Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход - Раймонд Чэндлер

В течение нескольких минут я ничего не слышал, затем услышал звук набираемого номера. Слышимость была отличная.

Женский голос сказал:

— Пожалуйста, дайте мне 4-14-89, в Эсмеральде.

Ее голос был спокойным, сдержанным, почти без выражения, но немного усталым. Так я впервые с самого начала слежки услыхал ее голос.

Затем затянувшееся молчание, потом она сказала:

— Позовите, пожалуйста, мистера Ларри Митчелла. — Снова молчание. Затем:

— Говорит Бетти Мэйфилд из «Ранчо Десконсадо», — она неверно выговаривала слово «Дескансадо». Затем:

— Я говорю, Бетти Мэйфилд. Пожалуйста, не придуривайтесь. Хотите, чтобы я передала по буквам?

Ее собеседнику на другом конце провода было что сказать. Она слушала.

Затем сказала:

— Номер сто двадцать восемь. Вам следовало бы знать — вы сами его заказывали… А, вот оно что… Что ж, хорошо. Я подожду.

Она повесила трубку. Молчание. Полное молчание. Затем тот же голос проговорил медленно и без всякого выражения:

— Бетти, Бетти Мэйфилд. Бедняжка Бетти. Ты была хорошей девочкой — давным-давно.

Я сидел на полу, на полосатой подушке спиной к стене. Я осторожно встал, положил стетоскоп на подушку и прилег на диван. Он скоро приедет. Она его подождет — деться ей некуда. Поэтому она и приехала сюда. Я хотел узнать, почему ей некуда деться.

Туфли у него были наверняка на каучуковом ходу, потому что я ничего не слышал, пока у соседней двери не раздался звонок. Я сполз на пол и вновь взялся за стетоскоп.

Она отворила дверь, он вошел, я мог себе представить улыбку на его лице, когда он сказал:

— Привет, Бетти. Бетти Мэйфилд, если я не ошибаюсь. Ничего себе имечко.

— Мое собственное, девичье, — она притворила дверь. Он хмыкнул.

— Я полагаю, правильно сделала, что переменила. Но как насчет монограмм на чемоданах?

Его голос понравился мне еще меньше, чем его ухмылка: высокий, бодрый, прямо пузырящийся от похабного благодушия. Если в нем и не было прямой насмешки, то она подразумевалась. От его голоса у меня челюсти свело.

— Видимо, — сказала она сухо, — это и было первым, что бросилось вам в глаза.

— Нет, малютка. Это ты — первое, что бросилось мне в глаза. След обручального кольца — второе. Монограммы — только третье.

— Я тебе не малютка, вымогатель дешевый, — сказала она с внезапной глухой яростью. Его это не особенно задело.

— Может, я и вымогатель, милашка, но, — снова самодовольный смешок, — совсем не дешевый.

Она шла по комнате, видимо, отдаляясь от него.

— Хотите выпить? Я вижу, у вас с собой бутылка.

— Не боитесь, что это может пробудить во мне любострастие?

— Я боюсь в вас только одного, мистер Митчелл, — сказала она ледяным тоном. — Вашего большого трепливого рта. Вы слишком много болтаете и слишком сильно любите себя. Лучше постараемся понять друг друга. Мне нравится Эсмеральда. Я здесь бывала и раньше, и мне всегда хотелось сюда вернуться. Чистое невезение, что вы живете здесь и что мы встретились в поезде. Самое скверное невезение, что вы узнали меня. Но это только невезение, не более того.

— Везение для меня, милашка, — прогнусавил он.

— Может быть, — сказала она, — если вы не перегнете палку. Она может сломаться, и обломки полетят вам прямо в лицо.

Наступило короткое молчание. Я мог представить себе, как они смотрят друг на друга в упор. Его ухмылка, может, чуток поблекла, но не слишком.

— Все, что мне нужно сделать, — сказал он спокойно, — это снять трубку и позвонить в местную газету. Хочешь известности? Это я тебе устрою.

— Я приехала сюда, чтобы скрыться от любопытных глаз, — сказала она горько. — Суд признал меня невиновной.

Он рассмеялся.

— Точно! Так решил горе-судья, выживший из ума от старости, хотя присяжные были другого мнения. Это могло случиться в единственном штате Америки — я проверил. Ты уже дважды меняла имя. Если твоя история попадет в местные газеты — а она того стоит, милашка, — думаю, придется тебе снова менять имя и пускаться в путь. Утомительно, не так ли?

— Поэтому я здесь, — сказала она. — Поэтому вы здесь. Сколько вы хотите? Я догадываюсь, что речь идет лишь о первом платеже.

— Я хоть заикнулся о деньгах?

— Еще заикнетесь, — сказала она, — и говорите потише.

— В доме никого нет, милашка. Я обошел вокруг, прежде чем войти. Двери заперты, окна закрыты, жалюзи опущены, стоянка пуста. Я могу проверить у администрации, если у тебя нервишки шалят. Здесь у меня кругом друзья — нужные люди, без которых — никуда. Попасть в местное общество непросто, а иначе — со скуки сдохнешь в этом городке.

— Как же вы пробились, мистер Митчелл?

— Мой папаша — большая шишка в Торонто. Мы не в ладах с ним, и он не разрешает мне там околачиваться. Но все равно он — мой старик, даже если он платит мне, чтобы я там не показывался.

Она не ответила. Его шаги удалились. Я услышал позвякиванье льда в стакане. Потекла вода из крана. Шаги вернулись.

— Налейте и мне, пожалуйста, — сказала она. — Я нагрубила, наверно. Я устала.

— Само собой, — сказал он ровно. — Ты устала. — Пауза. — Ну что ж, за то, чтобы усталость прошла. Скажем, в полвосьмого в «Аквариуме». Я заеду за тобой. Хорошее местечко для ужина. Тихое. Для избранных, если это выражение еще что-то значит. Принадлежит яхт-клубу. Для постороннего там никогда не найдется свободного столика. Там я — среди своих.

— Дорогое место? — спросила она.

— Немножко. Ах да, к слову: пока мой ежемесячный чек не пришел, подбрось мне пару долларов. — Он рассмеялся. — Я поражаюсь самому себе. Все же заикнулся о деньгах.

— Пару долларов?

— Пару сотен, предпочтительнее.

— Все, что у меня есть, — шестьдесят долларов, пока я не открою счет или не получу по аккредитивам.

— Администратор охотно устроит это, малютка.

— Несомненно. Возьмите полста. Я не хочу вас разбаловать, мистер Митчелл.

— Зови меня Ларри. Будем друзьями.

— Правда? — Ее голос изменился, в нем появились зазывные нотки. Я представил себе довольную ухмылку на его лице. По тишине я догадался, что он облапил ее и что она это стерпела. Наконец ее голос приглушенно произнес:

— Хватит, Ларри. А сейчас будь пай-мальчиком и беги. Я буду готова к полвосьмого.

— Еще один глоток на дорожку.

Тут же дверь отворилась, он сказал что-то, но что — я не расслышал. Я встал, подошел к окну и осторожно выглянул сквозь жалюзи. На одном из высоких деревьев горел прожектор, и в его свете я увидел, что