Лучший приключенческий детектив - Аврамов Иван Федорович
Я наполнил Арсену последнюю рюмку. Он выдул ее, не дожидаясь меня, и надо сказать, что аппетит его остался, как и в начале, поистине зверским — все, чем я мог закусить свой коньячок, в мгновение ока исчезло в его акульей пасти. И на здоровье! Арсен был ценен мне не менее, чем «язык» для разведчика.
— А в «Приюте пилигрима»…
— «Приюте девственниц»! — дурашливо оборвал меня на полуслове мой уже пьяный в куски приятель.
— Хорошо, девственниц, — согласился я. — Погоди, о чем я хотел? Ах, да! Не боятся ли в «Приюте», что этот ваш контингент с нарушенной целостностью наведет на вас, ну, скажем, ментов?
— Шутишь. Здесь, по-твоему, дураки? Товар привозят и увозят, как кота в мешке. Понял?
Я не только понял, я вдруг вспомнил, как отсюда, сомнения в этом уже почти не было, увозили с завязанными глазами Модеста Павловича Радецкого.
Арсен уже храпел, одетый, у себя на кровати, когда я аккуратно, по отдельности, вложил две пустые бутылки в целлофановые пакетики, спрятал их в дорожную сумку и, выйдя в пустынный двор, набрал по мобильному Зою.
— Подъезжай завтра сюда часам к десяти утра. Остановишься у последнего поворота, после которого уже прямая дорога к «Приюту». Не знаю, приметила ли ты, но там растет старый дуб, наполовину зеленый, наполовину сухой. Под ним в траве найдешь целлофанки с двумя пустыми бутылками. На них отпечатки пальцев трех человек — мои и еще двух типов.
— А отпечатки пальцев продавцов или грузчиков?
— Я их предусмотрительно стер, — тихо засмеялся я. — Но ты молодец! Это ж надо…
— Эд, я ужасно соскучилась по тебе, — жалобно сказала Зоя. — Когда закончится эта пытка?
— Не знаю, милая. Но дня три-четыре еще понадобится. Слушай дальше. Позвонишь по этому телефону, — я продиктовал номер, — Владимиру Юрьевичу Вальдшнепову. Срочно отдай ему тару и попроси, чтобы он сверил отпечатки с теми, которые на пуговице. Он знает, о чем речь. Совпадут, не совпадут — все равно позвони мне. Последнее — если совпадут, то на какой из бутылок. Это очень важно. Еще одно последнее — ни меня, ни «Приюта» не рассекречивай. Скажешь, я потом сам объясню. И самое-самое последнее, Зоечка — я тебя люблю. Я очень тебя люблю.
— Я тоже, Эд, — прошептала она. — Я тоже.
Утром я проснулся от громкой, очень протяжной, как паровозный гудок в день прощания с Лениным, отрыжки. Она длилась с минуту, не меньше. Вторая была еще длиннее. Третья — короткая, как чих. А четвертая вполне могла претендовать на место в Книге рекордов Гиннеса. Господи, подумал я, монгольские воины, объевшиеся полусырой конины у походного костра и отрыгивающие на всю степь, просто невинные мальчики по сравнению с этим монстром.
После отрыжек началось громкое, будто человека душат, харканье. Мне захотелось встать и вколотить Арсену его крепкие, острые и треугольные, как у белой акулы, зубы прямо в розовый зев пасти.
— Проснулся уже?
— Ты вообще-то проверялся у врача когда-нибудь?
— Не-а. А что?
— Да ничего, — буркнул я. — Ты так отрыгиваешь каждый день?
— Конечно, — подтвердил этот уникум, и я понял, что уже из-за одного этого слишком задерживаться в «Приюте девственниц» мне нельзя.
— Слушай, а я вчера закосел. Наверное, молол что-то не по делу? — испуганно спросил Арсен.
— Да я и сам плохо помню. Фомин-то выпил чуть-чуть, а я, считай, влил в себя всю бутылку коньяку.
— Ну, мы с тобой как близнецы-братья, — с облегчением сказал Арсен и расхохотался.
Глава XIII
Сегодня предстояло идти в ночную. Сидя на лавочке возле нашего коттеджа и лениво покуривая, я присматривался к тому, что делается на территории пансионата. В общем-то, ничего. Оживленно лишь на хоздворе, где разгружается машина с продуктами, людишки резво заносят в подсобку ящики с колбасами, копченостями, горячительными и прохладительными напитками. Потом дошла очередь до мяса: куры, говядина, половина свиной туши, сало с которой уже содрано.
Гостевых машин на стоянке всего две. Вечером их будет двадцать-тридцать. Что ни говори, а ночь — это лучшее время для любви. Хоть эти, которые тут или еще с вечера, или заявились с утра пораньше, вовсю, видать, резвятся у себя в номерах. «Ну и Бог вам в помощь», — усмехнулся я про себя.
Вернувшись к себе в комнату, я подремал с часок-полтора, избавляясь от не столь уж тяжкого, бывало и похуже, похмелья. Проснувшись, подумал, что Зоя, по идее, уже в Киеве, может, даже уже встретилась с Владимиром Юрьевичем, если он никуда не завеялся.
Интересный этот «Приют девственниц» — вход рубль, а выход — два. Утром мне надо было вынести в лес тару — оказалось, так просто с территории не выпускают. Куда, зачем, надолго ли? Повезло, что сегодня дежурил на входе Арсен. Он-то и пристебался с этими дурацкими вопросами: не пансионат, а зона какая-то!
— Да я через часок вернусь! Голова слегка раскалывается после вчерашнего, понял? Ну, посижу или полежу где-нибудь под кустиком, воздухом подышу.
— Это в такую холодрыгу? — недоверчиво спросил Арсен.
— Считай, что нам с тобой повезло. Представь, если б солнце жарило вовсю? Эх, пивка бы сейчас из морозилки!
— Фомин этого не любит, — предупредил Арсен. — Запах в рабочее время — ни-ни! Тут же выгонит!
Мне и вправду повезло, что сегодня пасмурно, прохладно, — вполне оправданно на мне длинная легкая ветровка. В ее внутреннем нагрудном кармане спрятана пустая водочная бутылка. Вторая, коньячная, засунута, по солдатской привычке, сзади под брючный ремень.
— Ладно, иди, — разрешил сосед по комнате, — только не шатайся там долго. Ты хоть и не на посту, но Фомин вполне может хватиться тебя.
— Старик, я что, первый раз замужем? — оскорбился я.
Хороший парень этот Арсен — я прощаю ему даже его супермонгольские отрыжки…
Теперь, коротая послеобеденное время опять-таки на лавочке или прохаживаясь вокруг да около нашего спального коттеджика, я в один прекрасный момент заприметил, что на территорию пансионата вкатился голубой «пассат» с тонированными стеклами, но не припарковался, а, подъехав к парадному входу, обогнул затем здание по торцу и скрылся за ним. Гуляющим шагом я тоже вознамерился обойти пансионат, но охранник на основном входе сделал предупреждающую отмашку рукой:
— Туда нельзя, приятель!
Я кивнул — дескать, понял, и возвратился восвояси. Надо быть круглым идиотом, чтобы, располагая той информацией, которая у меня уже была, не сделать вывод: сейчас с черного входа в «Приют пилигрима» вошла очередная, привезенная на продажу девственница. Скорее всего, для преступных забав с малолетками предназначен третий этаж, доступ куда имеют лишь самые доверенные лица.
Ровно в восемь вечера я заступил на вахту. Несмотря на в общем-то позднее время, Юрий Ильич Осмоловский еще работал у себя в кабинете. Примерно через полчаса он вышел в коридор, но не один, а с человеком, удивительно напоминающим…пиранью. У него были неприятно выпученные глаза и сильно выдвинутый вперед подбородок. Я вспомнил, как Модест Павлович описал человека, который его запугивал: похоже, это он. Осмоловский и человек-пиранья, негромко переговариваясь, направились на выход. Босс на сей раз меня не заметил. Ну и хорошо! Неслышно пройдясь по ковровой дорожке, я подошел к лестнице, ведущей на первый этаж, — отсюда хорошо просматривалось рабочее место портье. Я увидел то, что хотел увидеть: ключ от кабинета Осмоловский отдал именно ему. Еще я засек, что этот ключ — с круглым красным брелоком.
На этаже у меня — тишина и покой. Изредка лишь остановится лифт, и официант из ресторана покатит тележку с едой и напитками в номер, откуда поступил заказ. Не все ж людям заниматься любовью, иногда не мешает и подкрепиться.
Ближе к полуночи вышла на связь Зоя.
— Эд, отпечатки пальцев на бутылке из-под коньяка совпали с отпечатками на пуговице.
Сердце мое ёкнуло: значит, я все-таки нашел, вычислил убийцу Радецкого. Это Петр Павлович Фомин, большой любитель грузинских марочных коньяков. А ему наверняка помогал кто-то еще.
