Лоренс Блок - Время убивать
— Не уходи.
— Я получил обещанный кофе и возможность выговориться. Спасибо тебе. А теперь мне лучше пойти домой.
Она покачала головой:
— Останься.
— Я же предупредил тебя, Трина…
— Да, верно. Честно говоря, я не имела в виду что-то такое. Просто не хочется засыпать одной.
— Боюсь, что не смогу спать.
— Тогда, пожалуйста, обними меня и не убирай руки, пока я не усну. Ну, сделай это, лапуля.
Мы улеглись, крепко обняв друг друга. То ли бурбон наконец подействовал, то ли я устал сильнее, чем казалось, но, продолжая прижимать ее к себе, я заснул мгновенно.
Глава четырнадцатая
Когда я проснулся, голова трещала, а во рту чувствовался неприятный привкус горечи. Записка на подушке Трины советовала мне позавтракать. Однако единственным, что могло мне помочь, была бутылка харперовского. Я приложился к ней, затем проглотил пару таблеток аспирина, который нашел в аптечке, и выпил чашку преотвратного кофе. Все это притупило чувство мучительной боли, которую я продолжал испытывать.
Погода была чудесная, воздух казался более свежим, чем обычно. Сизая дымка, окутывающая город, сегодня была менее плотной. Я направился в гостиницу, по пути купив газету. Время близилось к полудню. Я никогда не сплю так долго.
Теперь можно было связаться с Беверли Этридж и Теодором Хьюзендалем, чтобы сообщить: им ничто не угрожает да и никогда с моей стороны не угрожало. Любопытно, как они отреагируют? Испытают, вероятно, облегчение, хотя и возмутятся, что я разыграл их. Ну что ж, это уже их проблемы. С меня хватает моих собственных.
Очевидно, мне все-таки придется встретиться с ними лично. По телефону все не объяснишь. У меня не было желания увидеть их, но мне не терпелось разделаться с этой историей как можно быстрее. Два телефонных звонка, две короткие встречи, и просьбу Орла-Решки можно будет считать выполненной.
У стойки администратора я остановился. Корреспонденции не было, однако мне передали, что звонила мисс Стейси Прагер. Она оставила номер, по которому я должен был позвонить. Однажды я набирал его в ресторанчике «Львиная голова».
Оказавшись в номере, я просмотрел «Таймс». О смерти Прагера сообщалось под заголовком шириной в две колонки. Некролог и медицинское заключение о том, что смерть произошла от попадания пули в мозг. Констатировалось самоубийство. Моя фамилия не упоминалась. Как же его дочь могла узнать обо мне? Я вновь взглянул на записку. Стейси Прагер звонила накануне вечером, около девяти. Первый выпуск «Таймс» не мог попасть на улицы раньше одиннадцати или двенадцати.
Стало быть, ей сообщили мое имя полицейские. Или еще раньше — отец.
Я снял трубку, но тут же вернул ее на рычаг. Мне не очень хотелось разговаривать со Стейси Прагер. Не было ничего такого, что мне следовало бы от нее услышать, и я не знал, что могу ей сказать сам. От меня она, во всяком случае, не узнает, что ее отец — убийца. Этого не узнает и никто другой. Возмездие, оплаченное Орлом-Решкой, свершилось. Конечно, его дело так и будет числиться среди нераскрытых. Я знал, что полиции все равно, кто его убил, и не собирался открывать им на это глаза.
Я вновь поднял трубку и позвонил Беверли Этридж. Линия была занята. Тогда я позвонил Хьюзендалю, в его офис. Он обедал. Выждав несколько минут, я опять набрал номер Этридж, но линия еще не освободилась. Я растянулся на постели, закрыл глаза, и тут зазвонил телефон.
— Мистер Скаддер? Меня зовут Стейси Прагер. — Молодой, серьезный голос. — Извините, меня не было дома. После того, как позвонила вчера вечером, я села на поезд и поехала к матери.
— Я узнал о вашем звонке всего несколько минут назад.
— Ясно. Я хотела бы поговорить с вами. Я могла бы приехать к вам в гостиницу или в любое другое место, куда скажете.
— Я не уверен, что смогу вам быть полезен.
Последовала пауза. Затем она сказала:
— Возможно, вы действительно ничем не сможете помочь. Не знаю… Но вы последний, кто видел моего отца живым, и я…
— Я не видел его вчера, мисс Прагер. Я сидел в приемной, когда это случилось.
— Да, это так. Но дело в том… Послушайте, я все же хотела бы встретиться с вами, если это возможно.
— Не могу ли я ответить на ваши вопросы по телефону?
— Я бы хотела встретиться с вами лично.
Я спросил, знает ли она, где находится моя гостиница. Она сказала, что знает; чтобы добраться, ей понадобится не больше двадцати минут, и она сразу же позвонит мне из вестибюля.
«Каким образом она выяснила номер моего телефона?» — недоуменно подумал я, вешая трубку. В телефонном справочнике его, естественно, нет. Уж не известно ли ей об Орле-Решке и обо мне? Если Мальборо — ее приятель и если они вместе разрабатывали план…
В таком случае было логично предположить, что она считает меня виновным в смерти отца. И тут она была отчасти права: я и в самом деле чувствовал себя ответственным за то, что произошло с Прагером. И все же я не ожидал, что она приедет на встречу с маленьким револьвером в сумочке. Я подтрунивал над Хини, упрекая в том, что он насмотрелся боевиков, но сам-то я редко включаю телик.
Стейси приехала через пятнадцать минут. За это время я еще раз позвонил Беверли Этридж, но вновь услышал в трубке короткие гудки. Тут Стейси связалась со мной из вестибюля, и я пошел ее встречать.
Она оказалась высокой, стройной девушкой с удлиненным, узким лицом и глубокими, скорее даже бездонными глазами. Волосы у нее были длинные, прямые. Чистые, дорогие голубые джинсы и зеленовато-желтый кардиган поверх простой белой блузки. Сумка, явно сшитая из штанин других джинсов. Маловероятно, что в ней спрятан револьвер.
После того, как мы представились друг другу, я предложил выпить кофе; мы пошли в «Алое пламя» и заняли одну из кабин. Когда нам принесли заказ, я сказал, что очень сожалею по поводу смерти ее отца, но не представляю, почему она захотела увидеться со мной.
— Я не знаю, почему он покончил с собой, — заявила она.
— И я этого не знаю, — ответил я.
— В самом деле? — Ее глаза внимательно изучали меня. Я попытался представить, какой она была несколько лет назад, когда баловалась всякими пилюлями и травкой и была достаточно легкомысленна, чтобы задавить ребенка и уехать. Сделать это оказалось довольно трудно: девушка, сидевшая напротив меня за обтянутым термостойким пластиком столиком, ничуть не напоминала легкомысленную прожигательницу жизни. В ней ощущались внимательная сосредоточенность, сдержанность и серьезность, и, хотя она была глубоко травмирована смертью отца, чувствовалось, что у нее хватит силы воли, чтобы перенести эту трагедию, не сломавшись.
Она сказала:
— Вы детектив?
— Более или менее.
— Как это понять?
— Я выполняю кое-какие частные поручения. Ничего интересного. Если так можно выразиться, я вольный стрелок.
— И вы работали на моего отца?
Я отрицательно покачал головой.
— Я видел его всего один раз, на прошлой неделе, — сказал я и повторил то же, что сообщил вчера Джиму Хини. — Поэтому, в сущности, я не знал вашего отца.
— Очень странно, — произнесла она.
Она помешала свой кофе, добавив сахара, сделала глоток и поставила чашку на блюдце. Я спросил, что именно ей кажется странным.
Она сказала:
— Я видела отца позавчера вечером. Он ждал в моей квартире, когда я вернусь с занятий. Мы вместе поужинали. Так он обычно делает… делал — один-два раза в неделю. Но почти всегда он предупреждал меня об этом телефонным звонком. Но в тот раз предварительного звонка не было. Отец сказал, что решил встретиться со мной просто потому, что ему это внезапно пришло в голову. Он рассчитывал, что все же дождется меня дома.
— Понятно.
— В тот вечер он был очень расстроен. Не знаю, насколько точно это слово определяет его состояние. Он был сильно взволнован: казалось, его беспокоит какая-то сложная проблема. Его настроение всегда отличалось неустойчивостью. Если все шло хорошо, он испытывал воодушевление; если появлялись трудности, впадал в депрессию. Когда я занялась патологической психологией и стала изучать маниакально-депрессивный синдром, я не могла не думать о том, что почти все симптомы этой болезни просматриваются у отца. Я не хочу сказать, что он был душевнобольным, но для него была характерна такая же резкая смена настроений. Это не мешало ему жить, просто такая уж у него была нервная система.
— И он был в депрессии позапрошлым вечером?
— Не только. Это была смесь депрессии с гиперактивным возбуждением, которое вызывает, например, амфетамин. Не знай я, как он относится к наркотикам, я могла бы предположить, что он и в самом деле принял это средство. У меня был в жизни период, когда я баловалась наркотой, и он недвусмысленно дал понять, как к этому относится. Словом, для подобного предположения не было ни малейших оснований.
