Владимир Колычев - Черный ворон, я не твой
– А что вас интересует? Или кто?.. Римма вас интересует?
– А как вы сами думаете, Станислав Севастьянович? – более мягко посмотрел на него капитан.
– Римма – очень красивая девушка… И я знал одного парня, который сильно ее обидел…
Парень был один, и Римма любила его очень-очень. Запудрил девушке голову, пользовался ею, пока она ему не надоела, а потом бросил – к другой ушел. Но с этой другой он прожил недолго, бросила она его, а кому нужен инвалид со сломанным позвоночником?..
– Если она вам нравится и если у вас к ней серьезное отношение, пожалуйста, я не против. Но если вы хотите позабавиться с ней, то лучше оставьте эту затею…
Станислав очень любил свою племянницу и готов был убить любого, кто попытался бы обидеть ее. И Сизов от него никуда не денется. Если что, сам к нему на беседу напросится, а здесь, в кабинете, свернет ему шею. Он такой…
– Поверьте, у меня серьезные намерения, – глядя куда-то в сторону сказал капитан.
А Казимиров бросил взгляд на безымянный палец его руки. Обручального кольца нет, но это еще не факт, что не женат. Сейчас многие женатики без колец ходят…
– Тогда пробуйте… – неохотно позволил он. – Но учтите, Римма – девушка с характером. Она и отшить может…
Станислав знал, что говорил. После того случая, когда ее бросил парень, Римма два года ни с кем не встречалась: были ухажеры, но она им всем отказывала, а Герман с Себастьяном отваживали… Но при этом у него не было уверенности, что Римма даст от ворот поворот и Сизову. Он хоть и не перспективный, но как мужчина очень даже ничего. К тому же Станислав от него уже в какой-то степени зависит, а он знал, что ради своего дяди Римма также готова на многое. И ради него, и ради общего семейного дела…
– Спасибо за прогноз, – невесело усмехнулся капитан.
– Да нет, я не утверждаю, но все может быть…
С одной стороны, Казимиров очень не хотел, чтобы Римма крутила роман с тюремщиком. Он ревновал ее, как отец, ко всем мужчинам… С другой, кто-то же должен помочь ему здесь, в тюрьме. А заместитель начальника оперативной части величина не малая. Пусть помогает…
– Что будет, то будет, а пока разговор закончен. Забирайте посылку и можете идти в камеру…
Станислав не стал спрашивать, что за камера его ждет. Он уже понял, что Сизов не станет подкладывать ему свинью.
Так и вышло. Сначала его отправили на сборку, где он провел не больше часа. Затем его прогнали по тому же кругу, что и вчера – баня, вещевой склад и, наконец, камера.
И эта камера резко отличалась от той, в которой пытался прописаться вчера. Примерно того же размера, но людей раз в пять меньше. Шконки в два яруса вдоль длинных стен, совсем не жарко и не душно. Стены плохо выбеленные, зато щели в них замазаны; выкрашенный коричневой краской бетонный пол. Двухкамерный холодильник, два телевизора, даже ноутбук на столе – один пассажир играет, двое молча наблюдают за процессом. Люди вполне приличные на вид, больше похожие на состоятельных людей, чем на голодраных уголовников. Сытые, гладко выбритые лица, дорогие спортивные костюмы… Судя по всему, эта была особая камера, где содержались кредитоспособные арестанты. Само собой, сюда они попали не просто так.
Под потолком веревки с мокрым бельем – сырость. Унитаз, вмурованный в бетонный постамент, на нем за ширмой тужится какой-то арестант – отсюда вонь. Табачный дым под потолком. Но все это безобидные цветочки по сравнению с теми волчьими ягодками в той камере, куда Станислав попал вчера.
– Оп ля! Кого там к нам занесло!
С верхней нары у самого окна соскочил какой-то тип в трениках с дутыми коленками, в тельняшке с короткими рукавами. Типичного уголовника, который резко отличался от основной массы присутствующих здесь арестантов. Нижняя шконка в том же углу была занавешена, но едва раздался куражливо-удивленный возглас, простынка отошла в сторону, и Станислав увидел еще одну физиономию, прожженную тюремными и лагерными ветрами. Похоже, это был смотрящий.
Обитатели камеры смотрели на уголовников со скрываемой, но все же заметной неприязнью. Но как бы то ни было, они поспешили освободить стол. Разошлись по своим шконкам в молчаливом ожидании зрелища. Камера, может, и привилегированная, но, похоже, порядки здесь такие же, как и везде. Станислав подумал, что тюремная администрация нарочно подселила сюда уголовников, чтобы те не давали расслабляться порядочным людям.
– Ну чего стоишь – мнешься? – беззлобно, изображая из себя доброго дядю, спросил смотрящий. – Скатку бросай на шконку, а что в сумке, давай на дубок, глянем, что там у тебя такое, а потом чайку с нами попьешь, с дороги…
Свободных шконок в камере было две, и обе у самого сортира. Станиславу это не очень понравилось. И он пристально глянул на смотрящего и его подпевалу. Оба высокие, но худые, к тому же в них не чувствовалось высокопрочного внутреннего стержня. Вчерашний блаткомитет производил гораздо более устрашающее впечатление.
Станислав не стал возмущаться, бросил матрац с бельем на пустующую шконку, а туго набитую сумку поставил прямо на стол.
– Эй, ты что творишь? – ощерился беззубым ртом подпевала.
– Нельзя хабар на стол ставить! – угрожающе нахмурился смотрящий.
– Сам же сказал, что сумку на дубок ставь, – криво усмехнулся Казимиров.
– Я сказал, что в сумке…
– Извини, не уловил…
Он поставил сумку на пол, вытащил оттуда кое-что из продуктов, положил на стол. Шмат сала, краковская колбаса, печенье, конфеты. Но уголовники с кислыми лицами обозрели эти богатства.
– И это все?
– А что, все надо отдать? – окинул их мрачным взглядом Станислав.
– Тебе же сказали, чай пить сейчас будем. Значит, все выкладывать надо…
Ему ничего не стоило наклониться и достать из сумки пластиковую баночку с красной икрой, пармезанский сыр и любимые итальянские колбаски – все, что он оставил для себя. В сборной камере он немного перекусил всухомятку, и сейчас был не настолько голоден, чтобы жадничать. Но не хотелось кланяться этим типам, возомнившим себя вершителями чужих судеб.
– А не вижу, чтобы чайник закипал, – пренебрежительно усмехнулся Станислав и занял место за столом по другую сторону от смотрящего, хотя его вроде бы и не приглашали присесть.
– Будет тебе чайник, – злобно ухмыльнулся подпевала. – И чайник будет, и кипяток, если ты такой борзый…
– Ша! Щербатый! – смотрящий важно провел по воздуху рукой, призывая к спокойствию. – Не надо бросаться словами. Человек еще не понимает, куда попал…
– Зато я понимаю, – презрительно фыркнул Щербатый. – Сразу видно, что первоход куражный… Смотри, Арканыч, он даже не понял, о чем я толкую!
– Не понял, поймет, – увещевательно глянул на него смотрящий.
И перевел недовольный взгляд на Станислава.
– Первый раз в тюрьме?
– Первый.
– Значит, первоход.
– И пряник, – добавил Щербатый.
– И что? – свысока усмехнулся Казимиров.
– А то, что молчать должен и слушать, что тебе люди говорят! – вспылил подпевала.
– Ну, слушаю…
– Слушать и впитывать!..
– Впитывать ты сам будешь! – угрожающе взъерошился Станислав.
И Щербатый заметно сник под его тяжелым угнетающим взглядом. Но все же до конца не понял, что не на того нарвался.
– Ты за базаром следи! – дернулся он.
– Ша! – снова одернул его Арканыч. – Хватит дрязги разводить, не по-людски это!
В отличие от своего дружка он не хотел ни с кем конфликтовать. И вовсе не потому, что такой хороший. Нравилось ему в этой камере, где нет смердящей тесноты и уничтожающей сырости, где состоятельные арестанты делятся с ними своим благом из домашних посылок. И назначил его смотреть за этой камерой не воровской сход, а тюремная администрация. И спрашивать с него за беспорядок будет не воровской пахан, а начальник оперативной части. Ему и меры взыскания применять к нему не надо, достаточно будет отправить его в общую камеру, где правят бал настоящие воровские люди… Всего этого Станислав не знал, но догадывался, что положение Арканыча не очень прочное, если не сказать, шаткое. Он и не колосс, и на глиняных ногах. И Щербатый при всей его спесивости отнюдь не такой крутой, каким он пытается казаться.
– Тогда говори, что тебе надо? – Станислав недружелюбно глянул на смотрящего.
– Не, ну ты смотри на него, братан! Пряник рамсы попутал!
– Погремуха у тебя есть? – отмахнувшись от Щербатого, неуверенно спросил Арканыч у новичка.
– Нет.
– Будет! – снова тявкнул подпевала.
– Казимиров – моя фамилия, можете Казимиром меня назвать…
– Казимир?! Круто звучит! Почти как Кайзер. Только кто ты такой, чтобы тебя так круто называть? – агрессивно спросил Щербатый. – Тюрьма тебе погонялу даст. Знаешь, как? В окно сейчас крикнешь. Тюрьма, дай имя, крикнешь, понял? Как тебя назовут, тем и будешь!
– А если плохим словом назовут? – хищно сощурился Станислав.
– Назовут Помойкой – будешь Помойкой!
