Черноглазая блондинка - Джон Бэнвилл

— Да, и тебе добрый вечер, Берни.

Он повернул свое большое багровое лицо и уставился на меня.

— Все та же умная губа, а, Марлоу?

— Я стараюсь держать рот на замке. Но ты же знаешь эти губы.

Его лицо стало ещё темнее. Я подумал, что с ним может случиться удар.

— Тебе это кажется смешным? — спросил он зловеще тихим голосом.

— Успокойся, Берни, — сказал я, осторожно положив руку на затылок. Опухоль не уменьшилась, но варёное яйцо немного остыло. — Садись, выпей.

— Что с твоим лицом?

— Он встретилось со стволом пистолета. Но, по крайней мере, в тот момент из пистолета не стреляли.

— Это будет немалый такой синяк.

Меня всегда восхищал размер головы Берни. Джо Грин, возможно, и был обладал приличной кубатурой, но с этим парнем она не имела ничего общего. Верхняя её часть, от глаз и выше, впечатляла. Вы знаете, что такое английский хлеб, который называют домашним? Поставьте две буханки, одну на другую. Это даст представление об очертаниях башки Берни. Плюс, она выглядела так, словно хлеб сделали не из теста, а из слегка поджаренной говядины, которой молотком придали хоть какую-то форму.

Он был в своём обычном костюме из тёмно-синей фланели, без шляпы, и в чёрных ботинках, которые, должно быть, шьют специально для копов, широких, как лодки, с ободком подошвы шириной в полдюйма. Он производит много шума, Берни, и не питает ко мне большой любви, но всё равно, он честный парень, из тех, кого повезло бы иметь рядом, когда начнётся заварушка. Он также хороший полицейский. Давно бы уже стал капитаном, если бы шериф не наступал ему пяткой на шею, не давая подняться. Мне нравится Берни, хотя я никогда не рискну сказать ему об этом.

— Я пил «олд фэшн», — сказал я. — Хочешь?

— Нет, дай мне содовой.

Пока я готовил ему напиток, он расхаживал по комнате, втирая кулак правой руки в ладонь левой, как старый аптекарь, работающий ступкой и пестиком.

— Расскажи мне, что случилось, — попросил он.

Я рассказал ту же версию, что и Джо Грину. Когда я закончил, я сказал:

— Берни, ты не присядешь, пожалуйста? У меня ещё больше болит голова, когда я смотрю, как ты ходишь взад и вперед.

Он взял свой стакан содовой со льдом, и мы сели друг против друга за стол в уголке для завтрака. Я приготовил себе ещё одну порцию бренди с сахаром. Это не могло принести мне ничего, кроме пользы.

— О Линн Питерсон сообщил всем машинам, — сказал он. — Джо говорит, ты сказал, что мексиканцы приезжали на какой-то модели, сделанной на юге, большая квадратная колымага с брезентовой крышей.

— Мне так сказали. Сам я не видел.

Берни смотрел на меня с одним прищуренным глазом.

— Кто тебе сказал?

— Старик, живущий через дорогу. Он сторожит соседей, ничего не пропускает.

— Ты говорил с ним сегодня?

— Нет, на днях, когда я в первый раз туда поехал.

— Шпионить от имени этого безымянного парня, который тебе платит, так?

— Если хочешь, можно и так сказать.

Мне было приятно, что он принял моего клиента за мужчину. Джо Грин, должно быть, не удосужился посвятить его в детали. Это было хорошо. Чем меньше Берни будет знать, тем лучше.

— Ты расскажешь мне, кто он и почему заставил тебя гоняться за Питерсоном?

Я медленно покачал головой; о том, чтобы делать это быстрее с тем пульсирующим клубком у меня в затылке, не могло быть и речи.

— Ты же знаешь, что рано или поздно тебе придется мне всё рассказать, — пробурчал он.

— Если и так, то это будет гораздо позже, возможно, после того, как вы уже сами всё выясните. Я не доносчик, Берни. Это противоречит моему этическому кодексу.

Он рассмеялся.

— Послушай его! — просипел он. — Его этический кодекс! Ты что, считаешь себя священником, выслушивающим исповеди людей и охраняющим их тайны?

— Ты же знаешь расклад — сказал я. — Я профессионал, как и ты. — К этому времени моя щека распухла так сильно, что я мог увидеть синяк, если смотрел вниз. Берни был прав: моя красота на какое-то время будет испорчена.

— В любом случае, — продолжал я, — Линн Питерсон и мексиканцы не связаны с тем, чем я занимаюсь. Эти два дела не связаны друг с другом.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю, Берни, — устало сказал я. — Просто знаю.

Это снова разозлило его. В этом смысле он непредсказуем: его может вывести из себя всё что угодно. Его мясистое лицо приобрело лёгкий пурпурный оттенок.

— Чёрт бы тебя побрал, Марлоу, — сказал он, — я прямо сейчас должен арестовать тебя и отвезти центральный участок.

Такая вот политика Берни, испытанная и проверенная течением всей его долгой карьеры, когда сомневаешься, арестуй.

— Перестань, Берни, — сказал я, стараясь не шуметь. — У тебя на меня ничего нет, и ты это знаешь.

— А что, если я решу не поверить в этих мексиканских бандитов и прочую чепуху, которой ты кормишь нас с Джо Грином?

— Зачем мне всё это выдумывать? Зачем мне заявлять о пропаже женщины, если она не пропала?

Он с такой силой стукнул стаканом по столу, что один из кубиков льда выскочил и покатился по полу.

— Зачем ты всё это делаешь? Ты самый хитрый сукин сын из всех, кого я знаю, и это о чём-то говорит.

Я вздохнул. Вот оно опять: я — отпрыск собаки женского пола. Может, они все знали что-то, чего не знал я. Скула и затылок стучали в унисон; казалось, что пара барабанщиков из джунглей усиленно репетируют у меня в голове, и я решил, что пора начать освобождать помещение от Берни. Я встал.

— Ты ведь позвонишь, если что-нибудь услышишь, правда, Берни?

Он остался сидеть и задумчиво посмотрел на меня.

— Ты и эта Питерсон, — сказал он. — Ты уверен, что сегодня впервые встретил её?

— Совершенно верно. — Это было более или менее правдой: то, что я наткнулся на неё в клубе «Кауилья» нельзя было назвать встречей, да и вообще, это было не его дело.

— Не в твоём характере, Марлоу, упускать такую возможность — красивая женщина, пустой дом со спальней и всё такое. — Ухмылка Берни намного хуже, чем его хмурый взгляд. — Ты хочешь сказать, что не взял того, что тебе предлагали?

— Мне ничего не предлагали. — И кроме того, что он имел в виду, говоря, что это не похоже на