Ричард Пратер - Рукопись Чейма
Многие криминальные личности награждают друг друга кличками, человеку несведущему совершенно непонятными. Но Фрэнсис Макги, как вы, наверное, уже догадались, носил свою кличку вполне оправданно. Он страдал отрыжкой почти постоянно. Икал, рыгал, иногда с присвистом и рычанием.
Он сосал противокислотные пастилки, глотал какие-то липкие снадобья, принимал слабительное и, может, даже молился. Но ничто не помогало. Газы продолжали скапливаться, как на дне колодца, а потом неизбежно выходили наружу. Впрочем, это слишком мягко сказано, чтобы описать, с каким бульканьем, ревом и громыханием они извергались из Рыкуна.
Я взглянул на физиономию Макги: багровая рожа, толстые губы, нос картошкой, выпученные глаза. Он напоминал шар, обтянутый кожей и наполненный газом, который рвется наружу, распирая его круглое брюхо и заставляя чуть не выскакивать из орбит глаза.
— Привет, Рыкун, — сказал я.
— Мое вам.
— Приехал навестить больного друга?
Он не ответил. Я уже слышал, как внутри у него рокочут газы. Может, так у него было всегда, но то, что своеобразная болезнь Макги разыгрывалась особенно сильно, когда он был возбужден, расстроен или чересчур взволнован, было истинной правдой. Видно, в данный момент его одолевали неприятные мысли. Рыкун меня не любил, нет. Я был не в его вкусе. Я даже не был простым жуликом.
— Я пошутил, — успокоил я его. — Когда Чейм звонил Эдди?
— А он разве звонил? Я не знаю.
— Ну Лэш-то сейчас у него или скоро будет у него. Я там… потолковал с Эдди. Что у него за дела с Чеймом?
— Откуда мне знать? Он что, мне докладывает?
Воркотня и урчание в животе Макги становились все настырнее. Я и в самом деле плохо действовал на Рыкуна. Наконец его плоть больше не могла сдерживать свое гнилостное содержимое. Оно поднялось и вырвалось наружу с отвратительным звуком, похожим одновременно на предсмертный хрип старика и плач описавшегося младенца. Эффект был поразительным.
Рыкун уже даже не прикрывался рукой. Я определил, что он ел что-то, содержащее чеснок, лук и скорее всего свежий конский навоз.
— Ну, будь здоров, — попрощался я.
Он не соизволил ответить. Забросил в пасть какую-то таблетку и стал ее жевать. Хотя и знал, как знал я и все остальные, что она ему не поможет.
* * *В половине пятого уже во второй раз я приехал на площадку, где Уоррен Барр снимался в вестерне. Он был первым в моем списке из трех лиц. После разговора с Гидеоном я, естественно, кроме этих троих, узнал что-то и о других персонажах, связанных с Голливудом. И теперь был как ходячая энциклопедия по скандалам, сексу, прегрешениям и необъяснимым приступам раздражения. Чейм рассказал мне дюжину историй о заправилах и мелкой сошке голливудского кино— и телебизнеса. С подлинными именами, конкретными фактами, иногда доказуемыми, иногда — нет. И вдобавок две-три истории о людях, не имеющих отношения к театру, кино или телевидению.
Только половину из названных лиц можно было отнести к потенциальным жертвам шантажа, к людям, которым было что терять и чем платить за молчание. Из них я выбрал троих как наиболее перспективных с точки зрения урожая, на который рассчитывал шантажист. Именно на них, мне казалось, Джелликоу скорее всего сконцентрировал бы свое внимание. Не Джелли, конечно, а другой, новый мистер Джелликоу, более решительный и дерзкий.
Из трех выбранных мною лиц Барр был самой очевидной жертвой. В течение многих лет он считался одной из самых ярких звезд ковбойских фильмов и мог скопить кругленькую сумму даже из того, что оставалось после уплаты налогов. Я помнил также об истории, рассказанной Лусиллой Мендес: о публичном избиении и унижении Джелликоу, пострадавшего от кулаков Уоррена Барра. Кроме того, красавец Уоррен частенько встречался с Сильвией Ардент, что тоже нельзя сбрасывать со счетов.
Двое других были Дж. Лоуренс Мартин и Зина Табур.
Дж. Лоуренс Мартин, адвокат, один из учредителей ультрареспектабельной фирмы «Мартин, Рид и Вайсс» в Беверли-Хиллз, до переезда сюда был председателем комитета в законодательном собрании другого штата. Группа сомнительных лиц пожелала построить близ столицы того штата на участке в сто акров, где запрещалось играть даже в бинго, стадион для проведения собачьих бегов. Несколько законодателей, включая Джорджа Л. Мартина, как он тогда называл себя, сумели преодолеть сопротивление оппозиции, зональные ограничения и установленные законом запреты простым приемом: они провели через законодательное собрание несколько новых либеральных законов и поправок к старым — либеральным для сомнительных лиц — и устранили путем подмены законов все препятствия.
На следующих выборах эта группа законодателей с Джорджем Мартином в их числе потерпела поражение и лишилась своих мест. Однако большинство из них стали обладателями акций нового законного предприятия, которое со временем превратилось в великолепное спортивное сооружение, где проводились бега не только собак, но и лошадей. Это счастливое событие увеличило сумму поступлений в казну штата и способствовало приобретению новых породистых лошадей.
Капитал Джорджа Мартина и в бытность его законодателем оценивался в два с половиной миллиона долларов, а теперь, даже по скромным подсчетам, составлял свыше десяти миллионов. Нельзя сказать, что подобные сделки были уникальными и грозили Мартину крупными неприятностями. Но все же он не хотел бы, чтобы об этом деле стало широко известно. Особенно теперь, когда он стал руководителем фирмы «Мартин, Рид и Вайсс», был объявлен человеком года за пожертвования на социальные нужды и намеревался, по слухам, снова баллотироваться в законодательное собрание. Только на этот раз он примеривался к Конгрессу, который находился в Вашингтоне, округ Колумбия.
Так обстояли дела с Джорджем Мартином, если факты, приведенные Чеймом, были достоверны.
Кроме того, один из сотрудников фирмы «Мартин, Рид и Вайсс» представлял интересы миссис Глэдис Джелликоу на бракоразводном процессе и помог ей выиграть. Вряд ли этот факт мог породить в душе Уилфреда маниакальную злобу. Конечно, он не вскрыл себе вены из-за того, что за утренним кофе не может больше с любовью лицезреть физиономию Глэдис, но вряд ли он с удовольствием отстегивал каждый месяц три тысячи «зеленых».
Третьей в моем списке значилась Зина Табур.
Вы, конечно, слышали о всех этих конкурсах: «Девушка, с которой мне хотелось бы испечь пирог», «Девушка, с которой мне хотелось бы покататься на лыжах в Альпах», «Девушка, которую я хотел бы видеть на экране» и прочих. Так вот, Зина Табур была избрана большинством мужчин-зрителей как «Девушка, с которой мне хотелось бы поболтать».
Продюсеры достаточно деликатно сформулировали девиз конкурса, однако любой юнец, достигший половой зрелости, мог легко догадаться о его истинном смысле. Зина Табур выиграла конкурс легко, опередив свою ближайшую соперницу — необыкновенно красивую и сексапильную девушку — более чем на миллион голосов.
Она была невысокого роста. Но сложена так, что никому и в голову не пришло бы пенять ей за недостаточную стать. Ее имя — Зина Табур — как нельзя лучше подходило к внешности: смуглой коже, миндалевидным зеленовато-серым глазам, обольстительным губам, густым черным волосам, волнистым покрывалом занавешивавшим всю спину.
Она была не то турчанкой, но то египтянкой, а может, итальянкой или испанкой — в общем, имела экзотическую национальность. Никто точно не знал, откуда она родом — из Стамбула, Танжера, Израиля или Сингапура. Так, во всяком случае, говорили. Но судя по внешности и голосу, в ней было намешано всего понемногу плюс что-то от знойных арабских ночей.
Она убила своего мужа. Застрелила его.
Опять-таки это были только слухи. Никто на самом деле ничего не знал наверняка. Но несколько человек все-таки знали: Чейм, Джелликоу и, конечно, я.
Таков был мой список: Барр, Мартин и Зина. Правда, мне ничего не было известно о каких-либо отношениях между Уилфредом и Зиной. Но более миллиона голосов, полученных ею, что-то значили. И я мог поклясться в свете того, что узнал от Сильвии, что один из этих голосов принадлежал Джелликоу.
Я приехал на студию, когда заканчивалась съемка последней на сегодня сцены с участием Уоррена Барра. Я остановился поодаль, чтобы не мешать перестрелке, и наблюдал за действием, происходившим на площадке. Барр, видно, уже разделался с тремя-четырьмя опасными преступниками и сейчас разыгрывал то, что в «Паническом бегстве» выдавалось за любовную сцену.
Перед камерой лицом друг к другу стояли Барр и не очень стройная девица в обтягивающих джинсах и просторной белой рубашке. Мне не было слышно, что она говорит, но все реплики принадлежали именно ей.
Барр, этакая мощная фигура, просто стоял и смотрел на нее. Неподвижно и молча.
