Улица Вокзальная, 120 - Мале Лео
Неплохая находка. Но следующее письмо было и того лучше. Оно проливало яркий и неожиданный свет на личность так называемой Элен Пармантье. Без даты, оно было следующего содержания:
«Дитя мое!
Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет среди живых. Я знаю, ты не рассердишься на меня за то, что я сообщаю тебе об этом без предварительной подготовки; ведь все эти годы, с тех пор как ты узнала о моей «профессии», мы так мало были друг для друга дочерью и отцом... Каждый раз я пишу тебе с ведома одного моего весьма надежного друга. Ему предстоит переслать тебе и этот конверт, если в течение полугода от меня не поступит на его имя никаких известий. Вот почему настоящее послание является в каком-то смысле и моим завещанием. Ты найдешь средства для обеспеченного существования до конца своих дней на вилле, где ты никогда не была, но местонахождение которой тебе известно и ключи от которой у тебя есть. Ты знаешь, о какой вилле идет речь: «Если ехать от Льва, то после встречи с божественным и инфернальным маркизом это будет самая изумительная книга из всего им написанного». (Даже после смерти я не в силах избавиться от своего пристрастия к ребусам...) »
— Совершенно верно, — заметил я. — Просто ты хочешь сказать, что тебя не оставляет свойственная всем преступникам подозрительность.
Я продолжил чтение:
«Долго и нежно целую тебя».
Следовала вычурная роспись, в которой можно было различить буквы Ж. и П. Затем шел постскриптум:
«Как бы жестоко и иронично это ни прозвучало... — я посмотрел на обороте —
...мне сладостно сознавать, что получение этого письма явится для тебя своего рода символом освобождения.
Нежно и в последний раз целую тебя, милое мое дитя. Отныне ничего оскорбительного уже не будет больше исходить от твоего отца».
Фару теребил ус.
— Она дочь Джо Эйфелевой Башни, — произнес он.
— Похоже, что так. Та самая Элен, имя которой он назвал перед смертью.
— С радостью констатирую, что вся эта история ставит вашу секретаршу вне подозрений.
— Я тоже. Готов запастись целым мешком извинений...
— Ничего, выкрутитесь. Вы, как никто, умеете выходить из затруднительных положений. А что это за сюрприз, который ваш сотрудник уготовил этой девушке? Его собственная насильственная смерть?
— Не думаю. Очень скоро мы сможем задать этот вопрос ей самой. Дайте-ка мне конверт.
Он был квадратной формы, склеенный из дешевой желтой бумаги. Почерк и чернила, которыми был написан адрес, отличались от тех, какими было написано «завещание» гангстера. Я взял письмо, осмотрел через лупу обе стороны листка, сложил его и вложил в конверт.
— Не иначе как убийца был крив на одни глаз? — осклабился Фару.
— Нет, он был левшой. Вы не замечаете ничего необычного?
— В чем?
— В том, как сложено это письмо. Ведь это листок обычного формата, сложенный почему-то не вчетверо, как того, казалось бы, требовал конверт, а сначала на одну треть и затем вдвое. И вот он фактически болтается а этом конверте. Странно.
— Бросьте подражать Жоржу Парри и изъясняться шарадами. У меня нет времени на размышления. Выкладывайте все начистоту.
— Первоначально это письмо было вложено в продолговатый конверт, запечатанный красным воском. Через крошечное отверстие воск проник внутрь. Видите это красноватое пятнышко па обороте письма? Можете отправлять его на экспертизу к вашим алхимикам. Ставлю сто против одного, что это воск. Похоже, что весьма «надежный» друг, на которого ссылается Парри, совеем не так надежен, а его преданность интересам гангстера далеко не безгранична. Получив запечатанное письмо, значение которого было ему хорошо известно, этот надежный (sic.) человек не считает нужным ждать полгода. Он вскрывает печать и знакомится с завещанием. А затем решает завладеть кубышкой, содержимое которой, если вспомнить о подвигах этого гангстера, равняется целому состоянию. Разумеется, он, не теряя времени, пытается разгадать ребус. (Для непосвященного — задача практически неразрешимая. Лишь благодаря феноменальному стечению обстоятельств она оказалась Бобу по плечу.) И вот он навещает Парри и весьма любезно — при романтическом отблеске дров, пылающих в камине, — требует указать местонахождение тайника. Затем разворачиваются уже известные вам события: наш друг возвращается несолоно хлебавши, выжидает эти роковые полгода и, будучи не в состоянии использовать старый конверт — потому ли, что изорвал его, потому ли, что привел в негодность, — вкладывает письмо в первый попавшийся и отправляет его Элен Пармантье...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— То есть этому человеку известен как ее адрес, так и истинный статус?
— Дудки! Он посылает ей завещание с твердым намерением следить за всеми ее перемещениями, в полной уверенности, что рано или поздно она выведет его на кубышку...
— Похоже, что именно так оно и случилось. И он отблагодарил ее за любезность, продырявив внутренности. А как, по-вашему, удалось Коломеру снять копию с ребуса?
— Мы можем сразу же исключить гипотезу, согласно которой дочь Джо попросила Боба взяться за эту работу.
— Она и в самом деле не нуждалась ни в чьей помощи. Письмо ее отца позволяет предположить, что ей были понятны все его намеки, причем понятны с полуслова.
Он помолчал, затем:
— Понятны с полуслова? Послушайте-ка, в этом письме речь идет о доме, где спрятаны сокровища, но ни словом не упоминается о их местонахождении...
Вместо ответа я возобновил осмотр письма. В левом верхнем углу я заметил два булавочных отверстия.
— Здесь не хватает приложения, — сказал я. — Плана или чего-то в этом роде...
— Гм... Если бы он здесь был, задача, стоявшая перед тем человеком, невероятно упростилась бы и...
— Он никогда не держал его в руках. Постскриптум, если можно так выразиться, моложе основного текста. Решив, что его послание чересчур лаконично, Парри попытался смягчить его, прибавив несколько нежных слов. А так как прихваченное булавкой приложение мешало ему, он открепил его... а обратно не приколол.
— Все это не более чем гипотезы...
— Основанные на фактах. Если бы у этого человека был план или схема, разве стал бы он подвергать такому разгрому виллу в Шатийоне?
— Конечно, нет. Я как раз собирался выдвинуть это возражение.
— Короче, вы сами видите, что...
— Так вот, раз уж вы впали в состояние ясновидения, господин Всезнайка, выпалите-ка мне скороговоркой, как удалось Коломеру снять эту пресловутую копию?
Он подтрунивал надо мной. Я отложил письмо и вновь завладел конвертом. И вдруг усмехнулся
— А если я вам скажу, что по иронии судьбы назначение этого послания, задуманного как секретное, состояло в том, чтобы быть прочитанным множеством самых разных лиц? Второй конверт подвергся той же участи, что и предыдущий. Его тоже вскрывали. Несмотря на тщательность обработки, он сохранил на себе некоторые следы этой операции. Плутишка Боб!.. Теперь я не сомневаюсь, что это его рук дело.
— Что за нравы! — проворчал Фару. — Эта манера обращаться с частной перепиской не пошла ему на пользу.
— Вы правы. Но она не пойдет на пользу и нашему доверенному лицу, который по-прежнему бродит неприкаянный.
— Да, он все еще на свободе, — вздохнул Фару. — И, разумеется, с кубышкой.
В дверь постучали, и появился Юбер Дорсьер.
— Операция прошла на редкость удачно, — сообщил он. — Девушка непременно выкарабкается.
— Можно ее допросить? — спросил я.
— Только не сейчас. По правилам...
— Между прочим, вы встретили полицейского, нацелив на его усы дуло револьвера. Мы сможем забыть об этом инциденте лишь в компании этой девушки. Мы оба — ее пылкие воздыхатели.
— Как хотите, — отступил он. — Но в настоящий момент это исключено. Дайте ей отдохнуть хотя бы несколько часов.
Я обратился к Флоримону:
— Ну как?
— Ладно. Займусь пока кое-какими делами. И начну с того, что реквизирую ваш телефон... гм... доктор.
Я рассмеялся. Этот славный подозрительный Флоримон Фару ставил под сомнение даже его профессию.