Лесли Чартерис - Святой едет на Запад
Кондор кивнул; неизменная зубочистка торчала между его передними зубами.
– Полагаю, все освобожденные рабы завтра же покинут эту контору. А вы сами не думали о том, чтобы уехать из города?
– Нет, я собираюсь побыть здесь еще немного.
Все это время Грум с серьезным и равнодушным видом молча наблюдал за Святым.
– Вы побрились сегодня утром, – устало сказал он наконец, и было очевидно, что это открытие ему неприятно.
– Я часто эта делаю, – признал Саймон.
– Мне казалось, я просил вас отрастить усы для съемок в этой картине.
– Я знаю. Я помню. Но, поскольку фильм все равно не будет сниматься...
Кондор пошевелил своими большими ступнями.
– Когда вы брились сегодня утром, – неожиданно сказал он, – откуда вы могли знать, что фильм не будет сниматься?
В этот момент в Голливуде не было зарегистрировано землетрясения, но у Саймона Темплера возникло такое чувство, что земля ходит ходуном у него под ногами. Он был подобен сейчас искусному дуэлянту, у которого случайный встречный сумел выбить из рук оружие, не знавшее прежде поражения. Но это ощущение длилось лишь один краткий миг. Саймон как раз собирался закурить, когда прозвучали слова Кондора, и теперь он не спеша довел дело до конца, получив одновременно возможность окончательно прийти в себя.
– А я и не знал, – беспечно сказал он. – Я просто надеялся убедить мистера Грума, что для фильма мои усы не имеют значения. Видите ли, такая идея с самого начала не казалась мне привлекательной, и я собирался еще поспорить с ним по этому поводу.
– У Святого должны быть усы, – капризно настаивал Грум. На его бледном истощенном лице не было заметно следов ни триумфа, ни злонамеренности: казалось, он совершенно не отдавал себе отчета в том, что только что удачно расставил ловушку и поймал жертву.
– Право же, меня весьма огорчает то, что вы все еще обеспокоены подобными вопросами, – сказал Святой. – Разве вы не слышали, как Браунберг объяснял нам, что фильм больше не будет сниматься?
– Он этого не говорил, – поправил его Грум. – Он сказал, что мы больше не связаны с мистером Афферлитцем. Но все еще существуют люди, финансировавшие Афферлитца. Они уже сложили в это дело определенные средства и, возможно, захотят, чтобы работа продолжалась. Разумеется, они могут потребовать проведения некоторых изменений.
Взгляд блестящих черных глаз Кондора все еще был устремлен на Святого, и Саймон это чувствовал, но старался не смотреть в его сторону. Он обратился к Груму:
– Будет ли это означать, что вы останетесь режиссером фильма, а возможно, даже займете место Афферлитца?
– Не знаю. Но это не исключено, – как-то неопределенно ответил Грум.
– Значит, от этого убийства вы можете только выиграть.
Взгляд детектива теперь нашел для себя новую цель. Саймон понял это, еще ни разу не посмотрев на Кондора.
– На что вы намекаете? – спросил Грум.
– Я просто размышляю. Насколько новое положение дел выгодно для вас?
– А вам не кажется, что вы оскорбляете меня?
Ответная улыбка Святого была просто обворожительной.
– Вероятно, – сказал он. – Но невозможно найти убийцу, никого при этом не обидев. Вы ведь ненавидели Афферлитца, разве не так?
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– Вы от всей души его ненавидели, – сказал Святой.
Режиссер провел рукой по своим влажным волосам и растерянно посмотрел на Кондора.
– Я не могу понять, к чему он клонит, но мне кажется, он хочет выставить меня в весьма непривлекательном виде. Он делает из мухи слона.
– Что же произошло между вами и Афферлитцем? – небрежно спросил Кондор.
– Если вы сами не хотите говорить, – непреклонно продолжал Святой, – то, может быть, не будете возражать, если я все объясню детективу вместо вас?
После своих слов Святой ждал, затаив дыхание, какова будет реакция Грума.
– Это только лишний раз подтверждает, до чего могут довести глупые сплетни, – сказал Грум. – Мы однажды здорово подрались с Афферлитцем в баре "Трокадеро". Я заговорил с девушкой у стойки бара, но оказалось, что он еще раньше назначил ей свидание в этом баре. Он был уже достаточно сильно пьян, разъярился и устроил скандал.
– И вы, разумеется, его как следует отделали, – мягко заметил Саймон.
Два бледно-красных пятна вспыхнули на впалых щеках Грума.
– Это была просто одна из многих глупых драк, которые то и дело вспыхивают в ночных барах. Он потом передо мной извинился. Так что вся история не стоит и выеденного яйца. Господи, это же так очевидно! В противном случае я не смог бы продолжать работать с ним.
– Знаете, что пришло мне в голову? – спросил Святой так осторожно, что истинный смысл его слов был едва различим за мягкостью интонации. – Я думаю, что вы серьезно увлеклись девушкой, но вам не повезло. Я думаю, он здорово отделал вас на глазах всех присутствующих. Я полагаю, вы все время помнили о своем унижении, с тех самых пор...
– Тогда почему же я продолжал на него работать? – спросил Грум, проявляя удивительное хладнокровие и самообладание.
Саймон понимал, что действует наугад. Он отчаянно блефовал, пытаясь получить информацию, и это ему удавалось до определенного предела, хотя в любой момент мог произойти срыв. Но, однажды начав, он уже не мог сразу остановиться.
– Какой компрометирующей вас информацией располагал Афферлитц? – парировал он.
– Вы, должно быть, сошли с ума!
– Вы так уверены в этом?
– Ну хорошо. На этот раз вы сами все объясните лейтенанту.
Вопросительный взгляд Кондора вновь поменял направление.
Святой пожал плечами.
– Вы слишком умны, – сказал он. – Я не знаю. Естественно. Если бы многие знали об этом, то какой смысл был бы в том, чтобы ублажать Афферлитца, лишь бы он никому не сообщил? И уж совсем ни к чему было бы убивать его, чтобы заставить замолчать навечно.
Режиссер снова посмотрел на Кондора и беспомощно развел руками.
– Что же я могу ответить на подобные инсинуации? Я согласился работать с Афферлитцем, потому что отчаянно нуждался в работе и думал, что она принесет мне пользу. Совсем необязательно, чтобы при этом он мне еще и нравился. А теперь мне заявляют, что он, оказывается, шантажировал меня, и если никто не знает причину шантажа, то, стало быть, я его и убил.
– А эта девушка, из-за которой вы поссорились... – сказал Кондор. – Как давно это было?
– Несколько месяцев назад, почти год.
– Как ее звали, где она живет?
– Больше нигде, – ответил Грум.
Детектив резко вскинул голову:
– Как вас понимать?
– Она умерла вскоре после этого случая. Приняла слишком много таблеток снотворного. – Голос Грума был отвратительно лишен всякой интонации. – Опа была беременна. Пыталась сняться в кино, но думаю, что не продвинулась дальше постели какого-нибудь агента, занимающегося набором актеров.
– Все это зафиксировано в полицейских протоколах?
– Нет, скорее всего, это просто сплетни. Афферлитц довольно часто встречался с ней. Однако мистер Темплер, вероятно, скажет, что ее убил тоже я.
– Как ее звали? – спросил Святой.
– Трилби Эндрюс.
Что-то гладкое и огромное подобно большой волне внезапно накатилось на Саймона Темплера, а когда это ощущение прошло, он был уже за пределами студии и совершенно один. Разговор закончился, не дав никаких заметных результатов, что, возможно, было предопределено с самого начала, но это уже не имело значения. В конце разговора Грум презрительно и мрачно усмехался, а Кондор поворачивал свой длинный нос в направлении то одного, то другого из них и очень напоминал при этом подозрительную птицу; по он ничего не мог поделать в данный момент – только разговаривать и накапливать информацию, чтобы проанализировать ее позднее. Саймон едва ли обратил внимание на то, как закончилась беседа. В его памяти сейчас с поразительной четкостью всплыло это имя, написанное на фотографии, и то, что на какую-то долю секунды оно показалось ему знакомым; теперь же он был уверен, что напал наконец на след, который может привести его к разгадке тайны...
Он очнулся от своих мыслей, когда уже пересекал бульвар, направляясь в бар, чтобы пропустить несколько глотков "Питера Доусона" и основательно все обдумать. Внутри бара "Приемная" было полутемно, и это подействовало на Саймона успокаивающе после яркого света на улице. Он просидел в баре уже несколько минут, медленно потягивая свое питье из стакана, когда вдруг обнаружил, что он не единственный посетитель бара в этот час затишья перед новым наплывом посетителей в пять часов.
– Привет, – произнес берущий за душу, но несколько хрипловатый из-за принятого алкоголя голос Орландо Флейна. – Великий сыщик собственной персоной!
Он с трудом приподнялся из-за своего столика, находившегося в темном углу зала, и направился к стойке бара, потеряв равновесие всего один раз.
