Игорь Срибный - Летучие мыши
— Эй, Салех, ну-ка кончай дурочку ломать! — крикнул Вазген, но Салех не пошевелился.
— Он без сознания, — хлюпая сломанным носом, сказал Рустам. — Ты что, не видел, как этот козёл приложил его ногой по яйцам? Старик прав! — неожиданно поддержал Виталия Рустам. — Если мы их замочим, уходить нам придётся этой же ночью. А Салех, я так понимаю, не ходок. Неделю — точно. У меня сломан нос. Гено лежит при смерти. Ты хочешь сам уйти? Попробуй! — в его голосе прозвучала явная угроза…
Вазген словно закаменел. Он сидел, уставившись в одну точку, не мигая…
— Ты слышал, что я сказал, шеф?! — окликнул его Рустам.
— Я бы убил его, — наконец, сказал он.
— Так убей! — заорал Рустам, толкая по столу автомат в сторону Вазгена. — Убей хоть раз! У тебя же духа не хватит даже ударить человека! Что ты передо мной-то понты колотишь?!
— У нас разное предназначение в этой жизни, — уже спокойно сказал Вазген. — Кто-то должен думать, кто-то убивать. Таким образом достигается равновесие…
— Да пошёл ты,… шеф! — сказал Рустам и, подхватив автомат, вышел из столовой.
— Старик, ты должен помочь мне! — сказал Вазген после ухода Рустама. — Сербина надо отнести в его комнату… А ты, старуха, посмотри Салеха. Нужно привести его в чувство. Ты тоже вставай! — он повернулся к Насте. — Будешь присматривать за своим заступником…
Глава 3
День клонился к вечеру.
Вазген стоял у окна второго этажа, рядом на стуле сидел Салех. Он был бледен, и мелкий бисер пота блестел на его лице. Он с трудом смог подняться на второй этаж, и Вазген, видя его состояние, принёс ему стул.
— Ну, и как там наш калека? — тяжело дыша, спросил Салех.
— Никаких признаков жизни! — ответил Вазген. — Я недавно заходил к нему.
— Почему ты не убил его?
— Старик упёрся. Придётся пока оставить его в живых.
— Грёбаный ублюдок! — сквозь зубы процедил Салех. — Он мой, Вазген! Я сам поставлю на нём последнюю точку!
— Не думай пока об этом, — Вазген посмотрел на Салеха. — Нельзя менять правила, когда игра в разгаре…
— Ты о чём говоришь, шеф?! — вскричал Салех. — Какие, на хрен, правила? Какая игра? Все игры закончились в тот момент, когда эта змея показала нам зубы!
— Игра, которая называется «выживание», Салех. И в этой игре никто и ничто не должно стоять на нашем пути к спасению! Поэтому цепочка такова: пока жив Сербин, старик со старухой работают на нас. Ты жаждешь его долгой и мучительной смерти, и я тебя понимаю и солидарен в этом с тобой. Но сейчас он нам нужен живой, иначе, старика со старухой, и девку заодно, короче, нам придётся убивать всех.
— А так ли уж нам нужны старик со старухой? — задумчиво процедил Салех.
— Салех, хватит об этом! Если мы сделаем сейчас один неверный шаг, сюда сбежится кодла ментов, и тогда нам не уйти! Тебе ЭТО надо?
— Зачем нам старик? — Салех смотрел на Вазгена тяжёлым взглядом. — Зачем нам старуха? Что изменится от того, что мы их порвём?
— Бля, Салех! — Вазген в возбуждении заметался вдоль окон. — Ну, неужели тебе непонятно, что только старик сможет узнать в посёлке, когда прекратятся поиски девки. Это — раз. Только старик сможет разрулить ситуацию, если сюда вдруг случайно набредёт толпа ментов, скажем, воды попить. Это — два. И нам не устоять в случае штурма — это три! Мы должны высидеть, хотя бы неделю, тихо, как мыши в норе. Потом ажиотаж вокруг пропажи девки спадёт, и мы спокойно уйдём…
— Почему её так упорно ищут? — Салех немного успокоился.
— Почему? Потому что Гено сдёрнул не ту девку! К ней очень тепло относились в посёлке: на войне потеряла мужа, мать больна чем-то раковым… Девка пахала в аптеке на износ — круглосуточно, чтобы заработать на лечение матери! А Головинка — посёлок маленький — все друг друга знают! А её любили в посёлке…
— Старик едет! — прервал его Салех, увидев в окно белую «семёрку» Виталия. — Иди, встречай! Я присмотрю здесь.
Вазген бегом спустился в гараж.
Дарья уже открывала ворота, и Вазген встал за стену, держа наизготовку карабин.
Виталий въехал в бокс, и Дарья сразу же закрыла ворота, задвинув тяжёлый засов в петли.
— Ну, что в посёлке, старик? — спросил Вазген, выходя из своего укрытия.
— Вам не нужно было трогать Анастасию! — угрюмо сказал Виталий.
— Это мне известно и без твоих умозаключений! — прервал его Вазген. — Говори по существу.
— Сейчас на её поиски дополнительно брошена рота солдат из части внутренних войск и люди из МЧС с собаками, натасканными на поиск людей в завалах. Они прочёсывают местность в округе по квадратам. Милиция работает по усиленному варианту. Шум вы подняли большой… Если вас найдут — вам не сдобровать!
— Я же сказал, мне нужны твои умозаключения! — глаза Вазгена сверкнули в полутьме гаражных боксов. — Старуха, иди к Сербину и приведи его в чувство! Сделай всё необходимое, чтобы завтра он был в порядке. Утром я проведу военный совет, и мне нужно, чтобы он присутствовал на нём! Марш!
— Мне не унести все покупки одному, — сказал Виталий. — Давайте мы сначала разгрузим с Дарьей багажник.
— Разгружайте, — буркнул Вазген. — Только быстро!
Он прошёл в столовую и сел на своё привычное место, со злостью бросив на стол карабин. Сербин был прав, говоря о том, что его терзали угрызения совести. Вазген сейчас, как никогда раньше понимал, в какое жуткое дерьмо он попал, связавшись с этой троицей. Эти мясники не несли в себе ничего человеческого. Эти подонки, жаждущие крови, не представляли никакой ценности ни для себя самих, ни для окружающего мира. Что могло толкнуть его в их компанию? Вазген застонал сквозь плотно стиснутые зубы… Уж он-то прекрасно понимал, что только жажда власти, только неуёмное желание управлять хоть кем-то привели его на кривую дорожку. В какой-то момент он дал волю своей непомерной гордыне, и теперь вынужден был пожинать горькие плоды. Его отец, который в школе преподавал историю, видел в Вазгене личность, но видел и его раздутое самолюбие и тщеславие. И он когда-то, еще в школьные годы Вазгена, сказал ему фразу, вычитанную у кого-то из старых философов: «Самое опасное следствие гордыни — это ослепление: оно поддерживает и укрепляет ее, мешая нам найти средства, которые облегчили бы наши горести и помогли бы исцелиться от пороков». Вазген почему-то всегда помнил это изречение, но как будто, желая опровергнуть его суть, всегда всё делал вопреки ему…
В столовую вошли Виталий и Дарья, неся в руках тяжёлые пакеты.
— Эй, старик, ты что, всё это купил в одном магазине? — не на шутку встревожился Вазген, увидев пакеты.
— Я не настолько глуп! — ответил Виталий. — Мне пришлось поколесить, чтобы никто не заинтересовался вопросом, зачем мне столько продуктов на двоих.
— Разумно, — Вазген успокоился. — Старая, свари-ка мне кофе. Только не такой, как всегда. Послабее. От твоего кофе мой желудок скоро превратится в кусок дублёной кожи… А потом иди к Сербину!
Глава 4
Сербин тяжело приходил в себя. Сполохи невыносимой боли разрывали каждую клеточку его тела. И сознание долго отказывалось возвращаться…
Но резкий запах нашатыря в очередной раз шибанул в мозг, и Сербин открыл глаза. И боль тут же вонзилась клыками в каждый нерв…
Чёрная, плотная, будто осязаемая темнота окутывала комнату, и Егор подумал, что от удара прикладом по голове он потерял зрение и теперь уже ничего не будет видеть…
Через несколько минут боль поутихла, и он начал вспоминать всё, что произошло в столовой. Он медленно протянул руку к протезу, и нащупал пустоту. Движение руки причинило адскую боль, и он попытался повернуться на бок. Боль выстегнула его так, что он поневоле застонал…
Две тёмных тени сразу же метнулись к нему с двух сторон.
— Слава Богу! — узнал он голос Дарьи. — Лежите тихо, не нужно шевелиться… Нельзя вам! Нужен покой!
— Кто ещё здесь? — слабым голосом спросил Сербин.
— Это я — Настя, — ответила девушка и пересела к нему на постель. Почувствовав её близость, Егор нашёл руку Насти и легонько сжал тонкую девичью кисть.
— Сколько я был без сознания?
— Долго, — сказала Дарья. — Несколько часов. Я уже начала думать, что вы в состоянии комы…
— Где мой протез? — спросил Егор.
— Салех, когда очнулся, разбил его прикладом, — ответила девушка. — Хотите сигарету, Егор? Я собирала ваши вещи, разбросанные бандитами, и нашла початую пачку.
— Хочу, — едва слышно сказал он. — Я давно не курил, потому что моя пачка закончилась, а просить у Вазгена я не хотел.
Настя вставила сигарету между разбитыми губами Сербина и чиркнула колёсиком зажигалки. В тонком, дрожащем, как от озноба пламени зажигалки он увидел девичий силуэт и глубоко затянулся, разорвав кашлем тишину комнаты. Острая боль отозвалась в рёбрах, закружилась голова, и в неверном красноватом свете, отбрасываемым огоньком сигареты, комната поплыла перед глазами…
