Владимир Колычев - Любовница авторитета
– Как ты вырвалась?
– Да сама не знаю, как… Он двери заблокировал, но я знаю, как открывать, два раза надо дернуть. Так я и сделала. Машина на светофоре остановилась, я дверь открыла, он меня за ногу схватил… Я ему этой ногой как врежу!.. Выскочила, он за мной! Я бегу, кричу! Смотрю, нет никого!.. Машину остановила, хотела домой, а поехала сюда… Вот, в общем, и все.
– Кто эти люди? – деловито спросил Бартеньев.
Люба отчаянно мотнула головой. Не знала она никого из похитителей.
– Вы их раньше не видели?
– Нет!
– В лицо их запомнили?
– Ну, не знаю… Я одного только видела, ну, который Зайцевым назвался. Другого не разглядела. Если увижу, то узнаю…
– А Зайцева, значит, рассмотрели? Фоторобот составите?
– Ну, может быть…
– Ты считаешь, что тебя похитили? – спросил Максим, с укором глянув на Бартеньева.
Тот хоть и начальник, но это его дело – причем практически личное. И не надо его задвигать в сторону, он ведь и возмутиться может.
Бартеньев не стал пытать судьбу. Косо глянув на Максима, вышел из кабинета.
– Думаю, что похитили, – кивнула Люба, глядя ему вслед. – Ну, не в больницу же они меня везли. Ты же жив, здоров, никто в тебя не стрелял…
– И никакого капитана Зайцева я не знаю. У нас в управлении такого нет.
– А я о чем? – всплеснула руками Люба.
– И кто мог тебя похитить?
– Откуда я знаю!
– А какие догадки? Может, угрожал кто-то?
– Да нет… Может, Карцев?
– Карцев?
Максим в раздумье приложил к подбородку кулак. Похитители знали об их с Любой отношениях. На эту мысль наводила наживка, на которую они ее поймали. Капитан Одинцов ранен, хочет с ней попрощаться… А ведь они меньше недели вместе живут и отношения свои скрывают.
Кто мог знать об этих отношениях? Тот, кто следит за Любой. Тот, кто проходу ей не дает… Кроме Карцева, на ум никто не приходил. Может, он не так уж и прост, этот фрукт, каким кажется. Может, есть у него дружки, которые готовы на любую подлость?.. Максим работал над этим вопросом, знакомых Карцева опрашивал, соседей, но не выявил криминального или близко к тому окружения. С однокашниками отношения у него хорошие, ровные, но не близкие, на прежней работе он вел себя неприметно, сомнительных знакомств не заводил. А новая работа связана с командировками в Сибирь, а кого он там мог нанять, кроме нефтяников? Да и не резон им ехать сюда…
Но вдруг Максим что-то упустил – не доглядел, не домыслил. Может, у брата в знакомых водятся какие-то гопники, не связанные с лукоморской братвой.
– А зачем ему тебя похищать? – спросил Одинцов.
– Ну, не знаю… Может, он меня в подвале закрыть хочет, на цепь посадить. Я тут недавно историю слышала, мужик малолетку похитил, в подвале своего дома закрыл, она ему за двенадцать лет четырех детей родила…
– А где у него подвал? Он же в квартире живет!
– У него дом в деревне есть. От бабушки остался. Там и подвал есть… Насчет цепи я не знаю, – пугливо поежилась Люба.
Максим сел рядом с ней, обнял ее за хрупкие плечи, прижал к себе. Красивая женщина, сексуальная, но, главное, она вызывала в нем потребность быть рыцарем и каменной стеной – заботиться о ней, защищать от бед и невзгод.
– Дом? В деревне?
– Да, хороший дом. Старый, деревянный, но крепкий. Он там ремонт сделал, отопление провел. Хорошо там… – Люба осеклась, виновато глянув на Максима.
Не должен был он знать, как ей было хорошос кем-то.
– И подвал там хороший?
– Не подвал, погреб… Котел там у него, трубы в дом выходят…
– Если котел, значит, тепло… Далеко?
Деревня находилась в сорока километрах от Бочарова, но дорога туда хорошая, без пробок. Максим знал это место.
– Останешься здесь! – сказал он, открывая антресольные створки платяного шкаф. – Здесь белье, подушка, одеяло. Если задержусь, ложись спать. И никуда не выходи!
Люба кивнула, и он отправился к Бартеньеву. Кустарев занимался Прошником, трогать его нежелательно. А старшего лейтенанта Ожогина можно было привлечь к делу только с личного разрешения начальника отдела.
Максим поделился своими соображениями, сказал про дом с погребом.
– Логика простая: если Карцев собирался похитить Любу, то он оборудовал этот погреб под камеру. Укрепил его, кровать поставил.
– Ехать надо! – решительно поднялся со своего места Бартеньев.
– Кустарев занят, мне бы Юру.
Старший лейтенант Ожогин служил в уголовном розыске второй год, но Максим при всем желании не мог назвать его новичком. В армии парень отслужил, принимал участие в боевых действиях, потом три года в ОМОНе был на сержантской должности. Школу милиции окончил, лейтенанта получил, в уголовный розыск напросился. И в рукопашном бою он мастер, и стреляет лучше всех, если не считать Одинцова. Если в разведку, то лучше с ним.
– Ожогин занят.
Бартеньев открыл створки шкафа, ловко снял с себя галстук. Одинцов и глазом не моргнул, как он остался без рубашки. И брюки он снял быстро и ловко, причем повесил их аккуратно, так, чтобы стрелочки не помять… Батник надел, джинсы с оперативной кобурой на поясном ремне. Пистолет достал из сейфа.
– Я готов… Чего смотришь?.. – усмехнулся он.
– Спичку забыл зажечь. Которая сорок пять секунд горит. – Максим и не пытался скрыть своего удивления.
Он дунул на сомкнутые в щепотку пальцы, затушив невидимую спичку. Дескать, сорок пять секунд только-только истекли, а Бартеньев уже переоделся. Не ожидал он от него такого.
– Ты же вроде в армии не служил.
– А то у нас в академии царские палаты были! – торжествующе усмехнулся Паша. – Начальник академии приходил нас одевать. И подтирать… Ну что, идем?
Максим кивнул, поворачиваясь к двери. Еще бы Бартеньева стрелять в академии научили, а то как-то не очень он убедительно пули в «десятку» кладет. Слишком долго целится, а в реальном бою нужно стрелять быстро. В условиях, близких к боевым, он беспощадно мажет… А ситуация такая, что дело может и до стрельбы дойти. Вдруг неудачники сейчас в том самом доме? Что, если у них стволы?..
Было уже темно, когда они подъехали к нужному дому. Типичная подмосковная деревенька со старыми деревянными и немногочисленными кирпичными домами, улица пустынная, фонари светят через два на третий. В окнах дома горел свет. Перед воротами стоял «Ниссан Кашкай» темно-синего цвета. Калитка открыта, во дворе ни души, окна зашторены – что там, в доме, непонятно.
Бартеньев достал пистолет, тихонько передернул затвор, свободной рукой показал на входную дверь и крутнул пальцем в воздухе. Знак подал, но Максим не понял, какой. Может, он и сам ничего не понял.
Максим подошел к двери, приложился к ней ухом. Тишина, не слышно голосов. Дверь открывалась внутрь, это хорошо.
Одинцов осторожно взялся за ручку, попробовал открыть дверь – заперто. Но замок хлипкий, выбить его будет несложно. Даже ногой бить необязательно, достаточно телом на скорости навалиться.
И все-таки он ударил ногой. Дверь с треском открылась, ударив по пустому ведру, которое с грохотом покатилось по полу. Бартеньев рванул на штурм, едва не сбив с ног Максима.
Он первый ворвался в светелку с пистолетом на вытянутых руках.
– Полиция! Уголовный розыск! – От его голоса зазвенело в перепонках, как от выстрела.
На разложенном диване лежал Карцев, а с ним женщина, которая успела скрыть свою наготу еще до того, как ее увидел Максим. Бартеньев своим командным голосом спугнул развратника, и тот соскочил с постели, утаскивая за собой простынь. Женщина осталась в чем мать родила. Ничего не скажешь, джентльмен.
Женщина не растерялась, влезла под вторую простынь, закуталась в нее. На лице у нее растерянность, в глазах смятения, но страха не было. И стыда Максим не заметил. А когда она увидела его, на лице показалась кокетливая улыбка.
Добродушные василькового цвета глаза, светлые волосы в стиле «каре», черты лица мягкие, выразительные, но не совсем правильные. Нос излишне широкий, губы тонкие. И фигура у нее не очень. Большая вялая грудь, толстые складки на животе… Но все-таки в ней была очаровательная изюминка. Однажды Максим видел, как смотрел на нее Лукомор.
Он знал эту женщину. Когда-то Дарья Семенова работала у Лукомора секретаршей. Потом поднялась по службе, стала его советником и поверенной в коммерческих делах. Торговым центром заведовала. Во всяком случае, была такая информация.
– Дарья… Э-э? – Он кое-что слышал об этой женщине, но ее отчества не знал.
Имя знал, фамилию, а отчество – нет. Но вообще она еще молодая, чтобы по батюшке звать. Что-то около тридцати, хотя выглядела она старше своих лет. И кожа у нее в тонусе, без единой морщинки, подбородок подтянутый, и полнота совсем не критическая. Ядреная такая полнота, тугая, упругая, сама она как наливное яблоко. Но глаза слишком умные для женщины тридцати лет, в них была видна мудрость хорошо пожившего человека. Но и старыми ее глаза не назовешь – слишком уж много жизненного задора в них. И отношения к сексу точно не стыдливое, как этот бывает у совсем взрослых. Известное дело, чем слабей либидо, тем сильнее мораль…
