Генри Кейн - Кровавый триптих

Один ноль в мою пользу. Гарри Страм любил почесать языком. Мне это было на руку. Он встал с дивана, весь из себя высокий, худой, гибкий, спокойный, подошел ко мне и сунул свой тупорылый мне в ухо. Потом запустил руку в мою кобуру, вытащил пистолет, отошел к дивану, бросил мой пистолет на пол, сел. Я шагнул вперед и тупорылый встрепенулся, точно черепашья голова.

— Ты куда, приятель?

— Руки с головы можно опустить, Гарри?

— Валяй.

Но я все же сумел подойти к нему ещё на шаг.

— Ты что тут делаешь, Гарри?

— Ты ж меня пригласил.

— Что-то не припомню

— Ах ты. А чего же ты ждал? Что я к тебе с медалью приду?

— За кого?

— За Фейгла.

— Гарри, ты сотрясаешь воздух. Но все без толку.

Теперь в его лице появилось выражение. Печали. У Гарри была ранимая душа.

— Ты со мной так не разговаривай, чмыш! Гарри всегда говорит с толком. Гарри не какой-то там вшивый чмыш из глухой деревни. Гарри городской. И не мочит хохмы ради. Гарри мочит либо по заказу, либо по личному. У Гарри и так дел по горло.

— А сейчас-то мочить собрался как?

— По личному.

— Кто-то дал тебе не тот адресок, приятель.

— Я так не считаю.

Я мотнул головой на столик, где лежала пачка сигарет.

— Закурить можно? — и сделал еще шаг вперед.

— Нет.

Но я уже сделал ещё два шага. То, что мне и нужно. Он был в пределах досягаемости. Теперь только бы он продолжал балагурить. В таком случае я бы смог отвлечь его хоть на мгновение…

— Если это не по заказу, Гарри, то можешь идти заниматься своими делами. Тебя надули.

— Ты мне мозги не крути! Ты же нас вчера искал, мне доложили. И ты нашел Фейгла у «Бенджи». Его рыжий дружок целый день сегодня рыдает, но в перерывах между рыданиями он описал гостя. Это ты был. А теперь скажи, что ты вчера не виделся с Фейглом у «Бенджи».

— Конечно, виделся.

— Зачем?

— А он пустил феню, что хочет встретиться со мной.

— Шутишь, парень.

— Мне с тобой шутки шутить нечего, Гарри.

— А с чего бы это ему с тобой встречаться?

— Он хотел сговориться.

— С кем? С тобой?

— С законом.

— Да у тебя мозги закипели!

— Слушай меня внимательно, Гарри. До Фейгла дошло, что полиция вешает на вас обоих мокрое дело, которое вы вчера провернули. Фейгл получил верную информацию — вас опознал незаинтересованный свидетель. У Фейгла-то котелок всегда варил. Он знал, что у меня большие связи. Вот он и шепнул, что хочет меня видеть. Ты сам подумай, Гарри. Как бы я сам додумался пойти к «Бенджи»? Ты спроси у его дружка. Рыдальщика. Сам спроси, разве Фейгл не приказал ему оставить нас вдвоем, что он захотел поговорить с глазу на глаз.

— У тебя была пушка. Ты её вытащил.

— Ну да. Я же не знал, что ему от меня надо. Пока он сам не сказал. А когда я сегодня прочитал в газете, что его замочили, я подумал на тебя.

Я подбирался все ближе.

— И чего он хотел? — теперь в его глазах сверкнул огонек.

— Он хотел, чтобы я пошел в полицию и предложил сделку. Он был готов им сдать тебя в обмен на помилование.

Гарри напрягся.

— Сволочь! — потом он успокоился. — Врешь, парень. — Потом он стал хитрить. — А кого вчера замочили? Как?

— Адама Вудварда. В центре у Перл-стрит. Ты был за рулем. Фейгл стрелял из обреза.

Он соединил колени и дернулся. Тут я на него прыгнул.

Я выбил у него револьвер из рук, одновременно рванул его вверх, оторвал от дивана и врезал ему в рот. Кожа на костяшках моих пальцев лопнула, но его зубы порвали ему верхнюю губу, и у него появилась какая-то чудовищная нечеловеческая улыбка, кровь хлынула ручьем и он повалился на пол. Я схватил его за шиворот и поднял голову вверх. Я схватил двумя пальцами его порванную верхнюю губу и оттянул вниз… Дыра была знатная, правда, зубы больше не белели.

— Ну, а теперь побеседуем спокойно, приятель, — сказал я.

Его трясло точно в лихорадке. Без револьвера Гарри был тьфу.

— Давай! — я толкнул его на диван и подобрал оружие, взяв свой пистолет в правую руку. Чемберс-двухстволка, в роли шерифа. Мне недоставало только шпор, шляпы, лошади и прерий за спиной. И красавицы-подружки. А в грозном противнике я не нуждался. Грозный противник корчился передо мной на диване, глотая кровь сквозь дыру на верхней губе — у него точно появились алые усищи. — Давай потолкуем, Гарри.

— Слушай, сыскарь, по рукам, давай по-мирному, я зла не держу. — Он шепелявил, кровь стекала струями. по подбородку. Он провел ладонью по губам и вымазал все лицо красными полосами.

Я опустил его револьвер в карман, переложил свою пушку в другую руку и приподнял его с дивана за черные волосы.

— Кто сделал заказ, Гарри? Теперь ты будешь говорить, приятель, или я тебя здесь же и кончу. — и я отпустил его. Гарри плюхнулся на диван.

Он смотрел на пистолет.

— Стреляй, сволочь! Стреляй, гад! — прошипел он.

Я с размаху чиркнул пистолетом по его лицу, несильно, но на щеке образовался короткий кровавый овраг. Мне это не доставляло никакой радости, но я начинал тихо закипать. Вот этого парень уже не смог вынести — я же говорю: Гарри без револьвера — тьфу! Из глаз у него брызнул слезы.

— Ты убийца, Гарри, — рявкнул я. — Ты мокрушник. Ты же не такой уж силач, вообще-то говоря. Я же совсем другое дело. Посмотри на меня, Гарри. Я не буду стрелять. Я из тебя отбивную котлету сделаю, Гарри! — Я приподнял его, схватив за галстук. — Последний раз спрашиваю, Гарри, кто сделал тебе заказ?

— Пол Кингсли.

Я так и ахнул. и выпустил его. Он рванул галстук вбок, расстегнул рубашку. Он задыхался. Потом стал трогать лицо, нашел рваные раны и осторожно их ощупал, потом взглянул на окровавленные пальцы.

— Мне нужно к врачу, сыскарь. Я задыхаюсь, кровь в глотку льется.

— Пол Кингсли. А зачем ему?

— Он не сказал. Он сделал нам заказ. И заплатил хорошо.

— Сколько?

— Шесть штук. По три. Мне и Фейглу.

Я бросил ему носовой платок.

— Приложи к губе.

— Мне надо к врачу.

— Сейчас вызову, не плачь.

Я пошел в кладовку, нашел там магнитофон и приказал ему все повторить. Он все повторил. Потом я позвонил в полицию.

В квартире у меня толпились полицейские. Гарри Страма зачинили и залатали. Четыре раза запись с его показаниями была прослушана. К ней добавился новый материал — беседа Паркера со Страмом. Наконец Паркер сказал:

— Ладно, мы проведем опознание и на этом закончим.

После чего вся компания двинулась в часовню Мэннинга с миссией извлечения тела из гроба и предъявления его Гарри для опознания. Гарри опознал, и его повезли в управление, а мы с Паркером отправились в кафе по соседству, где он заказал себе чай с лимоном и бутерброд с салями и соленым огурцом. Я рассказал ему все, начав со звонка Вудварда. Паркер закурил сигару.

— Первое что приходит на ум, — заметил он. — Кингсли был коммунистическим агентом, Вудвард его раскусил и Кингсли его убрал.

— Замечательно, но кто тогда убрал Кингсли?

— Мы почти у цели.

— Каким образом?

— Мы получили данные о продавце ножа. Иностранец, сейчас проживает на Стейтен-айленде, а в Нью-Йорке у него антикварная лавка. Мои ребята как раз сейчас им занимаются.

— Посвятишь меня?

— Как только, так сразу. А ты молодец. Пять тысяч вознаграждения твои. Что ж, желаю тебе удачи. У тебя нет случаем пушки, из которой пришили Фейгла?

— А то! Прошу, лейтенант! — с этими словами я вытащил из кобуры свой пистолет. — Глаза продавца за прилавком едва не вылезли из орбит. Паркер заметил это и крикнул через зал:

— Спокойно, приятель! — и посветил ему полицейским значком.

— Да, сэр, — пролепетал тот. Глаза у него все ещё грозили выскочить наружу. — Это честь для нас.

— Давай-ка двинемся отсюда, — предложил Паркер. — Расплатись — ты у нас сегодня богач.

— С превеликим удовольствием.

На улице он спросил меня:

— Не хочешь проехаться со мной в управление?

Я взглянул на часы.

— Не могу. Дела.

— Вечно у тебя дела, — вздохнул он. — Я смотрю, твой бизнес идет в гору. Где тебя искать, когда мы возьмем продавца ножа?

— Дома.

— Ладно. Я позвоню. Тебя подбросить куда-нибудь?

— К театру «Уэбстер».

Он иронически взглянул на меня. Мы сели в машину и я отлично прокатился по Нью-Йорку с полицейской сиреной.

— Не забудь поставить меня в известность, — сказал я ему на прощанье.

— Не забуду.

Я пошел к служебному входу, отдал охраннику записку, которую даже не разворачивал, но там, вероятно, было написано все что надо, потому что он сказал:

— Ясно, сэр. По коридору направо. Артистические уборные на втором этаже. Первая дверь направо.

Я вошел в уборную и увидел Эдвину Грейсон, лежащую на кушетке в костюме, который едва прикрывал её тело, длинные полные изящные ноги были обнажены до бедер. Она обратилась к своей костюмерше, пухлой седой женщине: