Бретт Холлидей - Предсмертное признание

Шейн пожал плечами и опустил руку.

— Проще было прямо сказать мне об этом.

— Вот я и говорю. — Каннингем облизнул губы и несколько фамильярно наклонился к Шейну. — Мне кажется, мы с вами могли бы обтяпать одно дельце.

— Что еще за дельце? — Шейн резко повернулся и направился к своей машине, а Каннингем вприпрыжку кинулся за ним.

— Выпивка — за мой счет, — нетерпеливо предложил он.

— Садись! — прорычал Шейн, обойдя машину и садясь за руль.

Каннингем открыл другую дверцу и сел рядом. Детектив завел мотор, развернулся и выехал на ярко освещенный бульвар, даже не взглянув на своего пассажира.

— Итак, ты что-то знаешь о Гроте, но не хочешь говорить его жене?

— Не совсем так. Я не знаю, где он находится в данный момент. И есть вещи, которые она может просто не понять.

Каннингем замолчал, а Шейн не стал его переспрашивать. В конце бульвара он на мгновение заколебался, решая, куда ехать дальше, затем повернул налево, проехал два квартала и свернул на боковую улочку, затормозив у тротуара перед освещенным входом в бар.

Человек шесть сидели на высоких табуретах у стойки, половина кабинок вдоль правой стороны тоже была занята. Полный лысый бармен за стойкой рассеянно ковырял спичкой в зубах. Увидев Шейна, он вскинул лохматые седеющие брови, поднялся и молча потянулся за бутылкой коньяка на верхней полке, но детектив прошел мимо стойки, бросив на ходу:

— Мы устроимся поудобнее, Эрни.

Он направился к самой дальней кабинке у задней стены бара, и, когда они сели за столик, к ним тут же подошла бойкая молодая официантка в платье с глубоким вырезом. Шейн вопросительно посмотрел на стюарда.

— Бурбон со льдом, — облизнувшись, сказал тот.

— Мне — как обычно, — в свою очередь сделал заказ Шейн.

Как только официантка отошла, Каннингем решительным жестом положил свои массивные ладони на стол.

— Во-первых, — начал он, — я чертовски волнуюсь за Джаспера. Мне не хотелось особенно распространяться на эту тему перед его женой, но, клянусь Богом, с ним что-то стряслось, раз он не пришел на ужин. Знаете, как это бывает, когда попадаешь в переделку, как мы на этом плоту? Нечего есть, нечего пить, и все время только об этом и думаешь. — Он снова облизнул губы, тяжело сглотнул и отвел глаза. — Мечтаешь о том, что будешь делать в первую очередь, как только доберешься до берега, что будешь есть и пить… Мы с Джаспером… понимаете, мы все спланировали до мелочей. Настоящий банкет. Это… ну, вы понимаете… ни один человек такого не забудет.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, — кивнул Шейн. — А Джаспер знал, как с вами связаться, если бы что-то помешало вам встретиться сегодня вечером?

— Конечно. У него был мой телефон. Я думаю, все это как-то связано с семейкой Хоули. Помяните мое слово, мистер Шейн. Если бы вы знали Джаспера, вам было бы все ясно. Настоящий псалмопевец. Фанатично религиозен. Пока мы были на плоту, он все время молился и объяснял мне и другим, что мы должны привести в порядок свои дела перед Господом, пока не поздно. Что нам нужно покаяться в своих грехах, смириться перед Всевышним, и все такое прочее. — В голосе Каннингема зазвучали язвительные нотки. — Не то чтобы я имел что-то против религии, — угрюмо добавил он. — Я всегда был способен как принять ее, так и жить без нее. Но Джаспер… он давил, как асфальтовый каток.

— По-моему, вам совсем не обязательно было околачиваться в кустах, чтобы все это рассказать, — спокойно заметил Шейн.

— Конечно, вы правы. Я просто хочу все сразу прояснить. Вы ведь — не настоящий полицейский, так?

— У меня лицензия частного детектива.

— Ага! Как раз это я и имел в виду, вроде адвоката. — Каннингем неопределенно повертел рукой. — Если у вас есть клиент, то вы ведь не обязаны все выкладывать фараонам?

— Я не препятствую правосудию путем утаивания информации, — холодно ответил Шейн.

— Ну, да. Конечно. Как я понимаю, ваши слова означают, что вы не покрываете темных делишек.

— В общем, да. — Шейн закурил, не предложив сигарету своему собеседнику. — Но в данный момент у меня нет клиента.

— А не мог бы я им стать? Тогда все, что я скажу, останется между нами.

— Но судить об этом мне, — предупредил Шейн. — Если это поможет найти Джаспера Грота… — Он вопросительно посмотрел на Каннингема.

— Если бы что-то такое было мне известно, я бы уже сказал об этом. Видите ли, я бы хотел поговорить о дневнике, который Джаспер вел на плоту. Он имеет право продать его газете для публикации?

— Свой собственный дневник? — нахмурился Шейн. — Почему бы и нет?

— Независимо от того, о чем идет речь? Вернее — о ком?

— О вас, вы хотите сказать?

— Ну… да. Я как-то не думал об этом до сегодняшнего утра, понимаете? До того, как тот репортер увидел его и предложил Джасперу кучу денег за право публикации. В нем довольно много личного — такого, что я не хотел бы видеть напечатанным. Знаете… некоторые вещи, которые я рассказал ему, когда нам казалось, что мы уже не выберемся из этой передряги живыми. В такой ситуации у любого крыша поедет.

— Ни одна уважающая себя газета не захочет публиковать что-то, что можно истолковать как клевету, — покачал головой Шейн. — Им придется исключить из текста всю касающуюся вас или кого-то еще информацию, опубликование которой может нарушить ваши права.

— Да, но ведь я точно не знаю, что Джаспер записал в дневник, а что нет. Если бы я мог раздобыть его и взглянуть, я бы чувствовал себя куда спокойнее.

— А где сейчас этот дневник?

— Вот этого-то я и не знаю. Репортер забрал его сегодня утром, но я понятия не имею, встречался ли с ним Джаспер после этого еще раз. Вот что интересно… поскольку Джаспер так внезапно исчез… если с ним что-то случилось… понимаете, о чем я? Останется ли у репортера право на публикацию?

— Вы хотите сказать — если Грот умер?

— Ну… да. Я же сказал — только что-то из ряда вон выходящее могло помешать ему прийти на ужин.

— Тогда все будет зависеть оттого, заключили ли они соглашение о публикации. Мне кажется, в противном случае, дневник стал бы собственностью миссис Грот, и право заключать подобные соглашения принадлежало бы ей.

— Как вы думаете, вы смогли бы достать его?

— Не знаю. Это зависит от того, у кого он сейчас.

— Я бы заплатил хорошие деньги за то, чтобы просмотреть его и отметить места, которые, с моей точки зрения, печатать не надо.

Шейн задумался.

— Я мог бы это устроить… если он у репортера «Дэйли ньюс». — Он поставил рюмку на стол и небрежно спросил: — А что там насчет Леона Уоллеса?

Рука Каннингема дернулась, и несколько капель виски выплеснулось на стол. Его глаза расширились от испуга.

— Что насчет него?

— Это я вас спрашиваю.

— Вы что, мистер, решили с Джаспером подшутить надо мной?

Шейн откинулся назад и недоуменно взглянул на Каннингема.

— Я задал вам простой вопрос.

— А я вас спрашиваю, что вам известно о Леоне Уоллесе? Где и когда вы вообще о нем слышали?

— Я — детектив, — спокойно напомнил ему Шейн. — Припоминаете? Это моя профессия — знать о таких вещах.

— Да, но… Вы что, разыграли передо мной спектакль вместе со своей секретаршей и старушкой Джаспера? Так? Чтобы я как дурак все разболтал?

— Не понимаю, о чем вы.

— Черта с два не понимаете! — вскипел Каннингем. — Они мне преподнесли все так, будто вы сегодня вечером впервые услышали о Джаспере и его дневнике! Комедию ломали, одурачить меня хотели! Что вам рассказал Джаспер о Леоне Уоллесе?

— Ничего, — ответил Шейн.

— А его жена? После моего ухода?

— Она даже не упоминала его имени.

— Вы лжете! — прохрипел Каннингем и перегнулся через стол, воинственно выпятив квадратную челюсть. — Не думайте, мистер, что вам удастся влезть в это дело. Никто не может обращаться с Питом Каннингемом, как с молокососом.

— Сядьте! — Голос Шейна прозвучал как удар хлыста. Он спокойно выдержал загоревшийся бешенством взгляд молодого человека, а когда тот медленно опустился на стул, продолжил: — Я не лгу. По крайней мере, таким соплякам, как вы. — Он поднялся. — За выпивку платите вы. Если решите продолжить наш разговор, можете найти меня в моей конторе или по этому адресу. — Он назвал Каннингему свой отель, вышел из кабинки и быстрыми шагами направился к выходу.

По дороге домой Шейн притормозил у газетного киоска и купил вечерний номер «Геральда». Поднявшись к себе, он с облегчением стянул с себя пиджак, ослабил ворот рубашки, налил в рюмку коньяка и, устроившись поудобнее в кресле, развернул газету.

Вся первая страница была отдана драматической истории спасения двух членов экипажа самолета, упавшего две недели назад в море, на котором возвращались в Соединенные Штаты сорок демобилизованных со службы в Европе солдат.