Грегори Макдональд - Флинн при исполнении
— Да, композитор и дирижер. И очень знаменитый! — воскликнул Лодердейл. — А вы, как я погляжу, времени даром не теряете! Гляди, Клиффорд, держи ухо востро! Это очень опасный человек. Очень умен, скоро догадается, что именно ты пристрелил Хаттенбаха.
И Лодердейл заковылял прочь на высоких каблуках.
Д'Эзопо, стоя у бочонка на другом конце комнаты, потягивал из кружки пиво.
— Хотите зацепку? — спросил Флинна Клиффорд.
— Собираетесь сделать чистосердечное признание?
— Слыхали когда-нибудь об «Эшли комфорт инкорпорейтед»?
— Вроде бы изготовляют охотничьи ружья, верно?
Клиффорд кивнул и указал на молодого человека в охотничьей куртке.
— Это и есть наш Эшли. А о фонде Хаттенбаха когда-нибудь слыхали?
— Нет, вроде бы нет.
— Это гуманитарная организация, основанная семьей Хаттенбаха. Успевают раздать миллионы в год на разные благотворительные нужды. Ну и, разумеется, Дуайт состоял в совете директоров. Так вот, этот фонд вложил немало средств в «Эшли комфорт».
— Гуманитарная организация финансировала компанию по производству стрелкового оружия?
— Именно. Пару недель назад фонд Хаттенбаха отозвал из компании Эшли большую часть своих средств. Что пробило в уже тонущем корабле Эшли изрядную брешь. Причем Дуайт не предупредил Эшли о том, что произойдет.
— А вы уверены, что он знал, что произойдет?
— Конечно, знал!
— Так почему же он не сказал Эшли?
— Потому что не считал это существенным. Стоящим внимания. Думал, что Эшли и без того конец. Хотел проучить его. Тут есть над чем подумать. И наш Эшли погиб. Точнее, погибает. — Клиффорд залпом допил пиво. — Не очень-то красиво он поступил, верно? Совсем не в духе клуба «Удочка и ружье».
— Ну а вы? — спросил Флинн. — Много ли вы, Эрнст Клиффорд, вложили средств в «Эшли-комфорт»?
Клиффорд пожал плечами:
— Честно говоря, не знаю. Спросите дядю Бака.
Рутледж в синем блейзере пересек комнату и протянул Флинну виски с содовой.
— Надо хоть кому-то позаботиться о вас, Флинн.
— О, благодарю, у меня уже два бокала, — Флинн кивком указал на столик рядом с диваном.
Рутледж спросил:
— Дома все в порядке, Флинн?
Флинн приподнял в руке бокал.
— Скажите, вы записываете все мои телефонные звонки?
— Ну-ну…
— Считаете, что сыновья смогут приподнять, а потом оттащить пианино без посторонней помощи?
Клиффорд недоуменно переводил взгляд с Рутледжа на Флинна.
— Меры предосторожности никогда не помешают, — заметил Рутледж.
Грянул гонг.
— О господи, — пробормотал Флинн, — хоть бы кто-нибудь предупреждал, когда эта чертова штуковина собирается бить.
— Это и есть предупреждение, Флинн, — Рутледж повернулся к двери, — о том, что настало время обеда.
Глава 17
Трам-тара-рам! Трам-тара-рам!Шагаем мы по лесам и лугам!Дружным строем вперед идем!Дойдем до болота,Убьем бегемотаИ шкуру с него сдерем!
Флинн отодвинул стул от стола и тихо пробормотал:
— Вот вам и птички с рыбками!..
В конце каждого куплета члены клуба «Удочка и ружье» громко стучали пустыми пивными кружками по дубовой столешнице.
Трам-тара-рам! Трам-тара-рам!Привет всем нашим друзьям!Тот, кто не с нами, тот против нас!Мы песни орем!Мы на жен плюем!Живем мы, как боги, сейчас!
Присутствующие расселись за большим круглым столом в том же порядке, что и днем, за ленчем. Оленд — слева от Флинна, Уэлер — справа. Данн Робертс сидел между Олендом и Рутледжем.
А вот Коки не было.
Ни Д'Эзопо, ни Флинн не присоединились, разумеется, к дружному хору. Уэлер улыбался и легонько постукивал кружкой по столу.
Трам-тара-рам! Трам-тара-рам!Конец всем диким лесным зверям!Всю дичь перебьем,Все вино перепьем,Никто не помеха нам!
Откинувшись на спинку стула и сложив руки на коленях, Флинн терпеливо выслушал еще два куплета в исполнении шумного хора, которое не требовало ни слуха, ни голоса и сопровождалось громким стуком пивных кружек о дерево.
Сидевшие напротив через стол Эрнст Клиффорд и Эдвард Бакингем тоже пели, стучали и дико хохотали при этом. Филип Арлингтон исполнял ритуальное действо с невероятной серьезностью и усердием. Томас Эшли пел, словно повинность отбывал. Сидевший правее от Флинна Роберт Лодердейл подпевал тоненьким фальцетом и усиливал звуковой эффект, побрякивая браслетами. Слева от Флинна Венделл Оленд размашисто жестикулировал, словно вел в атаку сотни людей. Данн Робертс сильнее всех колотил по столу кружкой, и на ней, и на столе уже появились вмятины. Чарлз Рутледж пел и стучал с педантичностью прирожденного хормейстера.
И Флинн подумал, что если это представление входит в ежевечерний ритуал, то вчера в это же время среди них сидел Дуайт Хаттенбах — на стуле Флинна или Коки — и вот так же пел и стучал кружкой вместе с остальными. И если повадки и манеры были у каждого свои, чем же, интересно, отличалось пение Хаттенбаха?..
И ничто в этом ритуале, в этом проявлении мальчишеской бравады, не подсказывало, кто же из членов хора изрешетил ему потом дробью голову.
Хаттенбах мертв.
А традиция жива. Традиция продолжается, вне зависимости от того, что произошло.
— Трам-тара-рам! Трам-тара-рам!
Когда наконец все понемногу успокоились и настала относительная тишина, Флинн снова придвинул стул к столу.
Все смотрели на него. Ждали реакции.
Флинн тихо спросил:
— Скажите, а эти… сосуды, эти кружки для пива, можно назвать бокалами?
— Да, — кивнул Арлингтон, — почему бы нет.
— Ну а жестянками их когда-нибудь называют?
Рутледж раздраженно бросил:
— Вполне возможно.
Флинн погрузился в молчание.
— А почему вы спрашиваете? — сказал Робертс.
— Да так, просто интересно, — сказал Флинн. — Просто гадаю на тему, откуда могло произойти слово «о-бо-жест-вление».
Робертс так и покатился со смеху.
Д'Эзопо прикрыл ладонью глаза.
Тейлор с вьетнамцем начали подавать обед, состоящий из отварной рыбы и брокколи. Если и существовало на свете блюдо, которое Флинн ненавидел больше брокколи, так это была именно отварная рыба. И вот, поданные вместе, эти кушания заставили его пожалеть, что он вообще явился к обеду.
А также предположить, что вслед за ними последует и соответствующий десерт — какой-нибудь пудинг из тапиоки.
Еще будучи ребенком, Флинн пришел к твердому выводу, что, если бы жизнь состояла из поедания отварной рыбы, брокколи и пудинга из топиоки, родиться на свет не имело бы смысла.
Лодердейл разглядывал свою музыкальную шкатулку.
— Вы правы, Флинн. «Фа» не хватает.
— Жаль, что нельзя сказать того же о всей этой чертовой штуковине.
Лодердейл поставил шкатулку на стол.
Рутледж спросил:
— А где Конкэннон?
Флинн ответил:
— Должно быть, разнюхал, что будут подавать на стол.
Д'Эзопо прикрыл глаза уже обеими руками.
— Кто-нибудь знает, где Конкэннон? — громко спросил Рутледж.
— Мы оставили его порцию на кухне. В тепле, чтоб не остыла, — сказал Тейлор.
— Может, гонга не слышал? — хихикнул Лодердейл.
Музыка в шкатулке иссякла.
— Говорит, что хочет остаться здесь, — заметил Арлингтон, обращаясь к Клиффорду. — В домике на берегу озера. И жить тут до тех пор, пока не придет час отправиться в последний путь. Говорит, что ехать ему просто некуда. Жена умерла лет десять тому назад от той же болезни. Где-то в Вермонте есть дочь, но она его, очевидно, просто не выносит.
— Ее, бедняжку, можно понять! — бросил Бакингем и рассмеялся.
— А сын отбывает солидный срок в тюрьме, на Гавайях. Залетел по глупости. Кажется, нанесение тяжких телесных…
— Но завтра-то он с нами идет? — осведомился Рутледж. — Что он сказал?
— Сказал, что хочет пойти, — ответил Арлингтон. — Что будет ходить, пока не свалится с ног. Этот Хевитт — крепкий орешек.
— А я его сегодня днем видел, — сказал Оленд. — Мчался вдоль озера с мертвым оленем на плечах. На мой взгляд — человек совершенно здоровый и сильный.
— Завтра все мы собираемся на охоту, Флинн, — сказал Рутледж. — На оленей. Составите компанию?
— Охотно, — ответил Флинн. — Куда все, туда и я.
— Замечательно! — воскликнул Клиффорд. — В кладовой, как вам известно, полно ружей. Но я бы хотел, чтоб после обеда вы взглянули на мой винчестер. У меня…
— Я винчестер брать не собираюсь, — сказал Флинн.
Д'Эзопо поднял на него глаза. На лице Флинна отчетливо читалось отвращение.
— Собираетесь охотиться на оленей без ружья? — удивился Оленд. — Скажите-ка, а вы, случайно, не поклонник стрельбы из лука? Или же намерены поразить оленя стрелами своего разума?
