарканите, возвращайтесь к нам со счетом. Я имею в виду Олмора, — сказал он и крепко закусил зубами трубку.

Я сказал, что понимаю, кого он имеет в виду, но счета представлять не буду.

Я пошел по коридору. Лифт был обит красным плюшем, и от него попахивало стариной, как от вдовушек, собравшихся за чаем.

23

На Уэстмор-стрит, на задворках дома побольше, стоял маленький каркасный коттедж. Номера на нем не было, но в двери большего дома слабо светились прорезанные цифры — 1618. К коттеджу вела узкая бетонная дорожка. Я поднялся на крошечное крыльцо, где скучал один-единственный стул, и позвонил.

Звонок забренчал совсем близко. Дверь за сеткой была отворена, но свет внутри не горел.

— В чем дело? — раздался из темноты ворчливый женский голос.

— Мистер Талли дома? — спросил я.

— А вы кто? — голос звучал теперь плоско, монотонно.

— Друг.

Женщина в темноте издала горлом странный, похожий на смешок звук. А может быть, она просто откашлялась.

— Ну? Сколько там на этот раз?

— Это не счет, миссис Талли. Вы ведь миссис Талли?

— Оставьте меня в покое. Уходите. Мистера Талли здесь нет, не было и не будет.

Я прижался носом к сетке и попытался заглянуть внутрь. В комнате смутно вырисовывалась мебель. Контуры