Сущность волка - Александр Афанасьев
– Я расскажу тебе притчу – сказал русский – как то раз лягушка лежала у берега реки, и к ней подкрался скорпион. Ему надо было на тот берег реки, а лягушке надо было, чтобы он ее не ужалил. Скорпион сказал, что не ужалит лягушку, если та перевезет ее на другой берег. Лягушка не поверила, но скорпион поклялся Аллахом, и лягушка решила рискнуть.
Когда лягушка выплыла на середину реки – скорпион все-таки ужалил лягушку. Зачем ты это сделал! – вскричала лягушка – ведь мы сейчас оба утонем! И знаешь, что ответил ей скорпион?
– Потому что я – скорпион?
– Нет. У вас в ходу неправильная версия этой притчи. Он ответил – потому что это Ближний Восток. Обычно, когда мы смотрим на то, как живут другие люди – мы ужасаемся тому, как они живут. Почему они это делают? Почему они не могут жить как мы? И что хуже всего – мы начинаем заставлять их жить как мы, порой силой. В последнее время – все чаще и чаще силой. Но обычно мы просто не понимаем и не хотим понять, почему так живут другие люди. Они так живут, потому что это Ближний Восток.
Майор Ховард поежилась от внезапного холодного ветерка, налетевшего из степи
– Мы можем что-то с этим сделать?
– Наверное, нет. Просто помоги тем, кто рядом с тобой, чем можешь. Вот и все.
Русский повернулся и пошел в дом. Бывший майор армии США, а теперь оперативник американской военной разведки – ненавидя саму себя и весь мир впридачу, за то, что она такая, какая есть – последовала за ним.
03 июня 2016 года. Казахстан, Акмолинская область
Натали уехала утром. Я проводил ее, даже присели на дорожку, по русскому обычаю. Жаль мне ее. Она еще продолжает войну. Не понимая, что победить в ней невозможно, ибо главные враги в ней – мы сами.
То, что происходит сейчас с нами и с миром, в котором мы живем – не было бы возможно без нашей злобы. Своекорыстия. Гнева. Жадности. Я не знаю, когда мы потеряли невинность. Возможно, в восьмидесятых, когда с экрана хлестала зловонная жижа, а днем – пристально смотрел на страну Кашпировский. Возможно, в девяностых, когда мы сцепились друг с другом в безжалостной грызне за наследие предыдущих поколений – и вкус крови на клыках напоминает о себе снова и снова, мешая стать людьми. Возможно, еще раньше, в шестидесятые или семидесятые, когда мы поняли, что коммунизм построить невозможно, и надо позаботиться о себе как можно. Как хватит сил, ума, наглости, проворства, хищности. Я знаю, что когда то мы были другие. Моя бабушка – рассказывала мне о том, как жила деревня. А мама – о том, что они в молодости голодали в знак солидарности с какими-то борцами за мир во всем мире. Подумать только.
И мы, отказавшись от всего этого, отказались и от самой идеи добра. Равенства. Братства. Мы отказались считать людей братьями своими – и стоит ли удивляться тому, что находится кто-то кто готов убить тебя.
Там – мне пришлось выбирать. Дэн, Данила был ранен тяжелее, и мне пришлось его оставить. К тому же – он весил килограммов на двадцать больше – и вряд ли бы смог тащить его.
Нас пытались убить люди, которые явно пришли не просто так. Ящик Пандоры открылся после событий в Беслане, когда стало ясно: только страх. Только страх перед тайным и бессудным возмездием – может остановить тех, кто готов умереть сам, только бы убить как можно больше людей. Я когда-то и сам был частью системы. Не знаю, как она называется… да и не хочу знать. Эта система многолика и безжалостна, она держится не на деньгах. Она держится на людях, которые ненавидят так, что готовы убивать. Но в системе есть одно правило… оно никем не провозглашается, но оно есть. Если ты ни в грош не ставишь чужую жизнь – точно также, ничего не стоит и твоя.
У меня нет претензий к системе. Совсем никаких. И не потому что я выиграл, нет. Просто кто-то наверху решил – жить мне или умереть. Я выжил. Они умерли. Я доволен решением. И все что я хочу – чтобы меня оставили в покое.
Я – фермер. Простой фермер. У меня есть земля, в которую я вкладывал свободные деньги и дом, который я построил. На моих землях растет зерно. Потом мы мелем из него муку и продаем. Вот и все, чем я сейчас являюсь.
Я – фермер. И оставьте меня в покое.
Как же…
Я подумал о том, что неплохо было бы взять отпуск и уехать – но подумал об этом поздно. Потому что на следующее утро прилетел вертолет. Я услышал его еще издали – хотя он был тихим, намного тише, чем обычная восьмерка. Мелькнула мысль сходить в дом и взять СВД – с ней я охотился здесь. Но по здравому размышлению – я от этого отказался. Все уже учтено и рыпаться не стоит, хотели бы убить – убили бы.
Вертолет был обтекаемым как акула, он сильно походил на французский Дельфин или его китайский аналог – китайских аналогов в Казахстане все больше и больше. Но это был не Дельфин и не китайский Z9 – это был Ка-62 в светлом камуфляже российской погранслужбы. Вертолет, разработка которого началась еще во времена СССР, и который должен был попасть на вооружение спецназа и некоего аналога аэромобильных дивизий США. Вместимостью и грузоподъемностью он – с американский Блекхок. Похоже, что немалый чин ко мне пожаловал.
Вертолет сел на необорудованной площадке – он для этого и был разработан, у него, например, вместо хвостового винта фенестрон. Сначала – высадились четверо, они сноровисто, как в голливудских боевиках, разбежались и залегли, обеспечивая периметр. Потом – из салона вертолета выбрался тот, кого я, увы, хорошо помнил.
Тот, кто погиб у меня на глазах.
Колорадский Жук казалось, стал еще меньше… но глаза все так же лучились добрым светом… как у дедушки. Впечатление кстати обманчивое. Очень.
Да… пора и в самом деле менять место жительства
– Я думал, вы погибли. Там… в перестрелке
Жук жизнерадостно улыбнулся
– Э… мил, друг ты не спеши хоронить. Мы до самой смерти не умрем.
– Как вы выжили? Там же невозможно было выжить.
Жук перекрестился
– Мертвым притворился. Полезное дело. Слава Богу, ни одна шальная
