Росс Макдональд - Омут

— Хорошо.

Я взглянул на женщину. Чистый, спасительный кислород! Но поглубже вдохните его, и у вас возникнет сладкое головокружение. И даже опасное. Меланхоличный взгляд из-под густых ресниц, слегка, совсем слегка впалые щеки, кожа и фигура, как говорится, экстра-класса.

Ее пальцы расстегнули ридикюль из золотистой материи, украшенный мелкими бриллиантами.

— Ах, чтоб тебе пусто было. — Ее голос звучал ровно и тихо.

— Что-нибудь случилось? — я произнес эти слова, не тешась надеждой обратить на себя внимание.

Миссис Килборн не обернулась, не посмотрела на меня. Я подумал, что мне дали от ворот поворот, и не стал особенно настаивать на ином варианте. Но тут она сказала, все тем же ровным, тихим голосом:

— Ночь за ночью, ночь за ночью, и так без конца. Если бы у меня было, чем заплатить за такси, я бы ушла от него.

— Буду рад помочь.

Теперь она повернулась ко мне. Ах как мне захотелось быть сейчас помоложе и покрасивее и чтоб в моем кармане гремела бы мелочь, по крайней мере миллион!

— Кто вы?

— Ваш неизвестный поклонник. Уже пять последних минут. За них ручаюсь.

— Благодарю вас, неизвестный поклонник, — она улыбнулась, подняв брови, и ее улыбка разила, как стрела. — Вы уверены, что я имею честь разговаривать не с отцом пятерых детей?

— Общественное мнение, старые предрассудки... В моем распоряжении целая эскадра такси.

— Это забавно, но та же эскадра — и в моем распоряжении тоже. Точнее сказать, в распоряжении мужа. Мне же нечем заплатить...

— В данную минуту меня поджидает такси. Вы можете им воспользоваться.

— Какая любезность! И самоотречение в придачу... Так много неизвестных поклонников хотят стать известными.

— Не обязательно.

— Забудьте-ка, о чем я сказала. У меня не хватит мужества ни на что, кроме разговоров. Она посмотрела на свой столик; огромная голова повелительно кивнула, подзывая ее. Туда она и направилась.

Бармен в этот момент произнес, разведя руками, обращаясь к публике:

— Прошу прощения, господа, нам пора закрывать.

— Кто эта загадочная дама? — тихо спросил я у него.

— Миссис Килборн?

— Да, кто она?

— Миссис Уолтер Килборн, — было окончательно заявлено в ответ. — А с ней Уолтер Килборн.

Это имя ассоциировалось у меня с деньгами, большими деньгами, но как-то неопределенно, неточно.

Я уже сидел в такси, когда они, все трое, появились на улице. Сразу же и лимузин подъехал к обочине тротуара. Ноги Килборна были маловаты и слабы для его огромного туловища. Роста с женой он был одинакового. Ривис распахнул им дверцы машины, потом сам уселся на переднее сиденье.

Мой таксист поинтересовался:

— Хочешь еще разок сыграть в преследователей?

— Было бы неплохо, еще не так поздно.

— У некоторых парней, — проворчал он, — совсем особое чувство юмора.

Тем не менее мы развернулись и быстро поехали следом за черным лимузином. Движение поутихло, и было нетрудно держать приличное расстояние, но так, чтоб не упустить из виду красные огоньки его задних фар. В середине проспекта черный лимузин снова свернул к тротуару. Килборны вышли из машины и скрылись в дверях отеля "Фламенко". Ривис остался сидеть рядом с шофером. Черный внезапно развернулся и промчался мимо нас в противоположном направлении. Мой водитель остановился в сотне ярдов от "Фламенко". Он яростно боролся со сцеплением и с рулем.

— Сколько еще?

— Увидим, увидим. Давай поворачивай.

— Около двух часов ночи я обычно делаю передых: что-нибудь пожую, выкуриваю сигарету.

— Да, это полезно. Только вот убийство иногда нарушает наш хронометраж.

Стрелка спидометра скакнула, сбрасывая набранную было скорость.

— Ты сказал убийство?

— Вот именно.

— Кого-то убивают или собираются убить?

— Уже убили.

— Не люблю путаться в убийства.

— Кто же любит... Держи черного в поле зрения и меняй дистанцию.

Черный автомобиль остановился перед светофором. Замигала боковая фара. И тут водитель моего такси совершил ошибку: подъехал к нему слишком близко. Ривис посмотрел назад, глаза его были огромными и черными в свете от нашей машины. Что-то сказал шоферу. Вряд ли они обсуждают красоту ночи. Я выругался про себя.

Лимузин свернул налево, выбрался на Фривэй и пошел со скоростью, для которой и был предназначен. Стрелка нашего спидометра дошла до восьмидесяти и замерла, как стрелки остановившихся часов. Огни задних фар преследуемой машины исчезли за очередным поворотом и умчались, а мы все еще преодолевали на визжащих шинах предыдущий поворот.

— Извини, — сказал водитель, застыв над рулем. — Этот чайник может запросто держать по сотне миль отсюда и до Сан-Франциско. Я так не тяну.

Глава 11

Грэхэм-Корт не изменился за тот час с лишним, как я уехал из него в поисках Ривиса. И все же... Тот факт, что Ривис, рядом со всей этой заброшенностью, садился в лимузин, доставлявший его в общество мистера Килборна, придавало Грэхэм-Корту некую таинственность: не совсем исключалась возможность того, что за покосившимися стенами халуп было нечто иное, чем выпивка, бедность и ночи с дешевыми девочками. Может, для Ривиса Грэхэм-Корт — это сцена, игра, маска, уединенный уголок, где актер разыгрывал бедность за тысячу долларов в день; трущоба, где прекрасный принц проживал пока инкогнито.

Из первого на моем пути домика слышались причитания женщины и невнятно ворчал мужчина, приказывающий ей, наконец, заткнуться. В следующей лачуге, она выступала чуть вперед из ряда лачуг-соседей, подобно разъяренному сверчку, стрекотало радио. Обиталище Ривиса — третий дом слева, если считать с улицы.

Дверь открылась с первой же попытки при помощи обычной отмычки. Я закрыл дверь за собой и нащупал выключатель.

Комната вынырнула из темноты и заключила меня в грязноватый оштукатуренный куб, покрытый побелкой. Свет давало бра — лампочка с бумажным абажуром, встроенная в висячее двойное гнездо; от него тянулась проводка, сначала вдоль стены до вбитого голого гвоздя, а затем вниз по стене к двухкамфорочной электроплите. На покрытом клеенкой столе, рядом с плитой, рассыпаны темные крошки. Некоторые из них двигались. К противоположной стене привалился комод, куски иссохшей фанеры отслаивались от его боков. На крышке комода, во многих местах прожженной окурками, я увидел пузырек с лосьоном для волос и пару армейских кисточек для бритья с инициалами "П.М.Р.".

Я исследовал ящики комода, где обнаружил две выстиранные рубашки, две пары хлопчатобумажных носков, отвечающих последнему писку моды, смену белья, картонную коробку с наклейкой "Шейк" и цветной фотографией самого Шейка, голубую шелковую ленту за "второе место в юношеских состязаниях по преодолению полосы препятствий", что состоялись в лагере Макензи в тридцать первом году, и коробку складных очков, их пластиковая оправа была под цвет ленты. На многих оправах надписи: "Поздравляем Патрика, или Пэта, Ривиса". В нижнем ящике лежала грязная одежда.

Железная кровать в левом углу напротив входа занимала чуть ли не четверть всего пространства комнаты. Застлана одеялом — принадлежностью военно-морских сил Соединенных Штатов. Фотографии над кроватью казались неразлучными с одеялом: обнаженные бабенки, на каждую из дам приходилось по дюжине фотографий. Увидел я здесь и Гретхен Кек, — нежное тело, лицо застыло в смущенной улыбке. Напротив кровати с изогнутой железной трубы свешивалась выцветшая зеленая занавеска, за ней скрывались раковина, унитаз, переносная разборная душевая кабинка из ржавеющего металла. На видавшем виды линолеуме еще не высохла лужа, пачкавшая край занавеси.

Не опускаясь на колени, я протянул руку как можно глубже под кровать и извлек оттуда картонный чемодан с истертыми кожаными уголками. Чемодан был заперт, но дешевый замочек сразу отскочил, стоило только ударить по крышке каблуком. Я вытянул чемодан на свет и откинул крышку. Под источающей запах плесени мешаниной грязных рубашек и носков на дне хранились распечатанные письма, еще какие-то бумаги. Большинство бумаг — личные письма девиц. Одно, например, начиналось так: "Мой дорогой! Ты буквально свел меня с ума прошлой ночью", — и оканчивалось:

— "Теперь, когда я знаю, что такое любовь, мой дорогой, не уходи и не покидай меня, напиши и скажи мне, что ты этого не сделаешь". Другое, написанное почерком более взрослого человека, начиналось: "Дорогой мистер Ривис" — а заканчивалось словами: "Я безумно люблю вас всем сердцем". Были тут официальные рекомендации, справки, в одной из них констатировалось, что Патрик Морфи Риан родился в Бир-Лейк-Каунти, штат Кентукки, 12 февраля 1921 года, 23 июня 1942 года поступил на службу в морскую пехоту Соединенных Штатов в Сан-Антонио, штат Техас, был уволен в отставку в Сан-Диего в декабре того же года, причем уволен за некие прегрешения. Гражданская карьера Риана: земледелец, механик в гараже, ученик в бригаде по техническому обслуживанию нефтяных скважин, наивысшая ступень — пилот в торговой авиации. Была здесь и копия заявления, направленного в Национальную службу страхования жизни, — на сумму в две тысячи долларов, — составленная все тем же Патриком М.Рианом и датированная вторым июля 1942 года. В заявлении содержалась просьба переслать страховой полис Элен Риан Кассиди, проживающей на Р.Р. 2, в Бир-Лейн, штат Кентукки. Ею могла быть мать, сестра или бывшая жена.