Харлан Кобен - Обещай мне
С этого все и началось. Позднее, когда Майрон пытался восстановить последовательность событий, цепь потерь и переживаний, он снова и снова задавался вопросом, как бы все повернулось, если… Если бы у него не закончился лед? Если бы он спустился в подвал минутой раньше или позже? Если бы девчонки — как они вообще забрались к нему в подвал? — разговаривали шепотом и он бы не смог их случайно подслушать?
Если бы он не совал нос куда не просят?
Еще на верхних ступеньках ведущей в подвал лестницы он услышал их хихиканье. Он остановился, размышляя, не стоит ли сразу повернуть обратно и оставить их одних. На маленькой вечеринке, которую он устроил дома, заканчивался лед, но пока еще немного оставалось, так что он мог прийти за ним позже.
Но в тот момент, когда он собирался повернуться и уйти, до него донеслись слова:
— Так вы там были с Рэнди?
И ответ:
— Господи, мы там оба перебрали.
— Пива?
— Пива и вообще спиртного.
— А как же добирались до дома?
— Рэнди отвез.
Майрон замер, не в силах пошевельнуться.
— Но ты же сказала…
— Тсс! — И тут же: — Эй! Там есть кто-нибудь?
Его обнаружили.
Майрон, напустив на себя беззаботный вид, стал шумно спускаться, насвистывая что-то по пути. Девушки расположились в помещении, когда-то бывшем его спальней. Последние «отделочные работы» проводились здесь в 1975 году, и это было заметно. Его отец, который сейчас вместе с матерью наслаждался жизнью в кондоминиуме в престижном городке Бока-Ра-тон на восточном побережье Флориды, отлично умел обращаться с двусторонней липкой лентой. Деревянные панели обшивки смотрелись такими же устаревшими, как и полудюймовая видеокассета формата «Бетамакс», и местами начали отклеиваться. Половицы, скрепленные каким-то аналогом современных моментальных клеев, покоробились и скрипели под ногами.
Девушки, одну из которых Майрон знал всю жизнь, а со второй познакомился только сегодня, смотрели на него широко открытыми глазами. На какое-то время воцарилась тишина, и Майрон махнул рукой.
— Привет, девчонки!
Майрон Болитар всегда гордился своим умением завязывать беседу.
Девушки учились в выпускном классе, обе были хорошенькими и смешливыми. Ту, что сидела на краю его старой кровати и с которой он познакомился всего час назад, звали Эрин. Майрон начал встречаться с ее матерью Эли Уайлдер — вдовой и внештатной журналисткой, писавшей статьи для журналов, — два месяца назад. Эта вечеринка, организованная в доме, где Майрон вырос и которым теперь владел, была своего рода первым выходом в свет Майрона и Эли как «пары».
Вторая девушка — Эйми Биль — передразнила его приветственный жест и интонацию:
— Привет, Майрон!
Снова наступила тишина.
Он впервые увидел Эйми Биль на второй день после ее рождения в медицинском центре Святого Варнавы. Эйми и се родители Клэр и Эрик жили в паре кварталов от него. Майрон был знаком с Клэр еще со средней школы, в которую они вместе ходили и которая располагалась в полумиле от места, где они сейчас собрались. Он повернулся к Эйми. На мгновение ему показалось, что время вернулось на двадцать пять лет назад. Эйми была очень похожа на мать — та же плутовская и беззаботная улыбка, и он словно оказался в далеком прошлом.
— Я пришел набрать льда, — пояснил Майрон, для убедительности показав большим пальцем на морозильник.
— Это круто! — заметила Эйми.
— И даже очень, — отозвался Майрон. — Лед намного круче яиц, сваренных вкрутую.
Он хмыкнул, но его никто не поддержал.
С той же глупой ухмылкой Майрон перевел взгляд на Эрин, но та отвернулась. Она держалась так весь вечер — вежливо и отстраненно.
— А можно задать вопрос? — произнесла Эйми.
— Давай!
— Ты действительно вырос в этой комнате?
— Совершенно верно.
Девчонки переглянулись и хихикнули.
— А что? — поинтересовался Майрон.
— Эта комната… она какая-то странная.
— Будто слишком ретро, чтобы быть ретро, — пояснила Эрин, решив наконец тоже что-то сказать.
— А как называется эта штука? — спросила Эйми, указывая на предмет мебели, находившийся перед ней.
— «Бобовый пуф».[1]
Девчонки снова хихикнули.
— А почему в эту лампу вкручена черная лампочка?
— От нее постеры светятся.
Снова смех.
— Послушайте, я тогда учился в школе! — заявил Майрон, будто это все объясняло.
— А девушек сюда приводил? — не унималась Эйми.
Майрон приложил руку к сердцу.
— Настоящий джентльмен никогда не рассказывает о своих победах, — ответил он и, помолчав, добавил: — Да.
— А сколько?
— Что — сколько?
— Сколько девушек сюда приводил?
— А-а. Примерно… — Майрон закатил глаза и начал загибать пальцы, глядя в потолок. — Значит, три в уме… Я бы сказал, между восемью и девятью сотнями тысяч.
Теперь девчонки смеялись уже в полный голос.
— Вообще-то, — заметила Эйми, — мама рассказывала, что ты был очень даже ничего!
— Что значит «был»? — Майрон удивленно поднял брови.
Девчонки повалились на кровать, задыхаясь от смеха. Майрон покачал головой и пробурчал нечто невразумительное по поводу уважения к старшим. Немного успокоившись, Эйми спросила:
— А можно еще вопрос?
— Давай!
— Только серьезно.
— Я слушаю.
— Фотографии наверху. На полке.
Майрон кивнул, понимая, что последует за этим.
— Это твой портрет на обложке «Спортс иллюстрейтед».
— Да, мой.
— Родители говорят, что ты был величайшим баскетболистом страны.
— Твои родители преувеличивают, — возразил Майрон.
Девушки не спускали с него глаз. Прошло пять секунд, потом еще пять.
— У меня что-то застряло в зубах? — поинтересовался Майрон.
— А разве тебя не пригласили в «Лейкерс»?
— «Селтикс», — поправил он.
— Извини, «Селтикс». — Эйми не сводила с него глаз. — А потом ты повредил колено, верно?
— Верно.
— И твоей карьере пришел конец. Раз, и все!
— Примерно так.
— Ну и… — Эйми замялась. — Как это?
— Повредить колено?
— Быть звездой, и все такое, а потом — бах! И больше никаких игр.
Девушки напряженно ждали, что он скажет. Майрон постарался ответить подобающе.
— Очень долго было плохо, — произнес он.
Ответ им понравился.
Эйми покачала головой:
— Наверное, хуже не бывает!
Майрон взглянул на Эрин. Та сидела, опустив глаза. В комнате стало тихо. Он ждал. Наконец она на него взглянула. Испуганная, маленькая и такая юная. Ему очень хотелось прижать ее к себе и успокоить, но он понимал, что делать этого нельзя ни в коем случае.
— Нет, — мягко возразил Майрон, по-прежнему глядя на Эрин. — Бывает и хуже, причем намного.
Сверху послышался голос:
— Майрон?
— Иду.
Он направился к выходу, так и не ответив себе на вопрос: «Что, если бы?..» Фраза, которую он случайно услышал, стоя наверху: «Рэнди отвез», — не выходила у него из головы. Разве мог он оставить ее без внимания?
— Я хочу рассказать вам одну историю, — пробормотал Майрон, но замолк.
Он хотел рассказать им об одном случае, который произошел во время его учебы в выпускном классе, когда ему было столько же лет, сколько им сейчас. В доме Барри Бреннера устроили вечеринку, где спиртное лилось рекой. Его команда «Ливингстон лансерс» выиграла чемпионат штата по баскетболу благодаря сорока трем очкам, набранным американской звездой Майроном Болитаром. Все напились. Он помнил Дебби Франкел — чудесную девчонку, которую все очень любили. Она была настоящей непоседой и заводилой. Энергия всегда била у нее ключом, она постоянно тянула руку, чтобы возразить учителю и поспорить, нарочно принимая другую сторону. В полночь Дебби подошла к ним, чтобы попрощаться. Очки у нее сползли на самый кончик носа. Он запомнил это особенно отчетливо — очки на самом кончике носа. Майрон видел, что она едва держалась на ногах. Как и две другие девчонки, которые поехали вместе с ней.
Что было дальше — достаточно очевидно. Они ехали слишком быстро и не вписались в поворот на холме, чтобы попасть на Саут-Орандж-авеню. Дебби погибла в автокатастрофе. В течение шести лет искореженные остатки машины были выставлены перед школой на всеобщее обозрение. Кстати, подумал Майрон, куда их в конце концов дели?
— Что? — вернула его к действительности Эйми.
Но Майрон не стал им рассказывать о Дебби Франкел. Эрин и Эйми наверняка слышали разные интерпретации этой истории. Майрон понимал: это не сработает. И он решил, что нужно действовать иначе.
— Я хочу, чтобы вы пообещали мне кое-что, — сказал он.
Эрин и Эйми подняли головы.
Он достал бумажник и вытащил две визитные карточки. Затем, покопавшись в верхнем ящике письменного стола, отыскал ручку, которая писала.
