Николай Стародымов - Исповедь самоубийцы

…Увидев командира, сопровождающий встревоженно уставился на него. Торопливо поднялся с места и подошел к пилоту.

— Что случилось?

Воронов в упор смотрел на подошедшего.

— Что вы везете? — резко спросил он.

Сопровождающий вильнул глазами, потом опять уставился на командира.

— Так что случилось? — еще раз спросил он. — Почему мы снижаемся? Мы уже прилетели?

«Значит, правда», — подумал командир.

Значит, правда, что его машина используется для обеспечения сепаратистов оружием. Значит, в гибели Пашки и всего его экипажа виновен и он тоже, доставляя такие вот «бездосмотровые» ящики…

— Я как командир корабля, как человек, отвечающий за груз, за безопасность самолета, спрашиваю в последний раз: что находится в ящиках?

Глаза сопровождающего стали вдруг острыми, колючими, оценивающими. Из голоса исчезла растерянность, с губ сползла заискивающая улыбка.

— Какая тебе разница, что я везу? Документы в порядке — так что не суй в ящики свой нос!

Командир покивал.

— Ну что ж, тогда все ясно. В таком случае информирую вас: самолет сажают на военную авиабазу, где нас ждет досмотровая группа. Так что можешь здесь хорохориться сколько угодно.

Офицер повернулся, чтобы идти к себе в кабину.

— Стой!

Командир повернулся. Сопровождающий стоял на прежнем месте, направив в грудь командира ствол пистолета.

— Ты поведешь самолет туда, куда тебе предписано! — жестко сказал он.

Черный зрачок дула холодно и равнодушно приготовился выплюнуть заряд свинца. Командир почувствовал, как вдруг замерло сердце, как лицо густо покрылось каплями пота, как напряглась кожа на голове под волосами. Наверное, он побледнел.

— Это невозможно, — стараясь унять дрожь в голосе, сказал Воронов.

— Это меня не касается — что возможно, а что нет. Тебе сказано: лететь прежним курсом!

Несмотря на сковывающий его страх, командир довольно усмехнулся.

— Ничего не получится.

— Я тебя убью, — тихо пригрозил сопровождающий.

Каким-то невероятным усилием воли командир переборол себя. Очевидная безнадежность ситуации странным образом успокоила его. И страх сразу растворился в презрении к этому человеку.

— Что, сука, обгадился? — почти естественно рассмеялся он. — Ни черта у тебя не получится!

— Я убью тебя! — взвизгнул сопровождающий.

— Убивай! Но только тебе это не поможет! Нас сажают истребители-перехватчики. Мы от них избавиться никак не сможем.

— Врешь!

Полковник не счел нужным даже отвечать на этот истеричный возглас. Он опять повернулся и взялся за ручку двери пилотской кабины.

Он теперь только понял, какую сделал глупость, когда вышел сюда. Этот обалдевший от страха гад может ворваться в кабину и попытаться еще что-нибудь сделать, чтобы уйти от погони. Таким образом, именно он, командир, которому в обязанность вменяется забота о безопасности подчиненных, своим безрассудством, своим стремлением к истине подставил весь экипаж под опасность.

Теперь нужно было успеть вбежать в кабину и захлопнуть дверцу.

Не успел.

— Стоять! — кричал сопровождающий. — Ты все равно ничего не успеешь сделать.

Дверца уже была приоткрыта. Командир постарался успеть шагнуть в нее.

— Стрелять буду!

Воронов сунул руку в карман комбинезона и повернулся к сопровождающему. Ухватился за теплую ребристую рукоятку пистолета, потянул ее на себя. Сопровождающий заметил это движение и дважды нажал на спусковой крючок. В ровный, монотонный гул двигателей ворвались громкие хлопки выстрелов.

Командир почувствовал, как что-то горячее, тупое, сильно толкнуло его в грудь. Внутрь, сквозь ребра, в самые легкие, ворвалась острая боль. Он откачнулся, последним усилием воли повернулся, навалился на дверь, ухватился за ручку и, совсем уже падая, вогнал, впечатал дверь в проем.

Успев только выкрикнуть в привычную тесноту пилотской кабины:

— Я убит, ребята…

Сопровождающий еще мгновение смотрел, как подергивается сползшее на пол тело командира корабля, на размазанные по серой панели потеки крови.

— Что же делать? — вполголоса проговорил он.

Он вспомнил, как его инструктировал перед полетом Сергей Александрович Мизеранцев:

— Ты делай все что угодно, хоть самолет взорви, хоть всех до единого перестреляй, хоть сам ангелом на небо взлети — но чтобы груз этот не попал никому постороннему в руки. Понял? Если сделаешь это — из любого дерьма тебя выпутаю. Если же груз попадет не тому, кому надо — хоть весь Интерпол вокруг тебя сидеть будет, убью.

…И вот эта ситуация: нужно спасать груз. Но как?

На передней переборке сиял множеством лампочек пульт. За время полета от нечего делать и на всякий случай он довольно внимательно изучил его. Благо, каждая кнопка и каждый тумблер был тут обозначен необходимыми надписями.

Мужчина щелкнул тумблером открытия гермопереборки. Желтый щит в хвостовой части пополз вверх. Тревожно вспыхнула красная лампа «Отсек разгерметизирован».

— Какая высота-то? — вслух спросил сам себя мужчина. — Не задохнусь?..

И тут же вспомнил, что тут имеется высотометр. Вот он! Стрелка медленно ползла от риски к риске, показывая километры, в окошке, напоминающем спидометр, быстро менялись цифры метров. Так, высота уже меньше двух километров. Тут воздуха достаточно. Однако нужно поторапливаться: скоро начнут заходить на посадку.

Между тем, подчиняясь его манипуляциям, раскрылись створки в самом хвосте салона, там, где виднелись ступеньки в хвостовую кабину. А затем поползла, опускаясь, широкая полоса аппарели.

А внизу, в зияющей глубине, тянулся однообразно серо-желтый пейзаж.

Пора было действовать!

Мужчина попробовал было включить таль, закрепленный на длинном, тянущемся вдоль потолка всего салона, рельсе. Однако скоро отказался от этой попытки — не сумел разобраться с пультом управления. Тогда он подошел и начал просто сбрасывать тяжеленные ящики на покатую аппарель грузовой рампы. Один за другим они соскальзывали вниз, срывались в зияющую пропасть, мгновение еще были видны, темными точками падающими вниз, и только тогда исчезали из вида.

Сбросив с десяток ящиков, мужчина запыхался. Они были тяжелыми, в одиночку стаскивать их со штабеля было неудобно.

— Не успею, — вслух сказал мужчина.

Земля и в самом деле неуклонно приближалась. Самолет покачивался, маневрировал… Было ясно, что он уже заходит на глиссаду.

Мужчина с сожалением осмотрелся. Момент, когда запаниковал, когда попытался сделать глупость, спасая себя, прошел. Сброс груза ничего ему не даст. И убийство летчика тоже. Нужно было просто сдаться. В конце концов, не он организатор всей этой аферы.

Но теперь уже поздно рассуждать. Летчик убит. А значит, и на снисхождение рассчитывать нечего. Его, по большому счету, могут просто растерзать сами летчики прямо на аэродроме. И ничего за это никому из них не будет.

— Дурак, — вынес себе вердикт мужчина.

Ну что ж, уходить — так с фейерверком!

Мужчина прошел внутрь отсека, нашел какую-то коробку, щедро обмотанную бумагой. Достал из кармана зажигалку, ободрал шуршащую промасленную бумагу и поджег ее. Начал отрывать кусок за куском, поджигать их и разбрасывать по салону.

— Что у нас тут? — бормотал он. — Брезент? Авось загорится… Коробки? Они хорошо полыхнут… Ящики? Сейчас и под них что-нибудь подложим…

Так он подошел к аппарели. Хотел было поджечь и ящики с оружием. Но потом передумал.

— В конце концов, почему я должен один страдать от этого? — сказал он.

В зияющем провале раскрытого хвоста неторопливо плыла земля. Виднелись ленточки арыков, дороги, какие-то строения…

Она неумолимо приближалась, эта земля. Она неудержимо манила, эта пропасть. А из-за спины уже потянуло дымком — там набирал силу пожар.

Мужчина твердо знал, что прыгнет. И все же оттягивал этот момент. Бездна манила — она же и пугала. Разжигая в салоне огонь, он сам вычеркнул себя из списков живых и все же цеплялся за жизнь.

…Самолет вдруг натужнее взвыл двигателями, задрал нос и начал подниматься. Сдвинутый с места ящик слегка толкнул мужчину в спину. Тот инстинктивно попытался удержаться, но было уже поздно. Ступив на аппарель, он поскользнулся и покатился вниз. На какое-то мгновение сумел зацепиться за ее край. Взглянул снизу на ящики, которые сулили ему хорошие деньги, а привели к смерти, на клубы дыма, которые все гуще вырывались из чрева самолета…

А потом он оторвался.

Он кричал падая. Распрощаться с жизнью никаким другим образом ему было не дано. А потом вдруг пришло осознание того, что больше не может произойти никакого чуда, которое смогло бы его спасти. И он вмиг перестал бояться стремительно надвигающейся смерти. Вдруг захотелось сделать только одно: поставить оценку прожитой жизни. Он мысленным взором окинул прожитое…