Ричард Пратер - Ранчо смерти

Вскоре всем все стало ясно, кроме старушенции с длинным рубильником.

– Вы спрятались? – спросила она. – Где вы спрятались?

Я рассказал им, что мы все пятеро спрятались, но не сказал где. И будь я проклят, если собрался это сделать. Особенно теперь и этой бабке.

– Какая разница где? – воскликнул я, обращаясь к ней. – Мы спрятались. Разве этого недостаточно? Может, мы спрятались под водой и дышали через трубки, как в кинокартинах.

– Какие трубки? Я не вижу никаких трубок? Где эти трубки?

Да, достала меня эта бабка. Вынь ей да положь эти трубки.

– О'кей, – произнес я, разозлившись. – Значит, в воде мы не прятались. Джентльмены...

Она фыркнула.

– У него ружье. Я бы не удивилась, если...

– Джентльмены, я полагаю, момент наибольшей опасности миновал. То есть, если эти бандиты... то есть, если преступники бежали, скрылись с места преступления, а это вполне можно предположить... Так вот... – я продолжал нести эту ахинею как настоящий идиот, но все же сумел донести до отряда главную мысль о том, что я сам отвезу дам на ранчо, хотя конный эскорт, разумеется, будет весьма кстати, ведь не исключено неожиданное появление преступников.

Именно так мы и поступили, хотя сделать это было не так просто. Всем пришлось отъехать в пустыню, отвернуться и не смотреть в нашу сторону. Я подогнал кадиллак так близко к воде, как только мог, и девушки попрыгали на заднее сиденье и завернулись в одеяла, которые там оказались.

Потом мы в сопровождении всех наших отважных всадников отправились через пустыню домой.

После того, как я принес девушкам достаточно одежды, так что они смогли добраться до своих номеров, не заставляя пожилых обитателей ранчо падать в обморок, я осмотрел местность, проконсультировался с Рассом и пришел к заключению, что на ранчо не осталось никого из бандитов. Исчезли не только Грин и Фармер, что было вполне понятно, но "Солнце и полынь" покинули даже мелкие мошенники, такие, например, как картежные шулера. Исчезли они навсегда или только на время, я не знал, но этим вопросом я решил заняться позже, а сейчас у меня было другое дело. Поэтому я купил бутылку бурбона и пошел прямиком в свой номер.

Смешав виски с содовой, я уселся на краю своей постели, неторопливо отпивая из стакана. Постепенно я заставил себя не думать о последних событиях и начал размышлять о Жюле Гарбене. Я вновь вспомнил то внезапное озарение, которое на меня снизошло в душе.

В тот момент мне все было ясно. Но теперь я уже не был так уверен и убежден в своей правоте. Возможно, это объяснялось теми неожиданными и драматическими событиями, которые за этим последовали. Я допил свой виски, продолжая размышлять. Потом я лег на спину, подложив руки под голову, которая еще здорово болела, и все думал, думал.

Элементарная логика подсказывала: либо Саймон Эверетт не был Жюлем Гарбеном, либо Жюль Гарбен не был мертв. Мне было очень хорошо известно, что Жюль Гарбен был мертв, а следовательно выходило, что Эверетт был... ну да, возможно он был просто Саймоном Эвереттом, гробовщиком.

Но память на лица у меня феноменальная. Разумеется, иногда встречаются случаи потрясающего, удивительного сходства. Такое случается, но крайне редко.

Итак, возможно, Эверетт – близнец Гарбена. Но и тогда я отказываюсь верить в подобное сходство. Можно найти человека, который выглядит почти так, как другой человек, – сходные черты, тот же рост и сложение. Но совершенно точный портрет другого? Лицо, которое я видел вчера вечером, навеки выжжено в моей памяти. Только седые волосы и черные усики выпадали из этого портрета. Но их легко было наклеить и снять. Эверетт был вылитый Жюль Гарбен, даже голос у них был одинаковый. Это и был Жюль.

Но ведь я видел, как Гарбен покончил с собой. Мне не рассказывали об этом, и я не читал об этом в газетах, хотя в газетах было полно отчетов о происшедшем. Я сам присутствовал при этом.

Разумеется, возможно, я слишком часто получал по голове, а может быть, я вообще сумасшедший.

– Ладно, – сказал я себе, – пусть я сумасшедший, пусть. Но на одну минуту представим себе, что Гарбен жив и находится здесь, на ранчо. Это, безусловно, может объяснить множество вещей: убийство Джинни, попытки убить меня, даже приказ расправиться с Эйприл, которая как-то раз проводила время вместе с Хэлом и Жюлем. Эйприл, которая в Голливуде делила номер с Джинни и знала, что в ту субботнюю ночь Джинни ушла вместе с Хэлом...

Внезапно я вскочил – мысли, как сумасшедшие, теснились в моей голове. Если Жюль был жив, можно было объяснить не только загадки, которые меня мучали, но даже такие вещи, о которых у меня прежде не хватало ума задуматься до самого сегодняшнего дня. Все более возбуждаясь, я стал нетерпеливо мерить шагами пол своего номера. Внутри нарастало знакомое напряжение. Черт побери, вот было бы здорово, если бы Жюль в самом деле оказался жив. И это мысленно вновь вернуло меня к той минуте, когда я видел, как Жюль Гарбен выбрасывается из окна "Голливудской короны". Я налил себе еще виски и, продолжая расхаживать по номеру, вновь стал прокручивать в уме каждую секунду того вечера, с момента, как мы вышли из ворот тюрьмы и до того, как вошли в спальню Жюля в отеле. Я видел, как Жюль разбивает стекло, выбрасывает руки над головой и кричит... Я видел, как его тело стремительно несется вниз и ударяется о тротуар... а я бегу на Голливудский бульвар...

И опять я вспомнил Хэла, сидящего в вестибюле отеля и улыбающегося своей особой улыбкой.

Я перестал шагать по комнате и застыл. В ушах у меня звучала фраза Хэла: "...или резинка заставляет паяца дергаться?"

А потом вдруг из глубин памяти выплыла другая любопытная мысль. Где-то я читал, что в некоторых областях Африки, где туземцы никогда не видели ружья, увидев, как охотник целится и стреляет в какое-нибудь животное, а оно падает, уверены, что животное падает от звука выстрела – ведь о пулях они ничего не знают. Они считают, что дичь убивает гром выстрела.

Я повернулся и подошел к телефону, повторяя как заклинание: "Резинка заставляет паяца дергаться, а гром выстрела убивает дичь".

Я заказал телефонный разговор с Лос-Анджелесом, попросив соединить меня с полицейским управлением, отделом по расследованию убийств и продолжал бегать по номеру, волоча за собой длинный шнур. Когда мне дали управление, я попросил соединить меня с капитаном Филом Сэмсоном. Было воскресенье, но Фил оказался в своем офисе.

Я услышал в трубке его недовольный голос. Он, должно быть, пожевывал во рту черную сигару, и его массивная челюсть ходила вверх-вниз, как у аллигатора, размалывавшего кости своей жертве. Дело было не только в том, что в тот вечер Сэм тоже присутствовал в "Голливудской короне", он, кроме всего прочего, был моим самым близким другом в Лос-Анджелесе, чрезвычайно способным полицейским офицером и вообще настоящим мужиком. Я не стал сразу говорить ему о цели своего звонка, а постарался постепенно подвести его к этому разговору.

Поздоровавшись и сообщив ему о том, что я нахожусь на ранчо "Солнце и полынь" в Аризоне, я сказал:

– Сэм, я знаю, как ты занят...

– Еще бы, черт возьми. Какой-то псих ухандохал двух служащих на автозаправочной станции...

– Понимаю, Сэм. Я знаю, что работы у тебя выше крыши, платят тебе мало, а характер у тебя золотой. Но я хочу, чтобы ты меня выслушал. Хорошо? Это очень важно.

– Ну, ясное дело. Давай, выкладывай. – Он был явно заинтересован.

– Ты помнишь дело Жюля Гарбена?..

– Этого сукина сына? Конечно, продолжай.

– Так вот... – я замолчал. Как бы осторожно и деликатно я не изложил свою просьбу, Сэм все равно подумает, что у меня крыша окончательно поехала. Он уже и раньше много раз грозился, что отправит меня в психушку. Шутя, как я надеюсь. Но мне ведь все равно придется сказать ему то, что я подумал. Поэтому я решил не ходить вокруг да около. – Я видел... то есть мне показалось, что я видел... Жюля Гарбена вчера вечером здесь на ранчо.

Он не стал ехидничать, а лишь спокойно заметил:

– Ты что-то перепутал, Шелл. Эта тварь выбросилась из окна "Голливудской короны". Черт побери, ты же сам присутствовал при этом. Наверное, ты имеешь в виду кого-то другого...

– Нет, Сэм, – прервал я его. – Я говорю именно о Гарбене, том самом, который "сиганул" вниз. И тем не менее, я почти на все сто уверен, что видел его здесь вчера вечером. Я хочу сказать, что он жив и находится здесь.

Я остановился. Молчание.

– Итак, – продолжал я, – скажи мне, возможно ли вскрыть его могилу и идентифицировать труп. По отпечаткам пальцев, что ли... либо по костям, или по зубам...

И тут он мне выдал. Молчание было просто затишьем перед бурей. Примерно с минуту ни один из нас не мог сказать ничего членораздельного, наконец, я чуть ли не взвизгнул:

– Черт побери, Сэм! Да перестань ты, наконец, челюстями щелкать и выслушай меня. Это вовсе не розыгрыш. Я серьезен, как никогда.