Ричард Пратер - Ранчо смерти

Я так долго молчал, что Расс спросил:

– Шелл, ты слушаешь?

– Да. Значит Тей Грин, так? А другие ребята из этой компании... Есть среди них кто-нибудь по имени Фармер? Или Купер? Или, может быть, Додо?

– Этого я не знаю. Но этот Тей зарегистрировался под вымышленным именем. Называет себя Тедом Греем. А кто те парни, которых ты назвал?

– Да так, подонки разные, которых я знаю. – Я немного подумал, а потом задал вопрос, интересовавший меня больше всего. – А скажи-ка мне, нет ли там у вас парня по имени Хэл? Хэролд Кэлвин? Он может зарегистрироваться под своим настоящим именем.

– Есть. Некий Хэролд Кэлвин приехал на ранчо с неделю назад.

– Красивый здоровенный парень? Плечищи под два метра, веселый, неглупый, вьющиеся светлые волосы, сложен, как культурист?

– Да, это он.

Черт знает что. После долгого времени относительного мира и покоя снова оживают старые воспоминания, всплывают знакомые имена. Кэлвин был правой рукой Жюля Гарбена, и я как раз вспоминал его на днях. В среду я читал в газете о похоронах его жены, бывшей миссис Гарбен. Четыре дня назад, в прошлый понедельник, она погибла в автокатастрофе. Автомобиль, в котором она ехала одна, рухнул в каньон.

– Буду у вас примерно в полдень, Расс. Сейчас немного посплю, а раненько утром отправлюсь в путь.

– Отлично. Рад буду видеть тебя, Шелл.

Мы еще немного поболтали, потом Расс сказал, что готов будет ответить на все мои вопросы, когда я приеду на ранчо, и мы расстались.

Забавная штука. Я отлично знал, что Хэролд Кэлвин, известный под кличками "Красавчик Хэл", а также "Ублюдок Хэл", готов при первой же возможности раскроить мне череп альпенштоком, прошить меня автоматной очередью или утопить.

И я знал, что сделает он это бодро и весело, безо всяких угрызений совести. Тем не менее, из всей шайки Гарбена он был, пожалуй, единственным, кому мне не хотелось бы при встрече врезать промеж глаз. Вот не хотелось и все.

Хэл был гангстером, а я их терпеть не могу. Он принадлежал ко все более увеличивающейся бесполезной и паразитической части нашего общества. А я к этой сволочи отношусь не лучше, чем к разным вирусам, пожирающим нашу печень, или к амебам в нашем кишечнике. Хэл был бандитом и головорезом, и вот поди ж ты: в нарушение всех законов логики я питал некую симпатию к этому поганцу. Меня подкупало его обаяние, жизнелюбие и неиссякаемый оптимизм. Словом, Хэл был как раз тем исключением, которое подтверждает правило.

На мой взгляд, вряд ли присутствие на ранчо Хэла, Тея Грина или кого-нибудь другого из "банды Гарбена", как я их мысленно именовал, было каким-то образом связано со смертью молодой киноактрисы. Тем не менее, я испытывал какую-то странную радость от того, что ехал на ранчо и предвкушал встречу с Хэлом Кэлвином.

Кроме того, на мой взгляд, более чем вероятно, что Джинни Блэр и в самом деле свалилась с лошади, и люди шерифа были совершенно правы, считая происшедшее несчастным случаем. А если так, то в течение ближайших нескольких дней я смогу понежиться на солнышке, не делая никаких резких телодвижений, за исключением, быть может, тех моментов, когда буду общаться с четырьмя красотками, о которых говорил Бен.

И даже ложась в постель и засыпая, я с наслаждением предвкушал поездку на ранчо, свежий воздух, яркое солнце и приятный беззаботный отдых...

Глава 2

Заметив придорожный знак, я сбавил газ, потом притормозил свой кадиллак. Солнце пекло вовсю. Верх автомобиля был опущен, и я привстал с сиденья, чтобы получше рассмотреть знак. Надпись гласила: "Солнце и полынь. Лучшее ранчо в Аризоне".

Чуть ниже буквами помельче сообщалось, что поворот на ранчо примерно через милю направо. Знак украшали изображения ковбоя, укрощающего мустанга, кавалькады всадников, свернутого лассо и хорошенькой девушки в ковбойском костюме.

Я с наслаждением потянулся, выпрямляя уставшую спину. Я вел машину от самого Лос-Анджелеса, сделав лишь одну остановку, чтобы выпить чашку кофе и съесть гамбургер, но чувствовал себя бодрым и полным сил. Было чертовски приятно вырваться из смога, сутолоки и сумасшедшего грохота Лос-Анджелеса, вдыхать чистый воздух и в одиночестве наматывать мили дороги в Аризонской пустыне. Вскоре я увидел закрытый воротами въезд на грунтовую дорогу, ведущую к ранчо "Солнце и полынь". Я свернул на эту дорогу и остановился перед воротами. Это уже было похоже на Старый Запад. По другую сторону ворот парочка ковбоев гарцевала на норовистых лошадках. Один из них, дружелюбно махнув мне рукой, направил свою лошадь к воротам и свесился с седла, открывая их.

Я помахал ему в ответ и улыбнулся. Приветливые лица, отличная погода, восхитительный воздух – вот это жизнь! Что может быть лучше? Сначала я подумал, что это Расс прислал пару своих ковбоев или объездчиков, не знаю, как они тут называются, чтобы встретить меня. Но потом вспомнил, что мы условились никого не ставить в известность о моем приезде на ранчо. Может быть, эти парни где-нибудь здесь поблизости просто пасли коров или делали еще что-нибудь в этом роде.

Ворота отворились, всадник отъехал немного в сторону, чтобы дать мне проехать, и остановился, глядя на меня. Это был самый что ни на есть всамделишный ковбой: на голове стетсон, яркая желтая рубашка, джинсы с кожаными заплатами. Даже роскошный револьвер в потертой кобуре на бедре.

Я въехал в ворота и снова помахал ему в знак благодарности. И тут этот ковбой кладет руку на свой киношный револьвер, выхватывает его из кобуры и направляет прямо на меня.

Я продолжал улыбаться.

Поймите меня правильно. В меня стреляли столько же, сколько в этих маленьких металлических уточек в тирах. Куда мне только не всаживали пули. Ну и я, конечно, пострелял тоже немало.

Но ковбой с киношным револьвером? Приветливый вежливый ковбой?

Он бы подстрелил меня, как пить дать, если бы не одна случайность. Выхватывая свой большой револьвер и наставляя его на меня, он взмахнул им прямо перед лошадиной мордой. Та испуганно попятилась. Совсем немного, но произошло это слишком внезапно.

Прогремел выстрел, пуля угодила в брезентовый верх моего кадиллака, и я перестал улыбаться приветливому ковбою. Перестал улыбаться и начал действовать. Получилось все это чисто инстинктивно. Я дернулся вправо к дверце автомобиля, ударил по ручке и толчком ноги распахнул дверцу.

Я кувырнулся из машины и покатился по земле, довольно больно ударившись о нее спиной, но пальцы мои уже сжимали рукоятку кольта тридцать восьмого калибра, который всегда находится у меня под пиджаком. Двигатель кадиллака еще работал, и машина продолжала тихонько катиться вперед. Когда она проехала мимо, я снова увидел ковбоя. С момента его выстрела прошло всего несколько секунд, и он еще не знал, что я уже выскочил из машины. Он пришпорил лошадь и подскакал ближе к кадиллаку, держа в вытянутой руке револьвер. Когда он понял, что в автомобиле меня нет, поднял голову и увидел меня. Я уже стоял на коленях, держа в правой руке свой кольт.

Он все же успел выстрелить первым, но поторопился и промазал на несколько футов. Я прицелился ему в грудь и нажал на спусковой крючок. Я сразу почувствовал, что попал – услышал громкое чмоканье пули и увидел маленькую темную дырочку в его чистой рубашке. Тем не менее, я прицелился и выстрелил еще раз.

К нам приближался второй ковбой. Я видел лишь его смутные очертания, так как мое внимание было сосредоточено на его приятеле, но я услышал звук выстрела и увидел, как слева от меня поднялся фонтанчик пыли. Парень, которого я подстрелил, свалился не сразу. Он выронил револьвер, поднялся на стременах, вытянув правую руку, будто ища себе опору. Потом, тяжело склонившись к холке лошади, стал сползать набок и рухнул на землю.

Я не видел, как он свалился, потому что как раз в это время выстрелил во второго ковбоя. Тот резко повернул лошадь влево, еще раз выстрелил в меня и галопом понесся прочь по направлению к ранчо. Я прицелился ему в спину, выстрелил и промахнулся. Теперь он уже был вне досягаемости.

Этого нельзя было сказать о его приятеле. Лошадь его, всхрапывая, гарцевала, потом рысью пробежала несколько ярдов. Я подошел к ковбою, перевернул его. Он был мертв. Нередко люди живут и с двумя пулями в груди, иногда даже, когда пуля задевает сердце, но этому не повезло.

Я знал этого мерзавца. Просто не узнал его на расстоянии и в ковбойском костюме. Но теперь-то я его вспомнил. Это был крупный мужчина с большим красным лицом, светлыми волосами и небольшим шрамом на лбу. Лос-анджелесский бандюга по имени Карл Купер.

В разговоре со мной Расс упомянул Тея Грина и Красавчика Хэла Кэлвина. Оба они работали на Жюля Гарбена, когда это чудовище было живо. Карл Купер тоже был его человеком. Но после смерти Гарбена все эти подонки перестали меня интересовать. До этого самого часа.

Я выпрямился, посмотрел на фигуру быстро удалявшегося ковбоя, потом вновь перевел взгляд на тело Купера. Приятный, беззаботный отдых. Да уж!