Лео Мале - Смерть ростовщика
– Он недалеко отсюда, – ответил я. – Марио, она хотела поговорить со мной. А теперь не сможет.
В его глазах появился ужас:
– Она... она умерла?
– Не знаю. Во всяком случае, она упала. И ты все сделал для этого, нет?
Гимнаст подскочил:
– Что?.. Вы думаете, что... что я ее убил?
Его удивленное движение передалось окружающим. Лицо клоуна под экстравагантным макияжем скривилось в гримасе, ничего доброго мне не обещающей.
– Но, Господи Боже мой! – пожаловался Марио. – Зачем бы я это сделал?
– Жакье, – подсказал я.
– Что?
– Он спал с ней. Когда ты это заметил, в Лондоне или в другом месте, тебе это не понравилось. Ты убил Жакье. Сегодня утром ты обманул меня. Но Пэрль хотела мне что-то сообщить. И без твоего присутствия. Она практически назначила мне здесь тайное свидание. Ты заставил ее замолчать.
– Ох! Довольно, – прервал меня Гюстав. – Что означает вся эта история? Жакье... это имя мне знакомо, но я не понимаю...
Я просветил его. У акробата вырвалось удивленное восклицание, потом он уточнил:
– Так вы разыскиваете Жакье?
– Тогда ищите в другом месте и не приставайте к хорошим людям, у которых хватает неприятностей без вас. Это верно, в прошлом ноябре этот Жакье вертелся вокруг Мисс Пэрль, писал ей и т. д. Он даже выразил намерение последовать за нами. Но он не последовал.
– Марио не далее сегодняшнего утра сказал мне обратное.
– Марио?
– Послушайте, парни, – вставил тот. – Я дурак и сволочь. Все получилось из-за этих грязных денег. Черт возьми, если бы я знал! Я не убивал Пэрль, ребята... – Он встал покачиваясь. – Она была против... Не хотела, чтобы я вступал в сделку... Я не послушал ее... Поэтому она нервничала... а из-за того, что нервничала... плохо владела собой, понимаете?.. Она допустила промах и разбилась... Из-за этих мерзких денег...
– Каких денег?
– Тех, что я получил.
– Когда?
– Утром. Пакет. Сто тысяч. Из них-то я и уплатил долги... Можете спросить, правда или нет... если я не заплатил долги... во всяком случае, некоторые...
– Знаю.
– А? Хорошо. Потом был звонок.
– Какой звонок?
– Некто сообщил мне, что нужно сделать, чтобы заслужить деньги, оставленные в "Ла Пист" в пакете на мое имя.
– Понятно. Отвечать, если вдруг спросят о Жакье, что он поехал с вами за границу и там вы потеряли его из вида?
– Да, так.
– И вы согласились!
– Черт! Сто штук. Это не золотые копи, но на ближайшие четверть часа мне вполне хватало.
– Дурак! Если вас просили солгать, это значит, с Жакье приключилась неприятность. Следовало сохранить деньги, но не входить в сделку.
– Понятно, – протянул Марио. – Теперь я уже могу во всем признаться, так? Мне пообещали еще, если я точно выполню инструкции. Что же до возможных неприятностей, случившихся с Жакье, я подумал об этом, но мне было наплевать. Потому что ему удалось переспать с Пэрль, уж если вам угодно все знать. Теперь убирайтесь. Я вам все рассказал.
– Кроме того, кто звонил.
– Но я не знаю этого человека!
– Это был мужчина?
– С голосом грузчика.
Я вернулся домой на такси. Все время, пока ехал, и дома, собираясь ложиться спать, я размышлял. Я позвонил Элен.
– Как добрались?
– Спасибо, нормально.
– Не очень потрясены?
– Еще есть немного. Это было ужасно.
– Бывает хуже.
– Сомневаюсь.
– Я – нет. Спокойной ночи, дорогая. Ах! Завтра суббота. До понедельника.
– Да, до понедельника. Спокойной ночи, шеф.
– Я не усну. Мне нужно подумать о многих вещах.
И действительно, спал я мало. Моя бедная голова сногсшибательного детектива буквально раскалилась. Я сомкнул глаза только в пять часов утра. Как я позже узнал, в это же время закрыла глаза и Мисс Пэрль. Только вот она их больше никогда не открыла снова.
Глава тринадцатая
Псих и хитрецы
Я встал в девять часов с жуткой головной болью, как с похмелья. И немедленно позвонил госпоже Жакье.
– Я еще не видел газет сегодня утром, – сказал я. – Не знаю, пишут ли они об этом, но ночью в цирке произошел несчастный случай.
– Да. Мисс Пэрль. А...
– Мне удалось связаться с акробатами до несчастья. Вашего мужа больше нет с ней. Он последовал за ней в Лондон, Брюссель, потом опять в Лондон в прошлом ноябре и, похоже, остался в Англии. Кажется, он влюбился в наездницу.
– Определенно.
– Да. Я пошлю телеграмму моему лондонскому сотруднику (как же!)... и сообщу вам результат.
После чего я проверил, на месте ли фотография Жакье. ("Простите меня за наездницу, но живые есть хотят".)
Долго смотрел на снимок Мисс Пэрль, прежде чем спрятать в ящик, и отправился на улицу Перль, (Ничего себе совпадение!) Мне требовалось задать кое-какие вопросы рабочим литейной мастерской Ларшо.
Их силуэты все так же вырисовывались на все том же пылающем фоне работающих печей, 1700 °! Как сказал тогда рабочий, не стоит опускать туда руку. Мужчина, снимающий пену длинной ложкой с кипящего в тигле дьявольского супа, напомнил мне Дьявола, к которому, при условии, что он вас пригласит, следует являться как раз с ложкой на длинном черенке.
Без проблем мне удалось заполучить фамилию и адрес несчастного сошедшего с ума в прошлом ноябре (Шарль Себастьян, улица Меслай), а также кое-какие подробности относительно его болезни и ее проявлений. Похоже, он боялся огня. Что, очевидно, сильно осложнило жизнь литейщика. Естественно, при данной профессии лучше быть пироманом, чем пирофобом.
Я отправился на улицу Меслай.
* * *
Пожилая женщина, открывшая мне дверь, походила на прислугу госпожи Жакье. Она и была ее сестрой.
– Господин Шарль Себастьян дома? – спросил я.
– Боже мой!.. Да, он здесь... но...
Я напустил на себя вид, соответствующий обстоятельствам.
– Не вполне будучи здесь... Знаю. Можно войти? Проникнув внутрь, я преподнес ей сочиненную на ходу историю, после чего у нее не осталось ни малейшего сомнения в моем праве расспрашивать о душевнобольном и осмотреть самого душевнобольного. Я узнал, что Себастьян три месяца провел в лечебнице, потом буйный период прошел, и его вернули в семью. То есть, к матери и тетке.
– Скажите, вы ведь не заберете его снова? – взволновалась последняя. – Знаете, он себя хорошо ведет... Это не жизнь, когда кто-то из родных в психушке... Мы из кожи вон лезем, чтобы только его оставили с нами...
Я ее успокоил и попросил разрешения взглянуть на больного.
– Сюда... – она открыла какую-то дверь, – К тебе пришли, Шарль, мой малыш.
Следом за ней я прошел в роскошную комнату, неплохо обставленную. Не без удивления я заметил телевизор. Старушка должно быть обратила внимание на удивление, с каким я осматривал комнату.
– Видите ли, сударь, мы беднее, чем кажется. Моей сестре, в ее-то годы, пришлось пойти в услужение к бывшей хозяйке Шарля. Очень славная женщина. Может, она, конечно, слегка с приветом...
Она спохватилась, прижав руку к беззубому рту.
– Хм-м... Короче, все, что вы здесь видите, телевизор и прочее, еще с тех пор, когда он работал.
– Он был хорошим рабочим?
– Великолепным.
– И, разумеется, неплохо зарабатывал?
– Он много работал сверхурочно. Часто работал по ночам...
– Да, да, конечно!
Чертов Себастьян! Сверхурочно! Больше тебе не поработать! И все же я не мог смотреть на него без невыразимого болезненного ощущения в сердце. Сидя в кожаном кресле перед телевизором, он уткнулся остановившимся взглядом в серый экран. Он был хорошо сложенным мужчиной, едва ли 35 лет, но седым, как глубокий старик.
– Смотрите, как он хорошо себя ведет, – прошептала бедная добрая женщина.
– Как картинка...
Я вынул из кармана фотографию и подошел к психу. Тронул его за руку:
– Я хочу с вами поговорить, Себастьян.
Он молча смотрел на меня. Я резким движением сунул снимок ему под нос.
– Жакье, – объявил я.
Он заворчал. Как поросенок. Совсем маленький поросенок.
– Какое имя вы произнесли? – спросила старушка.
– Жакье. Фамилия его хозяйки. Или мужа хозяйки. Она печально покачала головой:
– Не надо, сударь, он не любит этой фамилии. Между тем, госпожа всегда была такой доброй к нему.
– У душевнобольных свой мир... Ну что ж, я думаю, мне пора идти. Вид у него спокойный...
– О! Он спокоен, сударь... Он спокоен! Не правда ли, Шарль, ты славный, мой малыш, ты всегда такой славный?
Воркуя над ним, она повернулась ко мне спиной. Я сунул в рот трубку и чиркнул спичкой.
– Боже мой! – вскрикнула старушка, оборачиваясь.
– Так значит, вы не знали? Огонь... огонь...
Больной судорожно дернулся в кресле, как от электрического разряда. На его лице отразился безумный страх. Потом скрюченными руками он взъерошил свои седые волосы и зашелся в смертном вопле.
* * *
Когда тем же вечером я около 9 часов явился на улицу Ториньи, дверь мне открыла не жалостная мать Шарля Себастьяна. Я вздохнул свободнее. После утренней сцены я вовсе не жаждал оказаться в обществе кого бы то ни было из членов этой семьи. Итак, на мой звонок отозвалась не госпожа Себастьян, а обыкновенная горничная, которую я уже видел во время первого визита. Я напомнил свое имя, добавив, что у меня свидание с мадемуазель Одетт, но, если госпожа Жакье принимает, я засвидетельствую мое почтение. Сам господин Жан Марёй не сказал бы лучше.
