Николай Стародымов - Исповедь самоубийцы

На экранах и в самом деле виднелись безлюдные коридоры, комнаты, лестницы… Вот холл, в котором мы с Самойловым пили кофе. Вот кабинет, откуда мы только что пришли с Мезенцевым. Вот столовая…

— Скажите, Петр Васильевич, а в личных апартаментах тоже стоят камеры? — встревоженно спросила я.

Вспомнила вдруг, как раздевалась вчера в комнате, перед зеркалом, как массировала себя, разминая груди… А ведь известно, сколько раз в кино показывали, что именно за зеркалами чаще всего и устанавливают телекамеры.

Петр Васильевич снова чуть опустил уголки губ.

— В спальнях и личных комнатах камеры, естественно, тоже есть. — Он сделал небольшую, совсем небольшую, паузу, но за это мгновение по мне успела прокатиться жаркая волна. И лишь затем начальник охраны закончил — Однако они в настоящее время выключены.

— И когда же они включаются?

— Только когда в этом возникает настоятельная необходимость. Причем сделать это можно опять-таки только по личному распоряжению Шефа.

Мезенцев достал из кармана связку ключей, наклонился к пульту, к небольшой крышечке с замочной скважиной и вставил в нее ключ. Под крышечкой оказалась панелька с несколькими кнопками.

— Таких ключей имеется только два. Один у меня, второй у Шефа, — пояснил Петр Васильевич. — Однако иметь ключ тоже еще недостаточно. Нужно еще набрать код, а его тоже знаем только мы двое.

Говоря это, он быстро нажал несколько кнопок.

— Ну а теперь посмотрим, что делается, скажем, у вас в спальне.

Вспыхнул один из экранов, до того серо-безжизненный. Телекамера и в самом деле оказалась установленной за зеркалом. Я представила себя, сидящей прямо перед объективом и любующейся своим отражением… Кошмар!

— А в туалете?..

— На всякий случай камеры установлены и там, — спокойно сказал начальник охраны. — Только теми мы вообще никогда не пользуемся.

Он отключил монитор, запер крышечку и спрятал ключи в карман.

— Таким образом, Виолетта Сергеевна, куда бы вы ни пошли, наши ребята обязательно увидят вас. Более того, после включения ночного режима охраны аппаратура подает звуковой сигнал при появлении на любом из экранов движущегося объекта — на всякий случай, если кто-то из ребят задремлет или отвлечется. Ну а теперь дальше. Вот группа экранов наружного наблюдения.

Тут были хорошо видны и забор вокруг особняка, и сам особняк с разных сторон, и стоянка автомобилей, и вертолетная площадка, и — крупным планом — все двери и ворота.

— Ну а тут у нас — сигнализация, — показал Мезенцев на многочисленные огоньки. — Датчики по всему периметру, датчики на дверях и воротах, на окнах… Кроме того, отсюда поддерживается радиосвязь с каждым из охранников, которые находятся на территории… Так что лучше не капризничайте, Виолетта Сергеевна.

Что ж, тут все более или менее ясно.

— Спасибо, Петр Васильевич, все это действительно очень интересно.

Мы вышли из комнаты и направились в кабинет. И теперь мне в каждой щели мерещились объективы телекамер.

…Мы подошли к кабинету Вячеслава Михайловича.

— Прошу, — обогнав меня, Мезенцев распахнул передо мной дверь.

В этом его жесте не было показушности или подобострастия. Простая вежливость и галантность.

И мне это понравилось.

7

— Скажите, Петр Васильевич, а вы знаете, чем занимается ваш патрон?

Я специально задала этот провокационный вопрос прямо в лоб, рассчитывая на то, что собеседник смутится и начнет вилять, пытаясь уйти от ответа. Однако этого не произошло. Мезенцев ответил откровенно и четко:

— Разумеется, знаю.

В результате не ему, а мне пришлось лихорадочно придумывать, что сказать дальше.

— Ну и как вы к этому относитесь? — решила продолжить прямые вопросы.

— Где-то я вычитал хорошую фразу: думай, что говоришь, когда говоришь что думаешь, — опять повел уголком губ Мезенцев. — Я вам отвечу на любые вопросы, за исключением личного отношения к тому, чем занимается мой Шеф.

Что ж, ловлю тебя на слове. Попытаюсь выведать у тебя что-нибудь опосредованно.

— Скажите, а где и как Вячеслав Михайлович кует себе кадры?

— То есть? — поднял он брови.

— Ну, откуда вы пришли к нему?

Взгляд Мезенцева чуть изменился. Было видно, что ему не очень-то хочется говорить о себе. Но с другой стороны, он же ограничил круг запретных тем, так что отступать ему уже было не с руки…

Тем не менее заговорил он не сразу.

Сараби-Анастасия-гостиница

— Ну, Сараби, ну не надо… Ну что ты делаешь?..

Анастасия была весела и пьяна. Она счастливо смеялась, неумело и не слишком активно отбиваясь от крепких опытных рук любителя женщин. А тот, увлеченный этой игрой, распаленный вожделением, все пытался дотянуться до ее губ, впиться в них жадным поцелуем.

Если бы Анастасия вдруг вздумала сопротивляться его домогательствам по-настоящему, Сараби, конечно же, не стал с ней особенно церемониться, давно бы уже навалился на девушку, подмял под себя ее тело и, зажав рот, удовлетворил свою похоть. Но она, юная, милая, хмельная, похоже, лишь дразнила, оттягивая желанный момент. И мужчина поддался этой игре, изображая… Даже не изображая, не делая вид, а искренне увлеченный ею.

В Анастасию и впрямь можно было влюбиться. Посмотреть объективно, ничего особенного в ней не было — как говорится, ни кожи, ни рожи. Худенькая, молоденькая, костлявая, по-девичьи нескладная, угловатая какая-то… Одни глазищи только — ясные, синие, доверчивые, влекущие, пьянящие, дразнящие, обещающие — только глазищи были по-настоящему хороши.

А между тем было в ней что-то такое, перед чем мужчине невозможно устоять.

— Ну, на брудершафт, Стасенька! — уговаривал хмельной и влюбленный Сараби.

— Ну зачем? — призывно сияли ее глаза. — Нам ведь и так с тобой хорошо.

— Еще лучше будет, — горячо убеждал киллер.

Он отставил свой стакан и сграбастал девчонку. Однако она легко и ловко выскользнула из объятий. Рассмеялась, отбежала в угол комнаты.

— Ну зачем вы так, Сараби? — Анастасия хмурила бровки, сердито поджав губки. — Ведь мы с вами только сегодня познакомились… Нельзя же так!

А глаза…

Глаза не сердились, не хмурились, они лучились чем-то манящим, жадным, жаждущим, призывным. Счастлив, наверное, тот мужчина, на которого хоть когда-то так смотрят!

И Сараби (Сараби!) не рванулся к ней, как то уже не раз бывало в аналогичных ситуациях, не рявкнул зло «а зачем же тогда пришла, сука?», не швырнул на диван, сдирая платье… Сараби (Сараби!) тоже поднялся, большой, сильный, плечистый, покорно подошел к ней и обнял. Не с вожделением, которое трепетало у него внутри и от которого у женщин хмельно кружится голова и дрожь пробегает по телу, которое вызывает у дочерей Евы одно из двух — либо желание безраздельно отдаться сыну Адама, либо чувство брезгливой гадливости… Сараби (Сараби!) обнял ее иначе: мягко и ласково, будто защитить хотел от всех напастей этого жестокого мира.

Анастасия почувствовала эту перемену в его настроении. Покорно прильнула, маленькая, худенькая, беззащитная. Ее головка прижалась к его могучему торсу, а ручонки обхватили его тело вокруг пояса.

— Какой вы хороший, Сараби, — прошептала девушка.

Давно уже не испытывал киллер такого счастья от таких бесхитростных слов.

Так они постояли немного. Потом Сараби вдруг почувствовал, что ее руки, расслабившись, скользнули ниже и замерли на его ягодицах.

И он не выдержал.

Наклонившись, киллер подхватил ее на руки и понес в спальню, на широкую кровать. Анастасия обхватила его за шею и сама крепко, жадно, хмельно и пьяняще впилась в его губы. Теперь уже мужчину ничто не могло остановить.

— Иди в ванную, — шепнула ему девушка.

В ванную? Зачем в ванную? В другое время, с другой женщиной Сараби и не подумал бы сделать то, о чем она его просила. В конце концов, если от мужчины разит потом, на то он и мужчина.

Но теперь он был просто очарован, покорен, пленен этой невзрачной малышкой. Он бережно опустил ее на кровать. Анастасия еще мгновение задержала свои руки на его шее, мягко коснулась губами щеки.

— Колючий, — счастливо засмеялась она. — Ну давай, иди быстрее!..

На ходу сдирая со своего мощного тела пропотевшую рубашку, Сараби едва ли не бегом устремился в ванную.

…Едва за ним закрылась дверь, счастливая улыбка вмиг исчезла с лица Анастасии. Она быстро поднялась, подошла к столику, где стояли откупоренная бутылка шампанского и гостиничные стаканы, из которых они пили. Достала из кармана платьица трубочку мятного «Ментоса». Выковырнула оттуда и выбросила в мусорную корзину две таблетки, а третью опустила в один из стаканов. Шампанское вспенилось и через несколько мгновений полностью растворило ее. Между тем девушка долила — чтобы не перепутать — второй стакан почти до краев и быстро вернулась на кровать…