Эд Макбейн - Джек и Фасолька

— Думаешь, мы поступаем правильно? — спросила она.

— У нас целая вечность.

— Пока однажды ночью бабушка не упадет замертво рядом с тобой.

— У бабушки вроде бы все в порядке.

— Кроме сердца, — сказала Вероника. — Бабушка потеряла свое сердце. И свою дочь, кажется, тоже. Попробую еще раз разыскать ее.

Она опять потянулась к телефону.

— Держи руки, где положено, — сказала она и стала набирать номер.

— Я только хочу погреть их.

— Ты пугаешь меня, когда так делаешь.

Она прижала трубку к уху, напряженно вслушиваясь.

— Ну что? — спросил я.

— Гудки.

Вероника ждала.

— Куда она запропастилась? — раздраженно сказала она и бросила трубку. — Может, тебе следует позвонить Джеки и выяснить, не пришла ли она туда? Я не могу разговаривать с этим слабоумным идиотом.

Я встал с постели и пошел к комоду, на котором оставил бумажник.

— Ты очень хорош со спины, — сказала Вероника.

— Первое место в Соединенных Штатах, сплошной жир.

— Мы называем это «с жировыми прослойками». И ты не жирный.

— Живой вес сто девяносто фунтов. Что я должен сделать с этой карточкой?

— Это я толстая. Толстая и старая.

— Молодая и стройная, — сказал я.

— «Стройная, красивая, — запела Вероника, — девушка из Иранемы пошла погулять…»

— Вот она, — сказал я.

— Тебе нравится, как я пою?

— Обожаю твое пение. Ты знаешь песенку «Интересно, кто целует ее теперь»? Это из мюзикла «Огонь у Дейзи в гавани».

— Никогда не приходилось этого слышать, поясни.

— Сексуальные фразы.

— Болтун. Иди сюда и поцелуй меня.

— Я думал, ты хочешь, чтобы я позвонил Джеки.

— Джеки может подождать. Бабушка ждать не может.

— Бабушка ненасытна.

— Бабушка в постели Мэтью Хоупа, иди сюда.

— О бабушка, у тебя такие большие глаза.

— Чтобы лучше тебя видеть, — сказала она, раскрывая их еще шире. — Боже, посмотри на это, — потянулась она ко мне.

Мне удалось позвонить Кроуэлу только около часа. Он ответил глухим спросонок голосом.

— Алло? — сказал он.

— Джеки, это Мэтью Хоуп. Вам повезло?

— Что? — не понял он.

— Нашли Санни?

— А, — сказал он. — Нет. Я искал везде, где мог.

Я слышал, как кто-то рядом спросил: «Это кто, Джеки?»

— Это не она там сейчас с тобой? — спросил я.

— Нет… а-а… это телевизор. Я смотрю телевизор.

Я подумал, что странно, когда девушка в телевизоре знает его имя, но не стал говорить этого.

— Дайте нам знать, если она придет к вам, хорошо? У вас есть мой телефон.

— Да, конечно, — сказал Кроуэл.

— Позвоните в любое время, хорошо?

— Обязательно.

— Может быть, напомнить вам мой номер?

— Нет, он у меня записан.

— Простите, что разбудил.

Прием «стряпчего», но он не попался.

— Я смотрел телевизор. — Он повесил трубку.

Я тоже положил трубку.

— С ним девушка, — сказал я Веронике.

— Санни?

— Не знаю.

— Поедем туда. Ненавижу, когда она заставляет меня так волноваться. Если она там с ним…

— Мы не можем так заявиться к нему среди ночи. Если это не Санни…

— Тогда позвони в полицию. Позвони своему другу Блуму.

— В час ночи?

— Моя дочь пропала, — сказала она безжизненно. — Если она не с этим слабоумным прохвостом и не дома, значит, она пропала. Мэтью, я хочу, чтобы полиция поехала туда. Не думаю, что Блум сочтет это безосновательной просьбой.

— Насколько основательной она покажется его жене? Звонить в час ночи…

— Сейчас пять минут второго, — поправила Вероника. — Никто не заставлял ее выходить замуж за государственного служащего. Позвони ему, Мэтью. Пожалуйста, позвони.

Сперва я попробовал позвонить в здание управления охраны общественного порядка, на случай, если у Блума ночное дежурство. Детектив, ответивший мне по телефону, сказал, что Блум будет завтра в восемь утра, и добавил, что обычно все приходят без пятнадцати восемь, чтобы сменить так называемых «могильщиков». Это означало, что Блум должен встать не позднее семи часов, — а сейчас часы около кровати показывали десять минут второго. Неохотно я набрал его домашний номер. Однако он ответил по телефону совсем не сонным голосом.

— Я сидел и смотрел по телевизору рекламу пива, — сказал он. — Я не могу выпить даже пива до пятнадцатого октября. Сижу и считаю минуты. Ты пришел в себя после сегодняшних синяков и шишек?

— Прости, что звоню тебе так поздно, — сказал я, — но…

— Не будь смешным. В чем дело?

Я рассказал о визите Санни Мак-Кинни ко мне в контору сегодня днем, о том, какой напуганной она казалась. И о том, что она ушла из квартиры Кроуэла, забрав с собой всю свою одежду. Она не вернулась на ранчо, Кроуэл заявляет, что ее у него нет, хотя я слышал какой-то женский голос, когда говорил с ним несколько минут назад. Блум выслушал все это очень спокойно.

— Ты не знаешь, это была она или нет, так? — спросил он наконец.

— Да.

— Если бы это была она, он бы сказал, так?

— Не вижу причины, зачем ему лгать.

— Значит, это была не она, — предположил Блум. — А это значит, что мы имеем дело с исчезновением человека.

— Видимо, так.

— Ты говоришь, она боялась, что тот, кто убил ее брата, может прийти за ней.

— Да, она так сказала.

— Итак, она убежала, — сказал Блум. — Лучше убежать, чем мертвой валяться в грязи. Первое, что я хочу сделать, пойти к Кроуэлу домой и выяснить, ее ли ты слышал по телефону. Если она там, нет проблем, так? Если ее там нет… — Он не закончил фразу. — Ладно, раз уж мы подошли к мосту, давай перейдем через него. Где ты сейчас, Мэтью?

— Дома, — ответил я.

— Я перезвоню тебе чуть позже, оставайся там, ладно?

— Я никуда не собираюсь.

— Поговорим потом, — сказал Блум и положил трубку.

Он не звонил до половины третьего. Мы с Вероникой сидели в гостиной, ожидая его звонка и потягивая коньяк. Свет горел в бассейне. На мне было японское кимоно, на Веронике одна из моих рубашек. Когда зазвонил телефон, я вышел в кухню и схватил трубку настенного аппарата.

— Алло? — сказал я.

— Мэтью? Прости, что так задержался, — сказал он. — Я только что вернулся из Ньютауна. Здесь как…

— Мистер Блум? — произнес Вероникин голос. — Это миссис Мак-Кинни, я у параллельного аппарата, я хотела бы тоже послушать, если не возражаете.

Я обернулся и посмотрел в гостиную, она была пуста.

Долгое молчание, пока до Блума дошло, что Вероника у меня дома в половине третьего ночи.

— Конечно, — сказал он наконец, — это удобный способ.

И он продолжал рассказывать, как все происходило.

Он пришел в квартиру Кроуэла в Ньютауне, новом жилом районе, постучал в дверь, назвал себя. Кроуэл вышел к нему в нижнем белье. Блум спросил, можно ли ему войти. К этому времени собралось много народа, так как полицейский офицер в Ньютауне в половине второго ночи может означать вполне определенную вещь — есть либо жертва преступления, либо преступник. Кроуэл впустил его в квартиру, крошечную комнату, которая выглядела еще более захламленной, чем когда Блум был там в прошлый раз. По всему полу разбросано грязное нестираное белье, журналы и газеты. Но Блум считает, что это образ жизни современных тинэйджеров, жизни по-свински. Он сделал отступление по поводу того, что все подростки дикие варвары, пока не дорастут до двадцати четырех лет (я не стал напоминать ему, что официально подростковый возраст заканчивается в двадцать лет). В этот момент они вдруг обнаруживают, что в жизни есть кое-что еще, кроме сумасшедших мотоциклетных гонок по улицам города, курения наркотиков и преследования женщин, годящихся им в матери. Он определенно намекал на отношения Кроуэла с Санни Мак-Кинни или, возможно, мои с Вероникой. Я ощутимо почувствовал ее присутствие у параллельного аппарата в спальне.

Кроуэл спросил, чем он обязан удовольствию видеть Блума (это были слова Блума, я сомневаюсь, что Кроуэл мог когда-нибудь произнести подобное), и Блум сказал, что надеется найти здесь Санни, и спросил, не прячется ли она в ванной или еще где-нибудь, а Кроуэл заверил, что ее нет. Но Блум на всякий случай проверил ванную и нашел там тридцатилетнюю негритянку, на которой не было ничего, кроме банного полотенца, и которая сказала, что она ничего ни о чем не знает и пришла сюда только затем, чтобы принять душ, так как в ее квартире душ не работает.

Затем Блум осмотрел квартиру и не нашел в ней никакой женской одежды, кроме той, что принадлежала негритянке и висела на одном из стульев, и фиолетового купального бикини на полу. Он спросил негритянку, как давно она здесь, и она ответила, что около одиннадцати часов увидела, как подъезжает Джеки, и решила спросить, нельзя ли ей воспользоваться его душем, так как у нее душ не работает. Кроуэл подтвердил, что к этому времени безрезультатно объехал все места, где они бывали с Санни. Он как раз ставил свой автомобиль, когда Летти — негритянку звали Летти Холмс — вышла к нему и попросила воспользоваться его душем. От Летти в самом деле пахло мылом, как и от Джеки Кроуэла. («От него всегда пахнет мылом, ты не заметил? — спросил Блум. — Он, должно быть, чистюля».)