Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход - Раймонд Чэндлер
Я полез в тумбу стола и выставил бутылку «Старого лесничего». Там оставалась примерно треть содержимого. Кто преподнес ее тебе, приятель?
Это высший сорт. Ты такого не покупаешь. Должно быть, кто-то из клиентов.
Когда-то у меня была клиентка.
Так я стал думать об Орфамэй, и… может быть, мысли мои обладают какой-то таинственной силой: зазвонил телефон, и странный четкий голосок прозвучал в точности так же, как и при первом ее звонке.
— Звоню из той самой кабины, — сказала она. — Если вы один, я поднимусь.
— Угу.
— Вы, небось, злитесь на меня.
— Я не злюсь ни на кого. Просто устал.
— Злитесь, злитесь, — сдавленно произнес голосок. — Но я все равно поднимусь. Злы вы или нет, мне безразлично.
Она повесила трубку. Я откупорил и понюхал бутылку. Содрогнулся. Этим все было решено. Когда я не могу нюхать виски без содрогания, я не пью.
Убрав бутылку, я поднялся. Тут послышались шажки по коридору. Четкие, мелкие, я узнал бы их где угодно. Я открыл дверь, Орфамэй вошла и робко посмотрела на меня.
Все исчезло. Раскосые очки, новая прическа, маленькая элегантная шляпка, запах духов и косметика, украшения на костюме и румяна. Исчезло все. Она была точно такой же, как в то первое утро. Тот же коричневый, шитый на заказ костюм, та же квадратная сумочка, те же очки без оправы, та же легкая, чопорная, глуповатая улыбка.
— Это я, — заявила Орфамэй. — Возвращаюсь домой.
Она последовала за мной в мой частный мыслительный салон и чопорно уселась на стуле. Я же, по обыкновению, сел небрежно и уставился на нее.
— Обратно в Манхеттен, — сказал я. — Удивляюсь, что вас отпустили.
— Возможно, придется приехать еще.
— Сможете позволить себе это?
Орфамэй издала торопливый, неуверенный смешок.
— Это мне не будет ничего стоить, — проговорила она, подняла руку и коснулась очков без оправы. — Теперь я себя чувствую в них непривычно. Мне нравятся другие. Но доктору Загсмиту они совершенно не понравятся.
Она поставила сумочку на стол и, как и в первый свой приход, провела по нему кончиком пальца.
— Не помню, вернул ли я вам двадцать долларов, — сказал я. — Мы столько раз передавали их из рук в руки, что я сбился со счета.
— Да, вернули, — кивнула она. — Спасибо.
— Вы уверены?
— Я никогда не ошибаюсь в денежных делах. Как вы себя чувствуете? Вас не били?
— Полицейские? Нет. И никогда еще им не было так трудно не сделать этого.
На лице Орфамэй отразилось простодушное удивление. Потом глаза ее вспыхнули.
— Вы, должно быть, ужасно смелый, — сказала она.
— Просто повезло, — ответил я, взял карандаш и пальцем потрогал его кончик. Заточен остро — если, конечно, кому-то нужно что-то писать. Мне было не нужно. Протянув руку, я просунул карандаш в ремешок квадратной сумочки и подтянул ее к себе.
— Не трогайте, — торопливо проговорила Орфамэй и потянулась в мою сторону.
Я усмехнулся и отодвинул сумочку еще дальше, чтобы она не могла да нее дотянуться.
— Ладно. Но эта сумочка такая миловидная. Совсем, как вы.
Орфамэй откинулась назад. В глазах у нее было смутное беспокойство, но она улыбалась.
— По-вашему, я миловидна… Филип? Я очень заурядна.
— Вот уж не сказал бы.
— Не сказали бы?
— Ни в коем случае, вы одна из самых необыкновенных девушек, каких я только встречал.
Держа сумочку за ремешок, я покачал ее и поставил на угол стола. Глаза Орфамэй устремились туда же, но она облизнула губы и продолжала улыбаться мне.
— Держу пари, вы знали очень многих девушек, — сказала она. — Почему… — она потупилась и вновь провела кончиком пальца по столу, — почему вы так и не женились?
Я подумал о всех вариантах ответа на этот вопрос. Вспомнил всех женщин, которые нравились мне настолько, что я бы мог пожелать на них жениться.
Нет, не всех. Но некоторых.
— Очевидно, я знаю ответ, — выговорил я. — Но прозвучит он банально. Те, на ком я, может, и хотел бы жениться, не нашли во мне того, что им нужно. На других женщинах жениться незачем. Их просто соблазняешь — если они сами не склоняют тебя к этому.
Орфамэй покраснела до корней своих мышиного цвета волос.
— Вы отвратительны, когда говорите так.
— Это относится и к некоторым жеманницам, — прибавил я. — Не ваши слова. Мои. Заполучить вас было б не очень трудно.
— Не говорите так, прошу вас!
— Разве я не прав?
Орфамэй опустила взгляд на стол.
— Скажите мне, пожалуйста, — неторопливо произнесла она, — что случилось с Оррином? Я в полном недоумении.
— Я говорил вам, что, возможно, он сбился с пути, — сказал я. — Когда вы пришли впервые. Помните?
Она неторопливо кивнула, все еще заливаясь краской.
— Ненормальная жизнь в семье, — продолжал я. — Очень замкнутый парень с очень преувеличенным мнением о собственной значимости. Это было видно по фотографии, которую вы мне дали. Не собираюсь разыгрывать из себя психолога, но я понял, что если он начнет терять голову, то потеряет ее полностью. К тому же ужасная жадность к деньгам, царящая в вашей семье — исключая одного ее члена…
Тут Орфамэй заулыбалась. Если она сочла, что я говорю о ней, мне это было на руку.
— У меня есть к вам один вопрос, — сказал я. — Ваша мать — не первая жена у отца?
Орфамэй кивнула.
— Теперь понятно. У Лейлы другая мать. Я так и думал. Скажите мне еще кое-что. Как-никак я проделал для вас большую работу, но не получил ни цента.
— Получили, — резко перебила она. — И немало. От Лейлы. Не ждите, что я буду называть ее Мэвис Уэлд. Ни за что.
— Вы не знали, что мне заплатят.
— Ну… — Орфамэй приумолкла и вновь обратила взгляд на сумочку, — вам все же заплатили.
— Ладно, оставим. Почему вы не сказали мне, кто она?
— Мне было стыдно. И мать тоже стыдится.
— Оррин не стыдился. Он был рад этому.
— Оррин? — Наступило недолгое приличное молчание, Орфамэй тем временем глядела на свою сумочку. Мне стало любопытно, что ж там такое может находиться. — Но он жил здесь и, видно, свыкся с этим.
— Сниматься в кино, конечно, не так уж плохо.
— Дело не только в кино, — торопливо сказала
