Улица Вокзальная, 120 - Мале Лео

— Не может быть! Расскажите-ка поподробнее эту историю, тем более что вам самому не терпится ею поделиться.

— Позавчера достопочтенного комиссара Бернье проинформировали о том, что полицейский агент доставил на дом опочившему убийце повестку, вызывающую означенного убийцу в районный комиссариат. Что же еще натворил этот каналья, чтобы навлечь на свою голову гнев Закона? Ничего. Или, вернее, нечто... Он зашел в своей злостной криминальности так далеко, что совершил преступление post mortem. В повестке говорилось о нарушении правил затемнения, в котором оказался повинен наш утопленничек в ночь с 15 на 16, то есть в ночь покушения на мою жизнь и последовавшего за ним справедливого возмездия. Но ведь в два часа, то есть в то время, когда, по утверждению полицейского патрульной службы, им был замечен яркий (sic) свет в окнах квартиры Карэ, где он пребывал, этот Карэ? В Роне, не правда ли?

— Да, уже около полутора часов.

— Это как раз то, что Бернье сказал полицейскому. И вот теперь сей славный муж, возраст которого приближается к пенсионному, утратил абсолютную уверенность в том, что не ошибся, указав час, этаж, не говоря уже о квартире...

— Весьма интересно. Если он перепутал время, значит, заметил тот свет, который, находясь там, включили мы... В таком случае, мы дешево отделались.

— А если он не перепутал время? — многозначительно спросил Кове.

Я расхохотался.

— Вы уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно извлекать напрашивающиеся из этого выводы, не так ли? Я допускал, что в промежутке между прыжком этого типа в воду и нашим к нему визитом у него кто-то побывал. Теперь вы представили мне доказательства. За что я вас и благодарю.

Опасаясь града вопросов, я предпринял отвлекающий маневр, пригласив его отведать рому. Однако комическим и совершенно неожиданным поднятием руки он отклонил мое предложение.

— Минеральной воды, воды из-под крана или фруктовый сок — и ничего больше.

— Вы что, на диете?

Он прошелся по комнате.

— Ничего не замечаете?

— Да, легкое прихрамывание. Стали жертвой дорожного происшествия? — спросил я, с трудом удерживаясь от смеха.

— А хотя бы и так? Что, очень смешно? Нет, во всем виноват аперитив «Перно». Антиалкогольное законодательство подоспело как раз вовремя, чтобы спасти мне жизнь. Приступ алкогольного ревматизма или что-то в этом роде. Два года это никак не давало о себе знать. И я уже считал себя в безопасности. Куда там... прихватило ночью в поезде. Дайте воды и не заходите в своей жестокости так далеко, чтобы пить в моем присутствии.

Звонок в дверь избавил меня от необходимости искать продолжение этому диалогу. Он гремел повелительно. Звонивший не отрывал указательного пальца от кнопки.

— Никак судебный исполнитель? — сделал Марк проницательное предположение.

— Нет. Одна дама, обучающая меня дьяблерии. Ваше присутствие может нас смутить.

— Ясно, — сказал он, вставая и морщась от боли. — Я живу в Отель дез Ар, на улице Жакоба. Не забывайте меня.

— Ну что вы, как можно.

Я открыл дверь и едва увернулся от удара ботинком в бедро. Устав музицировать с помощью дверного звонка, Флоримон Фару решил задействовать ноги.

— Так вот она какая, ваша дама? — развеселился Марк. — Могла бы и побриться.

И, прихрамывая, стал спускаться по лестнице.

— Это еще что за постреленок? — спросил инспектор, основательно располагаясь перед электрообогревателем, который пользовался сегодня несомненным успехом.

— Так, один журналист.

— Он похож на мелкого жулика.

— Одно не исключает другого.

И, решив, что мы вдоволь наговорились о пустяках, я в общих чертах обрисовал итоги проведенных мною за два дня изысканий в Шато-дю-Луар и сделанных там открытий.

— Довольно-таки продуктивно, но правда ли? — присовокупил я в виде приложения к рассказу. — Драматические события могли бы быть восстановлены в следующей последовательности: некие люди подвергают Жоржа Парри пытке на манер Оржерских Кочегаров, поджаривая ему пятки с намерением вырвать какой-то секрет, быть может, — тайну. Однако вместо признания, на которое рассчитывают палачи, эти пытки провоцируют амнезию.

Фару оторопело смотрел на меня. Я встал и снял с этажерки книгу.

— Вот исследование профессора медицинского факультета о феномене сна, — сказал я. — Послушайте-ка, что он пишет. Вникните в эти любопытные медицинские наблюдения. «Мы должны признать, что человек, сталкивающийся с опасностью или какими-то серьезными жизненными осложнениями, обнаруживает склонность если и не имитировать смерть, то, во всяком случае, засыпать, что служит средством защиты от тягостной реальности, уходом от нее. Существует такое явление, как «бегство в сон». Этот весьма любопытный феномен отмечают самые разные исследователи... Вот что случилось, к примеру, с одним негоциантом. Однажды, получив по телефону неблагоприятные для себя новости, он вдруг внезапно заснул, не выпуская трубки из руки. Другой случай: некий молодой человек, повздорив с отцом, ощутил неодолимую потребность в сне. В дальнейшем при появлении отца он всякий раз неизменно впадал в сон. Одна весьма интеллигентная и энергичная дама засыпала, если что-то складывалось не так, как ей хотелось, например, когда ей никак не давались уроки пения. Студент, экзаменуемый преподавателем по недостаточно глубоко изученной им теме, засыпает, избавляя себя таким образом от необходимости отвечать на поставленный вопрос, и т. д.»

Я закрыл книгу.

— Не кажется ли вам, что здесь рассматривается тот же психический механизм, который привел к параличу память Джо Эйфелевой Башни? А если это так, то не вправе ли я предположить, что под воздействием пытки, в тот момент, когда ему начинает уже казаться, что от боли он поневоле выдаст секрет, Жорж Парри в целях самозащиты делает над собой невероятное усилие, чтобы забыть, заснуть, ибо заснуть и означает забыть? И вот это поистине апокалипсическое усилие, предпринятое после многочасовой пытки — уже 20-го числа тот человек отказался от услуг супружеской четы Матье, а в комнатах виллы я обнаружил следы долговременного стойбища, — это усилие, говорю я, нарушает равновесие, провоцирует психическую, травму, приводящую к амнезии, не временной, а необратимой. И лишь много позднее, in extremis 6, происходит обратный процесс. И первые же сознательные слова, сорвавшиеся с его губ, даю... гм... руку на отсечение — именно те, что не смогли вырвать у него его мучители: улица Вокзальная, 120... Адрес, который, как я понимаю, не приносит счастья тому, кто его знает.

Фару захлопал в ладоши.

— Ваши построения по обыкновению замысловаты. Впрочем, я не располагаю контраргументами, а научная сторона ваших доказательств весьма впечатляет. Но это еще не все... Придется, наверное, направить туда следственную комиссию для осмотра деревенской хибары и снятия показаний со слуг. А для этого надо будет поставить в известность шефа. Я не шучу, Бюрма, мы уже не можем больше работать тайно. Тем более что, пока вы отсутствовали, произошли кое-какие события. Я и прибыл-то так поспешно только для того, чтобы сообщить вам о них, однако за все то время, что я у вас в гостях, вы не дали мне вставить ни единого слова, а ваш рассказ получился таким занимательным...

— События какого рода?

Серые усы инспектора ощетинились.

— Вы по-прежнему убеждены в невиновности вашей бывшей секретарши? Боюсь, что первое впечатление вас не обмануло. Вчера девица Шатлен — не думаю, что это официальное обращение к ней преждевременно, — девица Шатлен, все еще пользующаяся отгулом, вышла из дому. Находясь по-прежнему под наблюдением, она привела своего хвоста к Орлеанским воротам. У автобусной остановки скопилась большая очередь, и она подозвала велорикшу. Мой агент явственно услыхал, как она сказала: «Это неподалеку, улица Вокзальная». Транспортное средство скрылось в направлении Мон-руж. Мой агент оказался в щекотливом положении: он не мог задержать рикшу, как вправе был бы поступить, если бы вел штатное расследование. Поэтому он не стал продолжать слежку и, доложив мне о происшествии, вернулся на Лионскую улицу. Поздно вечером девица Шатлен возвратилась домой. Я усилил наряд по наблюдению, но воздержался от принятия дальнейших решений. Честно говоря, я ждал вашего возвращения, чтобы совместно проанализировать ситуацию. Но предупреждаю: я настроен решительно.