Росс Макдональд - Кровавый след на песке

— Это я и пытаюсь выяснить. Вы ее знаете не хуже других и утверждаете, что она не способна на воровство.

— Она определенно не способна украсть что-либо у меня.

— А у других?

— Я не знаю, на что она вообще способна.

— Способна ли она пойти на шантаж?

— Вы задаете странные вопросы — все более непонятные и необычайные.

— Несколько раньше вы не думали, что шантаж исключается. Со мной вы вполне можете быть откровенным. Подвергается ли шантажу мистер Графф?

Он важно покачал головой.

— В чем можно шантажировать мистера Граффа? Я взглянул на фотографию трех ныряльщиков.

— Например, в том, что он имеет отношение к гибели Габриэль Торрес. Я слышал о том, что у Граффа была с ней связь.

— Какая связь?

— Не валяйте дурака, Кларенс. Вы же неглупый человек. Вы знали эту девушку, она работала у вас. Если у нее что-то было с Граффом, возможно, вы об этом знаете.

— Если что-то было, — повторил он флегматично. — Но мне об этом ничего неизвестно. — Некоторое время он думал, слегка покачиваясь. — Господи помилуй, дружище, уж не думаете ли вы, что он убил ее?

— Он мог бы это сделать, но я-то имел в виду миссис Графф.

Бассет смерил меня удивленным и мрачным взглядом.

— Что за чудовищная мысль!

— Вы бы сказали то же самое, если бы покрывали их.

— Но ведь... — Он состроил гримасу и начал фразу сначала: — Но ведь это совершенно нелепо и смешно...

— Почему? Изабель достаточно невменяема, она может кого-нибудь убить. К тому же у нее есть причина.

— Она не сумасшедшая. Она была... Одно время у нее были достаточно серьезные психические отклонения.

— Ее ставили на учет?

— Думаю, нет. Время от времени она лечилась в частном санатории. У доктора Фрея в Санта-Монике.

— Когда она там была в последний раз?

— В прошлом году.

— Когда в прошлом году?

— Весь прошлый год. Видите ли, она... — Он помахал рукой перед своим лицом, как будто отгоняя жужжащую у рта муху. — Вот видите, это совершенно исключается. Когда застрелили девушку, Изабель была в клинике под замком. Совершенно невозможно, чтобы она имела отношение к тому убийству.

— Вы знаете это наверняка?

— Конечно, знаю. Я тогда регулярно навещал ее.

— Изабель тоже входит в число ваших старых друзей?

— Конечно. Она — мой дорогой старый друг.

— Достаточно старый и достаточно дорогой, чтобы можно было дать ложные показания.

— Не говорите глупостей. Изабель не сможет обидеть ни одно живое существо.

Его глаза начали туманиться, язык заплетаться, но он твердо держал стакан в руке. Он поднес его ко рту, осушил, затем довольно резко сел на край своего письменного стола.

— Очень дорогой старый друг, — повторил он сентиментально. — Бедная Изабель, у нее такая трагическая судьба. У нее рано умерла мать, отец дал ей все, кроме любви. Она нуждалась в сочувствии, в ком-то, с кем можно поговорить. Я пытался быть для нее таким человеком.

— В самом деле?

Он посмотрел на меня проницательным печальным взглядом. Глоток виски частично отрезвил его на время, но он уже так опьянел, что возврат к трезвости был короток. Его лицо раскраснелось, жидкие волосы растрепались.

— Я знаю, что сейчас это выглядит маловероятным. Но учтите, это было двадцать лет назад. Не всегда же я был стариком. Как бы там ни было, но Изабель нравились мужчины старше ее. Она была очень привязана к отцу, но он не мог отнестись к ней с должным пониманием. Ее тогда отчислили из колледжа, в третий или четвертый раз. Она была ужасно замкнутой. Обычно проводила свои дни здесь, на пляже, одна. Постепенно мы обнаружили, что между нами много общего. Мы общались с ней, говорили обо всем. Она не захотела продолжать занятия. Ей не хотелось покидать меня. Она в меня влюбилась.

— Вы шутите.

Я нарочно подзадоривал его, и он реагировал с живостью алкоголика. От злости его обычно серые щеки еще больше покраснели:

— Это правда. Она полюбила меня. В то время у меня были свои переживания и я был единственным человеком, который ее понимал. И она уважала меня! Я закончил Гарвардский университет, вы знали об этом? В первую мировую войну три года прожил во Франции. Служил санитаром, таскал носилки.

Я подумал, что ему, значит, около шестидесяти лет. И двадцать лет назад ему было не меньше сорока, Изабель же, вероятно, двадцать.

— Кем вы ощущали себя с ней? — спросил я. — Добрым дядюшкой?

— Я полюбил ее. Я любил только двух женщин в своей жизни — ее и свою мать. И я бы на ней женился, если бы этому не воспротивился ее отец. Питер Гелиопулос не одобрил меня.

— Поэтому он выдал ее замуж за Граффа.

— Да, за Саймона Граффа. — Он весь дрожал, переполненный страстью слабого и послушного человека, который редко проявляет свои истинные чувства. — За выскочку и нахала, бабника и обманщика. Я узнал Саймона Граффа, когда он только приехал сюда как иммигрант и был никем, ничтожеством в этом городе. Стал помощником режиссера на быстрых поделках вестернов, имея всего один приличный костюм. Он мне нравился, он делал вид, что и я нравлюсь ему. Я давал ему взаймы деньги, организовал гостевое членство в клубе, познакомил с нашими людьми. Господи, я же и познакомил его с Гелиопулосом! Через два года он стал постановщиком на студии Гелио и женился на Изабель. Все, что у него теперь есть, все, чего он добился, — результат его удачной женитьбы по расчету. И у него нет элементарной порядочности, чтобы хотя бы прилично с ней обращаться!

Бассет встал и сделал широкий, размашистый жест, но не удержался: алкоголь шарахнул его не подотчетное мозгу тело к стене. Уронив стакан, Бассет уперся в стену, чтобы удержаться на ногах. Но стена наклонилась для него и не стала ему опорой: он согнулся и с глухим стуком плюхнулся на покрытый ковром пол.

— Што-то т-т-ам так-кое, — пробормотал он удивленно.

Я взял его за руки, поднял на, ноги и отвел к креслу. Он так и рухнул в него, руки повисли как плети, челюсть отвалилась. Его раздвоившийся взгляд опять сошелся вместе на бутылке. Он протянул к ней руку. На дне еще оставалось немного виски. Я опасался, что если он добавит, то полностью отключится, а то и даст дуба. Поэтому я перехватил бутылку, закрыл ее пробкой и поставил в портативный бар, ключ от которого торчал в замке. Потом повернул ключ и положил себе в карман.

— На каком основании вы реквизируете выпивку? — Бассет старательно выговаривал слова и стал похож на жующего верблюда. — Это незаконно... Я требую предписания о передаче дела в суд...

Он наклонился вперед, стараясь схватить мой стакан. Я помешал ему сделать это.

— С вас достаточно, Кларенс.

— Я сам принимаю такие решения. Я человек решительный. Выдающийся человек. Человек ежедневной бутылки, ей-богу. Я перебью вас, вы окажетесь под столом.

— Не сомневаюсь в этом. Давайте вернемся к Саймону Граффу. Он вам не очень-то нравится?

— Ненавижу его, — выпалил Бассет. — Будем честными. Он украл у меня единственную женщину, которую я когда-либо любил. Кроме мамы. Сплавил отсюда мэтра Д., опять же. Это был лучший мэтр на всем юге. Стефан. Дали ему двойную зарплату, сплавили его в Лас-Вегас.

— Кто сделал это?

— Графф и Штерн. Захотели его для своего так называемого клуба.

— Коли уж мы заговорили о Граффе и Штерне, скажите, зачем Граффу служить прикрытием для бандита?

— Вопрос стоимостью в шестьдесят четыре доллара. Я не знаю ответа. Не сказал бы вам, если бы и знал. Вам я не нравлюсь...

— Встряхнитесь, Кларенс, вы мне очень нравитесь.

— Врешь, жестоко и бесчеловечно. — Две слезы скатились из его глаз и покатились по впалым щекам, как два серебряных шарика. — Не даете мне выпить. Заставляете меня рассказывать. Нечестно, не по-людски.

— Извините. На сегодня хватит выпивки. Вы же не хотите погубить себя.

— Почему бы и нет? Один во всем мире. Никто не любит меня. — Он вдруг горько зарыдал, так что все его лицо намокло от слез. Прозрачная жидкость, сочилась из его носа и рта. Рыдания сотрясали его, как вырывающиеся наружу волны.

Зрелище было не из приятных. Я пошел к выходу.

— Не уходите, — вымолвил он между рыданий. — Не оставляйте меня одного.

Бассет поднялся с кресла, споткнулся, как будто зацепился за невидимую проволоку, и вытянулся во весь рост на ковре, теперь уже отключившись полностью. Я повернул его голову немного в сторону, чтобы он не задохнулся, и вышел.

Глава 22

Воздух становился холоднее. Смех и оживленный говор все еще громко звучали в клубном баре, но во дворе музыка смолкла. Вверх по дороге, ведущей к автостраде, с напряжением гудела машина, за ней тарахтела другая. Вечер заканчивался.

В комнате спасателя, в конце цепочки кабинок, горел свет. Я заглянул туда. Там сидел молодой негр и читал книгу. При виде меня он закрыл книгу и поднялся. На обложке я с удивлением прочел: «Элементы социологии».

— Вы довольно поздно принялись за это чтение.