Лоуренс Блок - Восемь миллионов способов умереть
Я прочитал протоколы допроса свидетелей, проглядел также и другие бумаги и отчеты, собранные в деле. Но сосредоточиться как следует не удавалось. В затылке появилась тупая, ноющая боль, мысли путались. Где-то на середине чтения Деркин предоставил папку в полное мое распоряжение, а сам вернулся к занятию, от которого я его оторвал, — снова застучал на машинке.
Просмотрев все, я закрыл папку и передал ему. Он вернул ее на прежнее место и, возвращаясь, задержался у кофеварки.
— Вот, со сливками и сахаром, — сказал он и пододвинул ко мне чашку. — А может, вы черный любите?
— Нет, ничего, не беспокойтесь, — ответил я.
— Ну, теперь вам известно все, что знаем мы, — заметил он. Я поблагодарил его. Он остался невозмутим: — Это ведь вы сэкономили нам время и силы, дав наводку на этого сутенера. Так что теперь мы в расчете. И если вам удастся заработать лишний бакс, буду только рад.
— И каковы же будут ваши дальнейшие действия?
Он пожал плечами.
— Следствие пойдет своим чередом, ну, как обычно. Будем собирать недостающие сведения, улики! — словом, все, что положено. Пока не наберется достаточно доказательств, позволяющих представить дело окружному прокурору.
— Словом, сплошная бюрократия.
— Уж прямо...
— Ну, а что потом, Джой?
— О Господи... — протянул он. — Кофе просто ужасный...
— Да нет, ничего.
— Знаете, я думал, что все дело в чашках. Ну, и как-то притащил из дома свою, чтобы пить из фарфора, а не из какого-то пластика. Нет, это был не какой-то там особо дорогой, тонкий фаянс, обычная чашка из толстого фарфора, типа тех, что подают в кафе. Ну, вы представляете.
— Конечно.
— Так вот, попробовал я из этой чашки, и оказалось — такая же дрянь. А как-то через день сидел и писал отчет об аресте одного подонка и случайно смахнул эту долбаную чашку локтем. Упала и разбилась. Вы куда-нибудь торопитесь?
— Нет.
— Тогда, может, выйдем? Я знаю тут одно местечко за углом.
Глава 14
Мы завернули за угол, прошли еще квартала полтора — до Девятой авеню — и оказались у входа в таверну. Я не запомнил ее названия и не уверен, называлась ли она как-нибудь вообще. Можно было назвать, например, «Не доезжая остановки до Девокса». У стойки бара сидели два старика в комбинезонах, наподобие тех, что носят приемщики утильсырья, и молча пили. Латиноамериканец у дальнего конца стойки, крепкий мужчина лет сорока, потягивал из стакана красное вино и читал газету. Костлявый бармен в майке и джинсах смотрел какую-то передачу по маленькому черно-белому телевизору. Звук он приглушил.
Мы с Деркином заняли свободное место, затем я подошел к бару за выпивкой — двойную водку для него, стакан имбирного пива для себя. Принес напитки и поставил на столик. Он покосился на мое пиво, но промолчал.
С виду его напиток вполне можно было принять за смесь средней крепости виски с содовой. Точно такого же цвета.
Он отпил глоток и сказал:
— О Господи! Надо же, полегчало. Нет, правда, сразу полегчало.
Я промолчал.
— Так что вы там спрашивали? Как будем действовать дальше? Неужели не ясно?
— Ну, в общих чертах.
— Я посоветовал своей сестрице купить новый телевизор, новую машинку и врезать в дверь новый замок. И не тратить время на вызов полиции. А вот куда нас заведет дело Даккинен? Да никуда, пожалуй.
— Так я и думал.
— Мы и без того знаем, кто ее убил.
— Чанс? — Он кивнул. — Но, насколько я понял, у него вполне надежное алиби.
— Комар носа не подточит. Не подкопаешься. Ну и что с того? Он все равно мог это сделать. Те люди, которые утверждают, что он с ними все то время был, запросто могут и соврать.
— Так вы считаете, они врут?
— Нет. Но и поклясться, что они говорят правду, не готов. И потом, он ведь мог им и заплатить, верно? Мы ведь уже об этом говорили.
— Да.
— И если он сделал это, нам, пожалуй, его к стенке не прижать. Алиби безупречное, без сучка и задоринки. Пусть даже он купил его себе, нам все равно не доказать. Разве что повезет. Иногда такое случается. Сваливается, что называется, с неба. Ну, скажем, ляпнет кто-нибудь что-нибудь за рюмкой в баре, а рядом окажется наш человек или осведомитель. И вдруг мы узнаем нечто, чего не знали до сих пор. Но даже если и повезет, это вовсе не означает, что будет так просто распутать это дельце. Ну, а пока, честно нам скажу, особенно надрываться мы не собираемся.
Он не сказал мне ничего такого, что бы меня удивило, и все равно было в его словах нечто пугающее. Я взял бокал с пивом и стал разглядывать его на свет.
— Ведь что в нашей работе надо? — продолжал он. — Зацепиться за что-то — и можно считать, полдела сделано. Стараешься, когда есть шанс, а остальное спускаешь на тормозах. Вам известна статистика убийств по городу?
— Знаю только, что цифра все возрастает.
— Ну вот. И с каждым годом она все выше. Вообще по всем преступлениям показатели с каждым годом все выше, а снижение отмечается только по менее серьезным преступлениям, за счет того, что люди о них просто не сообщают. Ну, вроде кражи у моей сестры. Или, допустим, шли вы домой, и на вас напали и отняли деньги. Скажите спасибо, что в живых остались. Благодарите Бога.
— И все-таки что касается Ким Даккинен...
— Да пошла она, эта ваша Ким Даккинен! — воскликнул он. — Глупая маленькая сучка, проехала полторы тысячи миль, чтобы трясти задницей и отдавать свои заработанные одним местом бабки ниггеру-сутенеру! Ну и пришили ее, подумаешь, великое дело! Какого черта не сиделось ей в этой паршивой Миннесоте?
— Висконсине.
— Ну да, я хотел сказать — в Висконсине. Просто чаще всего приезжают они почему-то из Миннесоты.
— Знаю.
— В среднем за год раньше случалось около тысячи убийств. По три в день в пяти районах. Это очень высокий процент.
— Да. Достаточно высокий.
— Так вот, теперь он вырос почти вдвое. — Он подался вперед. — Но это так, ерунда. Потому что в основном это бытовуха, убийства на почве семейных скандалов. Между мужем и женой или двумя приятелями, которые надрались, маленько постреляли друг в друга, а наутро ни черта не помнят. И тут статистика почти не изменилась. Какой была, такой и осталась. Зато возросло число убийств, совершаемых людьми незнакомыми, когда убийца и жертва впервые видят друг друга. Именно эта цифра показывает, насколько опасно стало жить в этом городе. Если составить график таких убийств, то кривая взлетает, словно ракета.
— Тут вчера в Куинсе вышел один с луком и стрелами, — вставил я, — а сосед пристрелил его из вальтера.
— Да читал я! А все из-за собаки, которая забежала не, на ту лужайку, да?
— Ну, примерно так.
— Это к нашей статистике не относится. Ведь эти двое знали друг друга.
— Да.
— И все равно характеризует общее состояние дел. Люди продолжают убивать. Нет чтобы на секунду остановиться и подумать. Прут напролом и убивают! Вы когда уволились, пару лет назад, да? Так вот что я вам скажу: сейчас стало значительно хуже.
— Верю.
— Нет, серьезно. Прямо не город, а джунгли какие-то, и все звери вооружены. У каждого пистолет. Знаете, сколько разгуливает по улицам людей с оружием? Если ты честный гражданин, то должен иметь пистолет для защиты. Вот и покупаешь его, и носить при себе, а потом вдруг стреляешь. В себя, жену или соседа.
— Как тот старик с луком и стрелами...
— Да с чем угодно! И кто может запретить ему иметь пистолет? — Он похлопал себя по животу, в том месте, где за пояс брюк был заткнут револьвер. — Я должен носить вот это, — сказал он. — Таковы правила. И даже если бы их не существовало, я бы без него на улицу не вышел, нет. Иначе чувствовал бы себя голым.
— И со мной в свое время так было. Как-то привыкаешь к нему.
— А сейчас не носите?
— Нет.
— И не боитесь?
Я пошел к бару за новой порцией выпивки. Ему — все ту же водку, себе — пиво. Вернулся к столу, и Деркин одним большим глотком осушил стакан и выдохнул, издав при этом звук, который производит спущенная шина. Потом, сложив ладони чашечкой, закурил сигарету, глубоко затянулся и тут же выпустил длинную струю дыма, словно спешил избавиться от него.
— Этот несчастный город... — сказал он. — И все, что ни делай, совершенно бесполезно. — Он принялся объяснять, почему именно бесполезно. Следует изменить всю систему борьбы с преступностью, начиная с рядовых полицейских и кончая судами и тюрьмами. Ни один из законов не работает нормально, а ситуация с каждым днем становится только хуже. Сперва ты не можешь арестовать парня, потом, если тебе это удалось, нельзя его судить, и, даже получив приговор, этот сукин сын в тюрьме, как правило, не задерживается.
— Тюрьмы переполнены, — возмущался он, — поэтому суды не выносят приговоров на длительный срок, чтобы выпустить этих мерзавцев пораньше. Да и сами суды перегружены сверх всякой меры, а специальные комиссии только и мечтают, как бы добиться для них досрочного освобождения! Окружные прокуроры не спешат принимать дела к производству. Только и знают, что придираться — то не так, да это не так. Скоро для того, чтобы осудить парня, будут требовать снимок, на котором он совершает преступление... Да и то можете нажить неприятности, потому что это есть нарушение прав человека — снимать без его разрешения. И что самое главное — катастрофически не хватает полицейских! Сейчас нас на десять тысяч человек меньше, чем двенадцать лет назад. Представляете? На улицах стало на десять тысяч полицейских меньше!
