Картер Браун - Роковая птичка
По другую сторону кровати стояла Марсия, мягкий свет омывал ее обнаженное тело. Глаза были неестественно широко раскрыты и устремлены неподвижно в одну точку. Я посмотрел в направлении ее взгляда. Из центра подушки, на которой всего несколько секунд назад лежала моя голова, торчала рукоятка большого кухонного ножа для резки хлеба. У меня внутри все похолодело, и я с трудом проглотил ком в горле.
Не знаю, сколько времени мы так стояли. Марсия, как загипнотизированная, согнувшись, смотрела на нож, я – на нее. Вдруг она выпрямилась и удивленно покачала головой.
– Почему не вышло? – прошептала она. – Ведь я все сделала так, как она задумала…
– Марсия?! – Я хотел позвать ее тихонько, но нервы не выдержали, и имя, вырвавшись, прозвучало как бранное слово.
Она повернула голову и взглянула на меня. Я увидел, как ее глаза наполняются ужасом.
– О нет! – простонала она и затрясла головой. – Не может быть! Ты же мертв!
– Марсия. – Вторая попытка была удачнее, на этот раз голос меня не подвел. – Послушай меня…
– Нет! – Она мотала головой все сильнее. – Я никого не стану слушать, ни одного из вас! Вы все мертвы, слышишь? – И вдруг заунывно пропела:
Птичка вестницей роковойКо всем женихам прилетала,Гибель каждому из нихЗагодя предвещала…
И снова заговорила нормальным голосом:
– Ральф был первым, и с ним все было просто. Он много выпил в тот вечер, и, когда мы поехали кататься, его так развезло, что он уснул в машине. И продолжал спать, когда я столкнула машину с обрыва.
– Как тебе удалось незамеченной вернуться в Палм-Бич, ведь от места происшествия до Палм-Бич не меньше пяти миль?
– Я вернулась пешком, – она как будто удивилась моему вопросу, – и потом, было темно, к тому же я надела парик с черными длинными волосами и очки с простыми стеклами. Даже если бы кто-нибудь и запомнил меня в таком виде, это не имело значения.
– А Кевин? – Я облизал внезапно пересохшие губы.
– Мне было абсолютно наплевать, что он лежал в постели с Соней, ведь я знала, что все равно он никогда не станет моим мужем. Но это было основанием для длительной душераздирающей сцены со слезами и упреками. А потом поцелуи и взаимное умиленное воссоединение и всепрощение. Шампанское и объятия. Я была неотразимо распутна в ту ночь, даже танцевала голая на столе, чтобы как следует раздразнить его. Надо было выманить его на балкон, и я придумала игру: он был тореадором, а я быком. Выбежав на балкон, я прислонилась спиной к балконным перилам лицом к нему и сказала, что настала пора для решающего удара. Он сделал выпад – в последний момент я отодвинулась. Не рассчитав, он наполовину перелетел через перила и повис, оставалось лишь взять его за ноги и перекинуть вниз.
– Но почему ты оказалась вся в ссадинах и царапинах на следующее утро?
– Он так кричал, – сказала она ровным спокойным голосом, от которого у меня пошли по коже мурашки.
– Но криком он не мог нанести вред твоему телу.
– Он ужасно закричал, когда я перебросила его ноги с балкона, и все продолжал кричать, пока летел вниз. – Губы у нее сложились в угрюмую усмешку. – Я подумала, может быть, ему стало бы легче, если бы я тоже хоть немного пострадала. Может быть, если я себя накажу, его крики исчезнут и перестанут сверлить мне мозг? Я била и царапала себя, но все напрасно.
– Почему ты должна была их убить, Марсия?
– Потому что моя мать была ведьмой. Она мне рассказала об этом в детстве, когда я была еще маленькой, лет семи. Или, может быть, восьми? Но это был страшный секрет, и если бы я проговорилась, то почернела бы и умерла той же ночью. Они никогда бы не прекратили попытки отнять у нее деньги, и она придумала, как надежно их спрятать. Чтобы никто не мог их взять, кроме меня, когда я вырасту. Это было место со смешным названием – завещание. Чтобы обмануть их, она придумала положить туда кое-что еще, чтобы они не догадались, ну, чтобы решили, что все это несерьезно. Одно из условий – я должна быть замужем к тому времени, а самое основное и самое умное – чтобы я была объявлена нормальной и таким образом сравнялась с остальными. Ведь все они считают себя нормальными, хотя нормальных людей очень мало на свете, объяснила мне мама, во всяком случае, она знает только двоих – себя и меня.
– И все равно я не могу понять. Почему ты убила их, Марсия?
– Я же сказала тебе! – Внезапно в ее голосе прозвучала отчаянная страстность. – То, что я должна быть замужем, это только трюк, который мама придумала, чтобы одурачить остальных. На самом деле, если я действительно выполню эти условия – все погибнет, исчезнет и разрушится – и завещание, и я сама сойду с ума. К тому же мама говорила, что ведьмам можно безнаказанно совершать поступки, за которые остальным приходится расплачиваться. Но ведьме нельзя причинить вреда!
– Но почему ты хотела убить меня! Ведь ты знала, что я не настоящий жених и никогда не стану твоим мужем!
Лицо у нее вдруг исказилось, мускулы напряглись и стали непроизвольно подергиваться, все тело забила крупная дрожь.
– Не знаю, – с трудом вытолкнула она слова, – это все не важно, не имеет никакого значения! – Она вдруг повернулась и взглянула на меня. – Будь ты проклят! – Я вздрогнул от ее пронзительного крика. – Будь ты проклят! Почему ты должен все испортить, к чему ни прикоснешься? Все было бы как всегда, если бы ты держал свой проклятый рот на замке и не болтал постоянно о том, что не следует!
Дрожь все усиливалась, переходя в судороги, она начала стонать от боли. Я стал осторожно подвигаться к ней со смутным желанием помочь, может быть, накрыть покрывалом, чтобы согреть. Когда я был на расстоянии примерно четырех футов, она вдруг перевела на меня взгляд, и резкий вопль снова ударил по моим барабанным перепонкам:
– Не подходи ко мне! Они мертвы! Все забыто! Уходи, иначе ты все испортишь, сумасшедший ублюдок!
– Марсия. – Я сделал еще небольшой шаг по направлению к ней. – Я – Дэнни, помнишь меня? Дэнни Бойд! Мы только что любили друг друга несколько часов назад. Все пылало и сверкало! Ты не могла забыть!
Из горла у нее вырвался звук, похожий на вой, глаза расширились, вылезая из орбит, и как подкошенная она рухнула на пол. Я подложил ей под голову подушку, укрыл покрывалом ее измученное прекрасное тело, потом вышел в гостиную и позвонил доктору Лэйтону, глядя на лежавшую Марсию через открытую дверь, – она не шевелилась, находясь в том положении, в котором я ее оставил. Я прошел к бару, выбрал самый большой стакан, какой смог отыскать, и налил себе грандиозную порцию виски. Прошло десять минут – она не двигалась. Я подошел и проверил пульс – его не было. Послушал сердце, приложив ухо к груди, – сердце не билось.
Поль Лэйтон обвел взглядом присутствующих, замерших в ожидании, и откашлялся.
– Можно всему найти объяснение, – сказал он тихо, – даже назвать болезнь. Это не прояснит ситуации, но удовлетворит большинство. Марсию убило раздиравшее ее противоречие – между здоровой частью разума и сумасшествием, насильно вложенным в ее детский несопротивлявшийся мозг матерью. Ни одна из сторон не могла победить – это было подобно тому, как если бы разрезанное на две части тело сложили и ждали, что одна половина оживет. Ее изнуряла непрерывная умственная борьба, для нее черпалась энергия физическая, тело умирало, и долго это не могло продлиться.
Я взглянул на изрезанное морщинами, застывшее каменной глыбой лицо Майка Буржесса:
– Я хочу, чтобы вы узнали всю правду, Майк. Марсия наняла меня как частного детектива на Гавайях. Сказала, что ее первый и второй женихи один за другим погибли в результате несчастного случая. Она хотела выяснить, было ли то простым стечением обстоятельств или за этим совпадением крылось нечто другое. Предложила мне сыграть роль третьего претендента на ее руку и сердце и посмотреть, что из этого получится. Теперь я понимаю, что с ее стороны это был беспримерно храбрый поступок.
Майк медленно повернул свое застывшее лицо ко мне, в грифельно-серых глазках не отразилось никаких эмоций.
– Почему?
– Разве вы не понимаете, зачем она это сделала?
– Нет.
– Она давно подозревала, что с ней не все в порядке. Хотела выяснить и остановить. И наняла меня поймать саму себя! – Я перевел дыхание. – В ту же ночь, когда мы познакомились, она призналась, что не помнит, как погиб Кевин, хотя находилась рядом. Провал памяти. С моей помощью хотела выяснить, что с ней происходит на самом деле, одновременно страшась правды.
– Я понимаю тебя, Дэнни, – мягко сказала Соня, – Марсия была необыкновенно храброй личностью, нам трудно себе даже представить насколько.
– Она ведь сказала тебе, Майк, что я подставная утка – просто частный детектив, так?
Он кивнул:
– Да, я никому не звонил в Нью-Йорк.
– Но она ничего не сказала доктору Лэйтону – своему психоаналитику! Очевидно, не хотела вносить в его теорию сомнения, боялась, что ее собственные выводы могут сбить его с возможно верного пути. Она была очень умна и обладала сильной волей.
