Дэшилл Хэммет - Сотрудник агентства "Континенталь"

– Вам кто-то сказал про это? – спросил помощник шерифа, когда мы уже ехали.

– Я на него наткнулся. Знаете, кто такой Картер?

– Кто-то особенный?

– Вы слышали об убийстве Риза в сан-францисском храме?

– Ага, читал в газетах.

– Миссис Картер – это Габриэла Леггет, замешанная в деле, а Картер – Эрик Коллинсон.

– Тц, тц, тц.

– А ее отец и мачеха были убиты за несколько недель до этого.

– Тц, тц, тц, – отозвался он. – Что там у них вышло?

– Родовое проклятие.

– Ну? Правда?

Я не понял, серьезно ли задан этот вопрос, хотя вид у него был вполне серьезный. Я в нем еще не разобрался. Шут он или не шут, но он помощник шерифа по Кесаде, и это его бенефис. Ему положено знать факты. И пока мы тряслись на ухабистой дороге, я изложил ему все, что знал, от 1913 года в Париже до моей последней находки на скале.

– Когда они вернулись после женитьбы из Рино, Коллинсон ко мне зашел. Им нельзя далеко отлучаться, пока идет процесс над шайкой Холдорнов, а он хотел подыскать для жены тихое место: Габриэла еще не в себе. Вы знаете Оуэна Фицстивена?

– Писателя, что жил здесь в прошлом году? Ага.

– Ну вот, он и предложил это место.

– Знаю. Мне старик говорил. А зачем они поселились под чужой фамилией?

– Чтобы спрятаться от газетчиков и, может быть, – от чего-то вроде сегодняшнего.

Он глубокомысленно нахмурился и спросил:

– Значит, по-вашему, они чего-то похожего ждали?

– Ну, задним числом, конечно, легче всего сказать: «А я вам что говорил?» И все же считаю, в обеих историях, касавшихся этой женщины, мы ответов не нашли. А если нет ответа, кто знает, чего ждать дальше? Мне не очень понравилось, что они решили уединиться, когда над ней еще что-то висит, – если вправду висит, но Коллинсон настаивал. Я взял с него обещание, что он протелеграфирует мне, если заметит что-то странное. Вот он и протелеграфировал.

Ролли кивнул раза три или четыре, потом спросил:

– Почему вы думаете, что он не сам упал со скалы?

– Он меня вызвал. Что-то было неладно. Кроме того, слишком много накрутилось вокруг его жены – не верится, что тут одни случайности.

– Там ведь проклятие, – сказал он.

– Это конечно, – согласился я, вглядываясь в его невыразительное лицо. Ролли по-прежнему был для меня загадкой. – Но беда в том, что уж больно аккуратно оно сбывается. Первый раз с таким проклятием сталкиваюсь.

Минуты две он хмурился, взвешивая мое суждение, а потом остановил машину.

– Здесь нам придется вылезти: дальше дорога не такая хорошая. Хорошей, впрочем, она и раньше не была. А все ж таки слышишь иногда, что они сбываются. Такое иной раз бывает, что поневоле думаешь: нет, есть на свете... в жизни... всякое, не совсем понятное. – И когда мы уже зашагали, он нахмурился и подыскал подходящее слово. – Непостижимое, что ли.

Я не стал возражать.

По тропинке он шел первым и сам остановился у того места, где был вырван куст, – об этой подробности я ему не говорил. Я молчал, пока он смотрел сверху на тело Коллинсона, обшаривал взглядом каменную стену, а потом ходил взад и вперед по тропинке, нагнувшись и сверля землю своими рыжеватыми глазами.

Он бродил так минут десять, если не больше, потом выпрямился и сказал:

– Тут ничего не найти. Давайте спустимся.

Я пошел было назад к расщелине, но он сказал, что есть дорога полегче, впереди. Он оказался прав. Мы спустились к Эрику.

Ролли перевел взгляд с трупа на край тропы высоко над нашими головами и пожаловался:

– Прямо не пойму, как он мог сюда упасть.

– Он не сюда упал. Я его вытащил из воды, – ответил я и показал место, где лежало тело.

– Это уже больше похоже, – решил он.

Я сел на камень и закурил, а он бродил вокруг и разглядывал, трогал камни, ворошил гальку и песок.

Но ничего, по-моему, не нашел.

14. Разбитый «крайслер»

Мы снова вскарабкались на тропинку и пошли в дом Коллинсона. Я показал Ролли испачканные полотенца, платок, платье и туфли; бумажку с остатками морфия: пистолет на полу, дырку в потолке, стреляные гильзы.

– Вот эта гильза под стулом лежит на старом месте, – сказал я, – а та, что в углу, лежала в прошлый раз рядом с пистолетом.

– Значит, после вас ее передвинули?

– Да.

– Кому это могло понадобиться? – возразил он.

– Понятия не имею, но ее передвинули.

Ролли потерял к ней интерес. Он смотрел на потолок:

– Два выстрела, а дырка одна. Непонятно. Может быть, другая пуля ушла в окно.

Он вернулся в спальню Габриэлы Коллинсон и стал осматривать черное бархатное платье. Подол был кое-где порван, но пулевых отверстий он не обнаружил. Он положил платье и взял с туалетного столика бумажку с остатками морфия.

– А это, по-вашему, откуда взялось? – спросил он.

– Она его принимает. Этому ее тоже научила мачеха, помимо прочего.

– Тц, тц, тц. Похоже, что она могла убить.

– Ну да?

– Похоже, знаете. Она ведь наркоманка? Они поссорились, он вас вызвал... – Ролли умолк, поджал губы, потом спросил: – По-вашему, когда его убили?

– Не знаю, может быть, вечером, когда он шел домой, не дождавшись меня.

– Вы всю ночь были в гостинице?

– От одиннадцати с чем-то до пяти утра. Конечно, за это время я мог потихоньку выбраться и прихлопнуть человека.

– Да нет, я не к тому, – сказал он. – А какая она из себя, эта миссис Коллинсон-Картер? Я ее не видел.

– Лет двадцати; метр шестьдесят три – метр шестьдесят пять; на вид худее, чем на самом деле; каштановые волосы, короткие и вьющиеся; большие глаза, иногда карие, иногда зеленые; белокожая; лба почти нет; маленький рот и мелкие зубы; острый подбородок; уши без мочек и кверху заостряются; месяца два болела – и выглядит соответственно.

– Такую найти будет нетрудно, – сказал он и начал рыться в ящиках, сундуках, стенных шкафах. Я сам порылся в них, когда был здесь первый раз, и тоже не нашел ничего интересного.

– Непохоже, что она собирала вещи в дорогу или много взяла с собой, – заключил он, вернувшись в спальню, где я сидел перед туалетным столиком. Толстым пальцем он показал на серебряный туалетный прибор с монограммой. – Что значит Г. Д. Л.?

– До замужества ее звали Габриэла. Что-то там Леггет.

– Ну да. Она, наверное, на машине уехала? А?

– У них здесь была машина? – спросил я.

– В город он или пешком приходил, или приезжал в открытом «крайслере». Она могла уехать только по восточной дороге. Пойдем в ту сторону, выясним.

Я подождал на дворе, а он несколько раз обошел вокруг дома, но ничего интересного не увидел. Машину, судя по всему, держали перед сараем; он показал мне следы:

– Уехала сегодня утром.

Я поверил ему на слово. По грунтовой дороге мы дошли до гравийной, а еще через полтора километра увидели серый дом, окруженный кирпичными службами. Человек с костлявыми плечами, щуплый и слегка прихрамывавший, смазывал за домом насос. Ролли назвал его Дебро.

– Да, Бен, – ответил он Ролли. – Она проехала здесь часов в семь утра, неслась как угорелая. Ехала одна.

– В чем она была? – спросил я.

– В бежевом пальто, но без шляпы.

Я спросил, что он знает о Картерах, – он был их ближайшим соседом. Дебро не знал о них ничего. Раза два он говорил с Картером, и тот показался ему вполне симпатичным парнем. Однажды они с супругой хотели навестить миссис Картер, но Картер сказал, что ей нездоровится и она легла. И сам Дебро, и его жена видели ее только издали, в машине или на прогулке.

– Вряд ли кто из здешних с ней встречался, – закончил он, – ну, конечно, кроме Мери Нуньес.

– Мери у них работает? – спросил помощник шерифа.

– Да. В чем дело, Бен? Там что-то случилось?

– Он ночью упал со скалы, а она уехала и никому ничего не сказала.

Дебро присвистнул.

Ролли пошел в дом, звонить шерифу. Я остался на дворе с Дебро в надежде вытянуть из него что-нибудь еще – на худой конец, его мнение. Но ничего, кроме удивленных восклицаний, не добился.

– Сейчас пойдем поговорим с Мери, – сказал помощник шерифа, вернувшись во двор; а потом, когда мы ушли от Дебро, пересекли дорогу и через поле направились к купе деревьев:

– Странно, что ее там не было.

– Кто она?

– Мексиканка. Они все там в низине живут. Муж ее, Педро Нуньес, отбывает пожизненное в Фолсоме за убийство бутлегера Данна – это было при ограблении, два-три года назад.

– Здесь убил?

– Ага. В бухточке под домом Тукера.

Мы прошли под деревьями и спустились по склону туда, где вдоль ручья выстроились пять хибар, формой, размером и суриковыми крышами напоминавших товарные вагоны, – каждая со своим огородиком. Перед одной, на пустом ящике из-под консервированных супов, нянча смуглого младенца, сидела с кукурузной трубкой в зубах расплывшаяся мексиканка в розовом клетчатом платье. Между домами играли оборванные, грязные дети, драные грязные дворняги помогали им шуметь. На одном огороде смуглый мужчина в некогда синем комбинезоне едва шевелил мотыгой.