Вячеслав Сухнев - В Москве полночь
Ресторан внизу уже закрыли, мордатый швейцар в небольшой гардеробной зевал так, словно хотел проглотить два ряда вешалок.
— Михайлыч надолго загудел? — спросил он у Толмачева и кивнул вверх, на дверь бара.
— Наверное, надолго, — сказал Толмачев. — Так что спи спокойно, дружище.
На улице лбы подхватили Толмачева под руки и потащили в ночь, через лужи. Рыкнул мотор, тормознула рядом вместительная иностранная тачка. Толмачева запихнули на заднее сидение, лбы уселись с двух сторон. Тачка рванула с места, и в последний момент Толмачев заметил, как под козырек ресторана торопливо выскочили «голубые». Потоп, к лицу прижали тряпку с сильным эфирным запахом, и Толмачев почти мгновенно уснул.
Очнулся от того, что машина стояла. Впереди, в свете фар, фигура в блестящем дождевике открывала решетчатые ворота. Голова разламывалась, и Толмачев против воли застонал.
— Потерпи, — миролюбиво сказал один из лбов. — Отходняк всегда такой — ломовой. Сейчас попьешь — все пройдет.
Ворота раскрылись, машина въехала в темный, густо заросший кустарником, двор.
— Где мы, если не секрет? — спросил Толмачев.
— Далеко… Километров сто от Москвы. Вываливайся — ждут!
Через узкую веранду они вошли в обычную дачную хижину — две небольшие комнаты, крутая деревянная лестница на чердак, разнокалиберная мебель, лампа под старинным розовым абажуром. С хлипкого дивана поднялся сухопарый мужчина лет пятидесяти. Лицо невыразительное, как стершаяся монета.
— Благополучно доехали? — спросил.
— Вроде, нормально, — пожал широченными плечами один из сопровождающих, — Тачку меняли, как было велено. Мимо гаишников проехали без задержки. Раз пять останавливались, осматривались. Никто не нагонял.
— Свободны, — сказал сухопарый. — Посидите на веранде. И не расслабляйтесь. От Николая Андреевича можно всяческих сюрпризов ожидать. Можно ведь, Николай Андреевич?
— Куда мне, — отмахнулся Толмачев. — К тому же голова болит — просто разламывается. Вы что, не могли пригласить более безболезненным способом?
— Могли, — усмехнулся сухопарый. — Но в Москве много любопытных на постах ГАИ. Вы бы еще начали шуметь… А так — все нормально, везут ребята пьяного приятеля.
Он протянул Толмачеву бокал с желтоватой жидкостью и запахом апельсина. Толмачев выпил и через минуту почувствовал, что боль проходит.
— Поговорим? — спросил сухопарый.
— Поговорим, — согласился Толмачев. — Но мы в неравном положении. Вы меня знаете, а я вас — нет.
— Зовите Иваном Ивановичем. Нормальное имя.
Сухопарый походил по тесной комнате, посмотрел в мокрое окно.
— Отвратительная погода, — сказал, передернувшись. — На юге сейчас чудесно — тепло, сухо, гранат вовсю цветет. А что вы на юге делали, Николай Андреевич?
— Работал… Что еще делать в командировке. Ну, пиво иногда ходил пить. Только там оно плохое. Вода, по-моему, слишком минерализованная. Такая на пиво не годится. Вот в Моравии, например…
— Вы ведь химик, Николай Андреевич, — перебил его сухопарый Иван Иванович, — и очень хороший химик. Во всяком случае так отзываются ваши друзья.
— Друзей, обсуждающих с вами мои способности, не имею, — ухмыльнулся Толмачев. — Боюсь, вам подбросили дохлую утку.
— А, бросьте, — поморщился сухопарый. — Я знаю, в какой группе, в каком отделе вы работаете. Могу назвать непосредственного начальника.
— В таком случае, вы слишком много знаете. Не боитесь?
— Боюсь. Поэтому не хочу терять время. Как химик вы должны знать, что такое психотропные средства.
— Знаю, — кивнул Толмачев. — Большая гадость, доложу…
— Чтобы не прибегать к этой гадости, давайте договоримся: вы откровенно, совершенно добровольно, рассказываете, чем занимались в командировке. Рассказ мы запишем. Не для шантажа, помилуй Бог! Просто, чтобы вы не побежали, раскаявшись, к Василию Николаевичу… Итак, вы расскажете о командировке — и мы отвезем вас домой. А через пару дней ждем подробного анализа того самогона, с которым вы работали на юге. С формулами, разумеется, с предложениями по технологии.
— Так это вы посылали ко мне домой пацанов — тетрадочку взять? Примитив, извините. Разве стал бы я в тетрадочку рабочие заделы вносить!
— Примитив, каюсь, — согласился Иван Иванович. — Однако и этот вариант надо было до конца отработать. Мальчиков-то взяли, а? Я их потом через милицию искал. А они, значит, у вас.
— А почему не дождались своих мальчиков? — откровенно засмеялся Толмачев. — И вы бы сейчас у нас сидели!
— Хватит! — нахмурился сухопарый. — В тот раз вы меня переиграли. Совершенно случайно. Но теперь не паясничайте… Понадобится — я выбью из вас формулы и технологию. Если поможете с ОВ — озолочу. Появился хороший рынок сбыта, сами знаете. Грех не воспользоваться ситуацией.
— Рынок сбыта, — задумчиво повторил Толмачев. — Одному удивляюсь: отчего вы так уверены, что вас и на этот раз не переиграли?
— Не надо так хорошо думать о родном управлении, — поморщился сухопарый. — Везде люди работают, не волшебники. Люди! А люди иногда и мне помогают — по-людски. Мы все просчитали, пасли вас несколько дней.
— Ладно, — сдался Толмачев. — Дам вам интервью.
Иван Иванович отвернулся к шкафчику, достал диктофон. А когда вновь повернулся, в дверях стояла пара «голубых» и с брезгливым интересом разглядывала хозяина дачи.
— А где ребята? — спросил у них Толмачев. — Обходительные такие, просто удивительно…
— Спят ребята, — сказал один из «голубых», подходя с наручниками к Ивану Ивановичу. — Очень крепко спят.
Они отъехали от дачи довольно далеко, когда сквозь дождливую мглу сзади полыхнуло зарево.
— Хорошо горит, — сказал «голубой» на заднем сидении. — Дерево, что вы хотите…
— Слушайте, мужики, — вздохнул Иван Иванович. — А вам не противно было целоваться на людях? Меня бы стошнило.
— Противно, — сказал водитель. — Больше под такой крышей работать не соглашусь. Но тебе, милок, лучше заткнуться с вопросами, пока по рогам не получил при попытке к бегству.
11
Из пещеры можно было убежать, но только вместе со снарядным ящиком, к которому приторочили связанные руки Седлецкого. Сидел он на ящике, как на лошади, уронив ладони между колен. Напротив в такой же позе пребывал генерал Федосеев. Саид подергал за веревки и сказал:
— Сыды харашо. Мине хадыт нада. Кушит делат. Мяса лубишь? Бараным резат нада.
— Идите, идите, дорогой Саид, — сказал Седлецкий, — Мы не убежим.
— Не убежим, — согласился Саид. — Горам кругом. Тырудно.
Когда Саид ушел, Федосеев спросил:
— Интересно, где они тут баранов держат?
— Вам это действительно интересно, Роман Ильич? — засмеялся Седлецкий. — Мне другое интересно: как скоро вернется наш бородатый хозяин. Имея хотя бы час в запасе, далеко уйдем. Не хочу изображать тут Жилина с Костылиным.
— А кто это?
— Потом… Сейчас надо уходить.
— С этим гробом? — постучал по ящику генерал.
— Без него, Роман Ильич, без него…
Седлецкий сильно упер правый каблук в землю и резко повернул стопу. Из носка армейского ботинка выскочило узкое стальное жало. Он дотянулся до своих веревок и через минуту поднялся с ящика.
— Однако… — пробормотал генерал, с интересом наблюдавший за Седлецким.
— Быстро идти сможете? — спросил Седлецкий. — Учтите, уходить надо быстро.
— Я не такая старая говядина, — буркнул генерал, отряхивая путы. — Бегом, конечно, не смогу. Но и под ручки тащить не придется.
— Зовите Саида. Громче зовите, Роман Ильич.
И встал у плащ-палатки.
— А-а! — заревел с удовольствием Федосеев. — Ой-ой-ой!
Палатка рывком распахнулась, Саид споткнулся о ногу Седлецкого и полетел на землю. Папаха свалилась, обнажив шишковатую бритую голову. Они связали недавнего стража и посадили на ящик.
— Ну, что ж, — сказал генерал, озирая поле брани. — Теперь вижу, Алексей Дмитриевич, деньги на вас ненапрасно расходуют, ненапрасно. А где мой пистолет?
— Можете дождаться хозяев и спросить…
В соседней пещере они разыскали «калашники» — совсем новенькие, в промасленной бумаге.
— Непристрелянный, — сказал Федосеев, брезгливо вытирая автомат подобранной тряпкой. — А гранат у них нет?
— Обойдемся, — поторопил его Седлецкий.
На выходе из пещеры споткнулись о полуразделанную тушу барана.
— Жалко, — сказал Федосеев. — Сколько мяса пропало…
Минут через пять из лабиринта каменных глыб они выбрались на простор, на свет. Седлецкий быстро нацарапал обломком камня на ложе автомата два створа — по приметным скалам и кривой пихте, поставил в центре крестик.
— Зачем это вам? — кивнул Федосеев на царапины.
— Чтобы вернуться, — сказал Седлецкий. — Теперь не заблужусь…
