Игорь Срибный - Летучие мыши
— Пусти! — Настя давилась рыданиями. — Пусти меня, гад!
Но Кум обнял её двумя руками, и, только почувствовав его железную хватку, Настя перестала вырываться. Её разрывали рыдания…
Сербин с отвращением отбросил карабин в сторону и сполз спиной по шершавой штукатурке, усевшись на холодный бетон пола.
По лестнице бесшумно, словно тени заскользили фигуры в чёрной униформе, растекаясь по периметру помещения.
Со звоном вылетели выбитые стёкла, и в холл влетели «летучие мыши» в таких же чёрных одеяниях, как остальные. Кувыркнувшись через голову, они мгновенно приготовились к ведению огня, встав на одно колено и грозно поводя стволами автоматов.
Сербин слушал гулко бухающее в груди сердце и вспоминал себя в таком же точно виде, как эти чёрные молодцы, напоминающие «летучих мышей» в их бесшумном полёте, в мгновенном броске за добычей.
— Чисто! — крикнул кто-то, и Сербин напрягся, выискивая глазами того, кто кричал.
— Могила, твою мать, где ты?! — крикнул он, не узнавая бывшего сослуживца в маске.
Спецназовцы стали медленно стаскивать маски…
— Кефир, блин! Филин! Могила! Крот! Макс! Глазам не верю! — заорал Седой. Из глаз его выкатились две крупные, как горошины, слезы. — Неужели это вы?!
Пацаны бережно подняли Сербина с пола. Его пытались обнять все сразу…
— Жив командир! — заорал Могила, бросая вверх свою маску. — Жи-ив! Я ж говорил им, — после тебя останется только трупы выносить!…
Из «замка» послышались какие-то громкие крики… Настя без сил опустилась на землю…
— Командир, что у вас? — спросил пулемётчик, прижав к щеке поводок микрофона.
Он вдруг расплылся в широкой, какой-то детской улыбке и подхватил Настю на руки.
— Он жив! — кричал он и кружил Настю, кружил… — Он жив! Блин, он даже не ранен!
Опустив девушку на землю, он схватил её за руку, и они побежали к «Замку».
Никогда в жизни девушка ещё так быстро не бегала!
— Эй, босяки, расступитесь! — проревел Кум, с трудом проталкивая Настю сквозь плотное кольцо мощных тел. — Разойдись, я сказал!
«Летучие мыши» неохотно расступились, пропуская Настю.
Ноги её подгибались, когда она шла к Сербину, расслабленно сидящему на стуле…
Она дошла из последних сил, и рухнула на колени, зарывшись лицом в его пропотевшую майку. Рыдания сотрясали её тело, она билась, словно в конвульсиях, непрестанно повторяя: «Жив, ты жив, ты жив, ты жив…»
— Ну, что ты, Настенька? — Седой не знал, что сказать, и как поступить… — Что ты? Всё же хорошо! Мы победили, Настенька!…
А она всё твердила: «Ты жив, ты жив, ты жив…»
И вдруг Могила заорал, вбив гулкое эхо в пространство огромного холла, ещё не разделённого перегородками комнат:
— Ура, пацаны! Наш командир жив!
И двадцать глоток, лужёных ветрами, скалами, затерянными в высокогорье, снежными завертями, вымораживающими до костей, канонадой бесчисленных боёв, заорали в один голос:
— Ура-а-а! Наш Седой жив!
Эпилог
Сербин, выйдя из больницы в Лазаревском, чувствовал себя еще неважно и остался пожить у Насти. Девушка окружила его теплом и заботой и, порой, ему становилось стыдно, что он ничем не может ей помочь по хозяйству. Ему неловко было выходить с нею в посёлок на костылях, ловя бросаемые на девушку сочувствующие взгляды. Пара, конечно, выглядела странно: совершенно седой одноногий мужик на костылях, с суровым, никогда не улыбающимся лицом, рябым от шрамов, и молодая, цветущая девушка, пышущая здоровьем и счастьем. Но девушка, казалось, не обращала на это никакого внимания. Она откровенно гордилась им и не пыталась скрыть это от окружающих.
Ещё находясь на излечении в Лазаревском, Сербин узнал, что подполковник юстиции Петросян — отец Гено был уволен из органов внутренних дел. За фальсификацию материалов и служебный подлог в отношении него было возбуждено уголовное дело. Толстый следователь приезжал к Сербину в больницу и просил отказаться от данных им показаний, предлагая десять тысяч долларов, но Сербин не стал даже обсуждать эту тему.
Дарья, тепло распрощавшись в Сербиным и с Настей, которая неотлучно находилась около него в больнице, уехала к себе на родину в Усть-Лабинск, поскольку хозяин "Замка" после всех событий, происшедших в его стенах, решил не достраивать его, а продать…
Из больницы Сербин списался с немецкой фирмой, которая изготовила для него первый протез и изложил в своём письме обстоятельства утраты протеза, рассчитывая на какие-либо скидки при заказе нового. Фирма не пошла на уступки и предложила ему новую модель протеза, выслав рекламный проспект.
Проспект сулил ему почти полноценную жизнь с новым протезом. Сербин читал и поражался возможностям протеза: «Бионический протез колена имеет чувствительные датчики, точно измеряющие положение конечности в пространстве и «умный» микропроцессор, адаптирующий протез к каждой новой ситуации. Благодаря этому пациенты с новым протезом могут двигаться в форме максимально натуральной: вперед, назад, медленно, быстро, на подъемах и спусках, по пересеченной местности, обходить препятствия, подниматься и спускаться по лестницам. Новый протез имеет возможность адаптироваться к индивидуальным особенностям культи пациента, и рассчитан на вес пациента до 150 кг.»
И всё бы ничего, но цена протеза просто убила его — 50 000 баксов, которые ему не собрать никогда в жизни…
Он написал письмо в Минобороны и через месяц получил ответ: «… не имеет возможности оплачивать…», «… Вы в настоящее время являетесь гражданским лицом…», «… травма, вызвавшая утрату конечности, не была связана с выполнением Вами служебных обязанностей…» Сербин в бессильной ярости сжал ответ министра в кулак и швырнул его в мусорный бачок.
Сербин загрустил… Будь у него этот новый био-протез, он бы снова пошёл по кабинетам военных чиновников, добиваясь восстановления в армии. И добился бы! Но идти в Министерство обороны, опираясь на костыли, было делом заведомо проигрышным…
Он теперь часто созванивался со своими пацанами, и был в курсе всех их новостей. Раз в пару недель они приезжали к нему в гости по два-три человека… И тогда они выходили на пляж, купались в море, загорали.
Могила сам завёл разговор о новом протезе, видя, что эта тема угнетает Седого. Но, услышав его цену, загрустил с Сербиным за компанию…
— Командир, не бывает безвыходных ситуаций — ты сам нас учил никогда не сдаваться, а создавать предпосылки для того, чтобы выход нашёлся! — сказал Могила, подумав несколько минут. — Думаю, мы сможем собрать эти деньги. Мир не без добрых людей!
— Да, где ты соберёшь пятьдесят штук «зелёных»? — спросил Сербин. — Это же огромная сумма!
— В одиночку не соберешь! Не спорю! Но ты не один, командир! С тобой все мы. А мы тебе обязаны, и многие из нас — жизнью! Так что, не заморачивайся по поводу денег. Мы найдём их! До Москвы, до Кремля доберёмся, но найдём!
Сербин с благодарностью взглянул на Могилу и хлопнул его по плечу.
— Ладно, братишка, не буду заморачиваться! Ну, что, в море?!
Седой ловко допрыгал на одной ноге до полосы прибоя и нырнул, надолго скрывшись в волнах. Вынырнул он далеко от берега, и, отфыркиваясь поплыл к горизонту.
Могила с трудом догнал его…
Вечером, сидя в саду под инжировым деревом, они пили пиво с таранью и вспоминали свою жизнь в горах, богатую событиями. Настя сидела в сторонке, отдыхая после десяти часов работы в аптеке и делая вид, что читает книгу, внимательно слушала эти рассказы, проникаясь ещё большей теплотой к Сербину. Она любила эти приезды сослуживцев Сербина, потому что видела, как он оттаивает душою после визитов «летучих мышей», становится добрей и ласковей с нею. Даже мать, наблюдая, как меняется атмосфера в доме, начинала чувствовать себя всё лучше и лучше. Хотя не сразу приняла душой Сербина, зная его разницу в возрасте с дочерью и считая, что в доме достаточно одной калеки. Но постепенно лёд растопился, и, видя ежедневно счастливое лицо дочери, женщина воспрянула духом и стала легче переносить свою болезнь.
Так прошёл месяц.
Сербин закончил новую книгу и отправил её в издательство. Начинать новую не хотелось, и в голове вновь забродили разные мысли о бренности бытия, поводом для которых был всё тот же злосчастный протез, разбитый бандитами.
И здесь случилось событие, в который раз изменившее жизнь Сербина.
Настя ушла в аптеку работать в ночь — с 23–00 до 2-00. Сербин тревожился, когда она уходила ночью в аптеку, памятуя о совсем ещё недавних событиях, о которых до сих пор в посёлке вспоминали с содроганием. Он пытался отговорить Настю от работы в ночь, но девушка упорно не соглашалась, поскольку её аптека была единственной дежурной аптекой на несколько населённых пунктов.
