Лео Мале - За Лувром рождается солнце
– Господин Бурма, – с упреком прошептала она.
– Перестань называть меня господином, – произнес я хриплым голосом.
– Лучше перестань мучить женщину. Мне больно.
Я не ответил.
Еще сильнее прижал ее к себе, еще плотнее придавил к себе, губами впившись в отдающие малиной губы. Она не ответила на мой поцелуй. Я почувствовал, как она напряглась, словно от отвращения.
И я ее отпустил.
– Извините меня, – сказал я. – Вы сами виноваты. Она проковыляла к кушетке и, рыдая с закрытым ладонями лицом, рухнула на нее. Молча глядел я на нее, а затем забрал плащ, надел его и взял шляпу:
– Спокойной ночи, – сказал я. – Спокойной ночи... Женевьева.
Она подняла ко мне залитое слезами лицо, вытерла кончик носа неизвестно где выловленным платочком и бросила на меня испуганный взгляд.
Догнала она меня у самой двери. На этот раз она обхватила меня своими надушенными руками и если только что не ответила на мой поцелуй, то сейчас наградила им сама, причем стоившим многих. Нежная, навязчивая, подсказывающая музыка продолжала разноситься по комнате. Мне казалось, что я прижимаю к своему дрожащему телу целую подшивку журнала "Вог".
Проснулся я с легкой головной болью. Я лежал в незнакомой мне постели. Свою-то я знаю. Там и здесь горбы. У этой их не было совершенно. Через щели в плохо задвинутых гардинах в надушенную чужую комнату едва проникал свет тусклого дня. Рядом с собой я почувствовал вытянувшееся горячее тело. Я повернулся... Женевьева... Она что-то тихо пробормотала и, не просыпаясь, слегка пошевельнулась. Ну что же, свершилось. Они выиграли, все эти прорицатели! Фару, Шасар и другие. Фару! В одном он все-таки ошибался, этот Флоримон. Тридцать лет, уверял он. Может быть. Но среди них были и такие, которые сошли бы за два. Она оставалась прекрасной, но без помощи притираний или искусного освещения лицо показывало... ее истинное лицо. Да и грудь многое утратила из своей горделивости. Я обругал себя. Откуда этот критический взгляд в подобных обстоятельствах? Ах да. Г-н Нестор Бурма, сыщик. Какая все же он будет скотина, если не собьется с этого пути.
Я вылез из постели, одел костюм и прошел в маленькую гостиную. Зажег свет и в зеркале увидел собственное отражение. Г-н Нестор Бурма, сыщик. Да. Бесшумно, методично и осторожно я принялся всюду шарить. Я осмотрел все – гостиную, комнату, ванную, шкаф, одежду. Я не знал точно, что ищу, да, к тому же, и не нашел ничего, но свою грязную работу довел до конца. И если это могло меня утешить, не был первым. По некоторым, едва заметным, да и то заметным только наметанному глазу признакам я обнаружил, что здесь уже недавно прошлись. Может быть, кто-то из сыска. А может быть, другие особы. Я был в гостиной, когда услышал, что меня подзывает Женевьева. Я подошел к ней.
– Не желает ли мадемуазель, чтобы я раздвинул занавеси и приблизил к ней сад Тюильри?
– Боже мой, – проворковала она. – Сколько поэзии... для детектива. Нет, мой любимый. Не прикасайся к занавесям. Утром я так ужасно выгляжу!
Она это сказала не для того, чтобы показаться интересной. Похоже, ее это действительно мучило.
Я прошел в гостиную. Раздвинув гардины, открыл окна и рискнул выйти на балкон. Воздух был ледяным. Желтоватый туман застилал Париж. Но он скоро рассеется. За Лувром рождалось солнце.
Глава одиннадцатая
Птички
В десять утра я толкнул дверь своего кабинета. Элен сидела за машинкой и просматривала газеты. Она принюхалась:
– Шеф, откуда вы?
– Из постели. Почти что.
– Я сочла, что вы упали в чан с "шанелью".
– А!
– Придется дезинфицировать ваш костюм.
– Да, пожалуй...
Я показал на газеты:
– Что там новенького, моя любовь?
– Опомнитесь. Вы находитесь в агентстве Фиат Люкс. Не в постели вашей любою!
– И все же что нового?
– Ничего особенного. Звонил Ребуль.
– Что еще?
– Совершенно ничего.
– А Заваттер?
– От Заваттера никаких известий.
– Сегодня пополудни мы нанесем ему визит. Это нас развлечет.
– Вам бы лучше отдохнуть.
– Кове?
– Ничего. Вчера он, наверное, разгромил коммутатор в своем листке.
– А Фару?
– Ничего.
Набив трубку, я спокойно ее раскурил, а потом позвонил комиссару:
– Сообщить нечего, – сказал я.
Это был день коротких, отрицательных и вялых сообщений.
– Вы поддерживаете контакт?
– Контакт – самое подходящее слово, – ухмыльнулся я.
Он чуть не подавился:
– Как? Что? Нет? Так вот как! Так вот как! Я-то сказал лишь ради смеха.
– Над такими вещами нельзя смеяться.
– Да уж, верно. Значит, ничего?
– Пока да. А у вас?
– Наши монпарнасские художники исчезли.
– А дело Бирикоса?
– Почти не движется. От полиции Афин мы пока ничего не получили. Нашли брошенной его машину...
– Это я читал в газетах.
– Тщательно ее прочесываем. Отпечатки и все остальное. Среди его вещей, забранных нами в гостинице, обнаружили записную книжку с адресами. Проверяем один за другим. Мало что дает. Одни исчезли, другие умерли. Среди живых многих уже исключили. В частности, почтенного торговца с набережной Межисри по имени Пелтье. Он не из числа ваших взломщиков, а следовательно, и не из убийц Бирикоса. Роковую ночь провел с друзьями. Ужин в честь дня рождения, на котором присутствовал один из наших инспекторов. Тем не менее мы проверили. Пелтье знал Бирикоса в период оккупации, и тот оказал ему большую услугу – денежную, конечно, – несколько лет назад. Пелтье сам рассказал нам об этом. Естественно, мы сочли: услуга за услугу...
– Облагодетельствованный в конце концов убивает благодетеля?
– Совершенно точно. Но мы заблуждались. Уже давно Пелтье не поддерживал постоянных отношений с Бирикосом и мало что смог нам о нем рассказать. На его взгляд, Бирикос был богатым афинским чудаком, который время от времени покупал у него птиц. Хотя в последний раз уже давно. Вот почему я вспоминаю об этих показаниях. Если мы вскоре от греческой полиции узнаем, что Бирикос был коллекционером, как вы и предполагали, меня это не удивит сверх меры. Собиратель. Чудак. Вам пришло бы в голову покупать птичек?
– Нет.
– Не доверяю поэтам.
– И правы. Кстати о Бирикосе. Левассер его не знала.
– А мы ничего не обнаружили такого, что заставляло бы думать, что он был знаком с Ларпаном.
Мы обменялись еще массой ничего не значащих фраз, и Фару повесил трубку. Я закурил.
– Пелтье, – прошептал я. – Набережная Межисри... Элен, скоро полдень. Не холодно. Временами просто прекрасно. Пойдемте. Пошатаемся по набережным.
– Как двое влюбленных.
– Во всяком случае, я развлеку вас как никогда.
Местами туман сохранялся. Солнце не до конца выполнило свои утренние обещания. Но время от времени оно отбрасывало робкий и тусклый лучик, и его хватало, чтобы все сразу же веселело. Набережные выглядели как обычно. Мирные граждане рылись в ларях с книгами. Торговцы семенами, сельскохозяйственными орудиями и птицами захламляли тротуары своими пестрыми и шумными лотками. Я легко нашел лавку Пелтье. Сделать это было тем проще, что его фамилия была выведена над входом крупными зелеными буквами. Я вручил Элен пакетик купленных по дороге конфет.
– Сегодня четверг, – сказал я. – Собери всю мелюзгу двух полов, какую только найдешь вблизи. Бедных, богатых, разряженных и оборванцев. Собери их здесь, напротив лавки нашего типа.
– Что вы хотите устроить, шеф?
– Вы мне не советовали отдохнуть? Так вот, я намерен развлечься. Частный сыщик не может все время жонглировать одними трупами. Иногда ему бывает нужна и поэтическая разрядка.
Элен отправилась ловить ребятню, я же подошел к лавке. Внутри продавец в не очень белой блузе ухаживал за клиентом. Вскоре на другой стороне тротуара послышался шум, доказывавший, что Элен уже удалось собрать немало сорванцов. Набив рты конфетами, они громко болтали. Их было человек пятнадцать. Сделав незаметный жест Элен, я вошел в лавку. Торговец птицами провожал клиента. Бросив любопытный взгляд на детское сборище, он подошел ко мне:
– Что вам угодно, сударь?
– Вы Пелтье? – спросил я.
– Да, сударь.
– Меня зовут Бурма. Нестор Бурма. Именно у меня Бирикос умер. Вы ведь знали Бирикоса, не правда ли?
– Да, сударь, но...
– Он оказал вам услугу?
– Не понимаю...
– Вы отплатили ему такой же услугой?
– Послушайте, сударь...
– Лучше вы послушайте меня, Пелтье. Бирикосу было необходимо порыться у меня в мое отсутствие. Он не мог ни убить меня, ни скрыть в своей гостинице, а поэтому решил, что самое подходящее место насильно удерживать меня – у вас. Конечно, он не известил вас о своих намерениях, но для меня результат тот же самый. Он попросил одолжить ему лавку или ее заднюю комнату, не знаю точно, для того, чтобы там меня поместить. И сами понимаете, дорогой мой, мне это не понравилось.
Он помертвел. Больше не оставалось разницы между цветом его лица и сомнительной блузы. Тот же самый грязновато-серый.
