Ричард Пратер - Распятая плоть

— Ну как, нравится?

Я принялся яростно жевать нижнюю губу. Явно «модерновая» картина должна была называться «Гимн бессмыслице» либо «Издевательство над критикой». Увы, я не мог догадаться, каких слов от меня ждут.

— М-да... конечно... Что ни говорите... — проблеял я.

— Ну, ясное дело, тут еще предстоит поработать, чтобы смысл картины стал понятен обычному человеку. Это одна из моих последних работ. «Диана после охоты» — так я ее назвал. Честно говоря, даже не представляю, смог бы я добиться подобной экспрессии, если бы не великолепие моей модели! Только Айле дано внести в полотно столько огня, страсти, даже драматизма...

— Айле? — вдруг сорвалось у меня с языка. — Так это что — Айла?!

Брови Питера грозно сдвинулись. Я понял, что свалял дурака.

— Конечно, — развязно заявил он. — Это же видно с первого взгляда. Да вы сами посмотрите. — Он коснулся холста длинной кистью, которую держал в руке. — Вот же он, лейтмотив. — И он обернулся за поддержкой к миловидной модели.

Она молча кивнула и повела плечами так, что кимоно как по команде покорно сползло вниз. Полы его разошлись, и я понял, что угадал. Под кимоно и в самом деле ничего не было. С полным равнодушием и к своей наготе, и к моему присутствию она снова натянула на, плечи кимоно. Все это действо заняло не больше минуты, но мне показалось, что прошла целая вечность. Каждое движение Айлы отличалось восхитительной, поистине царственной неторопливостью.

Тонкая ткань, отливая шелковистым блеском, струилась по плечам и скользящими складками сбегала вниз, подчеркивая упругие чаши высокой груди. Казалось, ее вовсе не смущала нагота, я даже заметил, что ее темные глаза прикованы к моему лицу. Она перехватила кимоно поясом, прикрыв верхнюю часть ослепительных бедер, и так и застыла, словно прекрасная статуя: черные брови вразлет, полные груди дерзко выпирают, грозя прорвать тонкую ткань. Ее белоснежная кожа отливала перламутром на фоне черного как ночь шелка, из-за чего девушка казалась обнаженной. И не просто девушкой, а прекрасной дьяволицей. Так мне показалось.

Вдруг кимоно опять распахнулось и струйкой черного шелка скользнуло на пол. Айла повернулась к нам спиной и растянулась на диване, привольно закинув руки за голову. Подняв правую ногу, она лениво отбросила в сторону свое кимоно и замерла.

Питер все еще продолжал болтать как заведенный, но я почти не слышал его. Слова доносились до меня, будто через слой ваты: светотень... элементы символики... требования тональности и что-то еще столь же ценное для меня. Но я смотрел только на Айлу. Насколько я разбирался в живописи, единственным подлинным произведением искусства в этой комнате была лишь она, потому что в ее арсенале имелись и все необходимые элементы, и символика, и тональность, и черт знает что еще.

Питер по-прежнему не мог оторвать глаз от своего холста и не умолкал ни на минуту, ну а я продолжал таращиться на девушку. Ни на мгновение не отрывая глаз от Айлы, я через какие-то промежутки времени произносил бессмысленные слова восхищения и вдруг заметил, что Айла искоса поглядывает на меня с лукавой усмешкой.

Питер повернулся ко мне, когда и я решил, что стоит разочек взглянуть на него, хотя бы для разнообразия. Он счастливо улыбался.

— Спасибо вам, — пробормотал этот блаженный, — вот увидите, какой она будет, когда я закончу.

— Конечно, конечно, — закивал я. — Непременно, я в этом совершенно уверен.

А Питер вновь повернулся к своему творению и, забыв обо всем, самозабвенно накинулся на холст. Насколько я понимал, с картиной уже больше ничего нельзя было сотворить, но он продолжал яростно водить кистью вверх-вниз, отрешившись от всего. Я завороженно следил за ним. Но поскольку уже проник во все секреты его мастерства, то решил, что пора перейти к допросу Айлы.

И тут раздался его истошный вопль:

— Проклятье, куда опять запропастился желтый крон?!

От неожиданности я вздрогнул:

— Что?!

— Желтый крон! Где он? Там, что ли? — Он яростно расшвыривал вещи, словно ледокол, пробираясь к ящику, в котором горой были свалены мятые тюбики с краской. — Айла, я тебя спрашиваю, куда, к дьяволу, запропастился желтый крон?!

Она досадливо пожала плечами. Потом, приподнявшись на локте, кокетливо надула губки. Густая грива волос пышной волной рассыпалась по белоснежному плечу.

— Проклятье, — недовольно буркнул Питер и вихрем вылетел из комнаты, Раздался топот ног, и где-то в глубине дома оглушительно грохнула дверь.

Айла лукаво поглядела на меня.

— Куда это он? — хрипло спросил я.

— Скорее всего, в гараж. Там у него краски и еще всякая всячина.

— Ах вот оно что. Всего лишь в гараж. Она улыбнулась. В глазах ее плясали бесенята, улыбка была дьявольски очаровательна.

— Мистер Логан, — выдохнула она.

— Да?

— Идите ко мне.

От этого голоса у меня внутри что-то дрогнуло. Пленительное контральто, манящее, как тьма, столь же чарующее и бархатистое, как колдовская прелесть ночи. Темная прелесть ее волос, бровей и черных как ночь глаз заворожили меня. Я шагнул к дивану.

— Садитесь, — промурлыкала она. Я сел возле нее и вдруг услышал:

— Посмотрите на меня.

Это ошеломило меня. Если честно, я ожидал не этого.

— Что? — прошептал я и, сам не зная почему, затаил дыхание.

— Взгляните на меня, мистер Логан. Просто посмотрите на меня. Вы ведь ничего не имеете против? — Она говорила очень медленно, лениво растягивая слова.

— Нет. Конечно же нет. Я...

Разговор зашел в тупик.

Она по-прежнему опиралась на локоть, но теперь откинулась на спину, прижав руки к бокам и вытянув длинные, стройные ноги. Наверное, у меня было ошеломленное лицо, потому что она промурлыкала:

— Мне нравится, когда на меня смотрят, мистер Логан. Я люблю, когда на меня смотрят мужчины. — Острый розовый язычок облизал губы, и они влажно заблестели. — Поэтому я и позирую обнаженной. Мне не просто это нравится, я наслаждаюсь.

На мгновение она замолчала, потом так же неторопливо продолжала:

— Питер глядит сквозь меня. С вами все по-другому. Я чувствую, что вам приятно смотреть на меня. Разве эти не так? Я не права?

— Ну, вообще-то да. Конечно, Айла.

— Ведь я угадала, Марк? Ну, скажите!

— Да.

— Посмотрите на меня, Марк. Сядьте ближе... еще ближе.

Меня тянуло к ней будто магнитом. Я взглянул на нее: лицо необыкновенной красоты и дивное, не знающее стыда обнаженное тело. На темном фоне дивана оно сверкало белизной, и я послушно пошел на зов сирены. Обняв за талию, я притянул ее к себе и принялся ласкать упругие полушария грудей.

Она медленно покачала головой, не сводя с меня глаз.

— Нет, — прошептала женщина, — не дотрагивайтесь до меня. Не сейчас, Марк.

Моя рука все еще покоилась на ее груди. Айла осторожно убрала ее и вновь вытянула руки вдоль тела. Я не знал, что и подумать, и только молча смотрел. Нежная кожа в свете лампы отливала перламутром. Чувствуя на себе мой взгляд, сирена подняла одну ногу, изящно согнула ее, провела обнаженной ступней по обивке дивана и с легким вздохом опустила. Снова подняла, теперь уже другую ногу, и опустила на прежнее место. Я посмотрел на ее лицо: глаза закрыты, но она улыбалась.

Мои пальцы незаметно для меня вновь скользнули по шелковой коже ее бедра, и она широко распахнула глаза. Розовый язычок кокетливо потрогал губы.

— Хорошо, — прошептала она. — Теперь можно, Марк.

Я склонился к ней. За моей спиной хлопнула дверь. Как ни странно, в ее лице ничто не дрогнуло. Я же как ошпаренный вскочил с дивана и выпрямился солдатиком.

— Мне... мне лучше уйти.

— Ему все равно.

— Что ты сказала?

— Питеру все равно. Он не возражает. В конце концов, я для него — всего лишь модель. Оставайся, Марк.

Я покачал головой.

В комнату вошел Питер. В руке у него был зажат мятый серебряный тюбик, он с восторгом тряс им перед нами. На лице светилось торжество.

— Желтый крон! — орал он. Я с наслаждением треснул бы его по башке. Этот идиот тут же с энтузиазмом принялся выдавливать на холст жирные желтые колбаски, а Айла со вздохом вновь вытянулась на диване. Затем она слегка повернула голову в мою сторону. Алые губы изогнулись в очаровательной улыбке. Она отвела взгляд, и я услышал, как багрово-красные ноготки лениво царапают обивку дивана. Она машинально водила рукой возле себя, а я долго и безнадежно вслушивался в это слабое шуршание.

Питер продолжал увлеченно размазывать по холсту краску. Я повернулся и вышел.

В драйв-инне <Драйв-инн (от англ drive-inn) — закусочная для водителей, где еду подают прямо в машину.> на бульваре Уилшир мне удалось на ходу перехватить гамбургер и чашечку черного кофе, по крайней мере горячего. Оставалось немного времени, чтобы вызвать в памяти чарующие образы девушек — Энн Уэзер и Айлы Вейчек. От этих воспоминаний настроение у меня упало ниже нулевой отметки, а в таком состоянии не оставалось ничего другого — только повернуть домой, в «Гордон-Апартментс», где я и жил.