Джеймс Твайнинг - Двойной орёл
Кларк окинул его насмешливым взглядом:
— Может, поведаешь, что довело твоего папашу до могилы? Пьянство или стыд за сына?
Том напрягся, стиснул зубы, желваки на щеках заходили ходуном. Он видел, что Кларк наслаждается моментом, бескровные губы растянуты в ухмылке, серые глаза превратились в щелочки.
— Думаю, тебе самое время уйти, — проговорил Том и шагнул к нему.
— Ты мне угрожаешь?
— Нет, просто прошу уйти. Сейчас, немедленно.
— Уйду, когда сочту нужным. — Кларк вызывающе выдвинул подбородок, скрестил руки на груди. Ткань серого костюма, лоснящаяся на локтях, собралась мелкими складками.
— Доминик! — позвал Том, не сводя глаз с Кларка. — Будь добра, соедини меня с полицейским управлением и попроси к телефону офицера Джарвиса. Сообщи, что сержант Кларк опять мне угрожает. Нелегально вторгся в частные владения, без ордера, без всяких на то оснований. И добавь, что уходить по доброй воле отказывается.
Девушка кивнула, но не сдвинулась с места. Кларк шагнул к Тому. Теперь он находился так близко, что тот ощущал запах сигаретного дыма у него изо рта.
— Не советую задирать хвост, Кирк. Рано или поздно все попадаются, даже ты. И я буду здесь, когда это случится. Обещаю.
Выплюнув изо рта окурок — искры разлетелись в разные стороны, — Кларк прошел к лестнице и начал подниматься к двери.
Доминик не сводила с Тома вопрошающих глаз. Тот нервно откашлялся. Он знал, что рано или поздно разговор состоится, однако планировал провести его по собственному усмотрению и на своих условиях, когда подготовится. Со всем не так, как получилось сегодня.
— Прости, что тебе пришлось выслушать все это, — сказал он девушке. — На самом деле все обстоит иначе.
— Да, конечно. — Она слабо улыбнулась и отвернулась.
— Что ты имеешь в виду? — Его глаза сузились.
После паузы она вдруг произнесла:
— Когда твой отец напивался, то становился очень разговорчивым. И кое-что рассказывал о тебе, так что общее представление у меня имелось. Твой приятель из полиции помог заполнить кое-какие пробелы.
Том уселся на ящик и поскреб в затылке.
— Если ты все знаешь, что же тогда здесь делаешь?
— Ты всерьез решил, что я считала тебя единственным честным человеком в бизнесе? У каждого свой прикол. Ты лучше многих других, с кем доводилось сталкиваться.
— Неужели?
— Ну, почти. — Она склонила голову набок и улыбнулась. — Я вложила много времени и сил в этот бизнес. И когда твой отец умер, дела шли очень даже неплохо. А когда мы с тобой впервые встретились, ты уверял, что мечтаешь достойно продолжить его дело. Ну и мне, наверное, очень хотелось верить тебе.
— Да, я мечтаю, чтобы дело шло хорошо. Сейчас даже больше, чем при нашей первой встрече.
— Ну а как же тогда…
— С этим покончено. Никаких дел, кроме этого, у меня больше нет.
— Ладно.
— Все в порядке? — Он вопросительно посмотрел на нее, приподняв брови.
— Да. — Доминик нацепила очки и повернулась к компьютеру.
Глава 8
Смитсоновский институт, Вашингтон, округ Колумбия
19 июля, 9.06
— А неофициально?
Бакстер вскочил из-за стола, ухватился за спинку кресла.
— А неофициально осталось десять монет. — Он нервно и часто дышал, над верхней губой выступили капельки пота. — Как выяснилось, их похитил с Монетного двора Джордж Маккан, работавший там старшим кассиром; успел до того, как монеты переплавили. Он, разумеется, все отрицал. Но это был он.
— А монеты?
— Парочка «орлов» всплыла на нумизматическом аукционе в тысяча девятьсот сорок четвертом году. Какой-то журналист сообщил об этом на Монетный двор; те, в свою очередь, связались с секретными службами. Десять лет ушло на то, чтобы найти все похищенные монеты и уничтожить. Все, кроме одной.
— Значит, ее так и не обнаружили?
— Они знали, где она. Но проблема заключалась в том, что добраться до монеты никак не могли. Ее приобрел король Египта Фарук для своей нумизматической коллекции. И ничего не подозревающее казначейство США выдало ему лицензию на экспорт. Ну а уж заставить короля вернуть монету не было никакой возможности.
— Фарук знал, что монета краденая?
— Очевидно, знал, и это лишь прибавляло ей ценности в его глазах. Но после революции тысяча девятьсот пятьдесят второго года Фарук потерял все. Новое правительство завладело имуществом короля и выставило на аукцион «орла», известного в тот момент как «монета Фарука».
— Монету кто-то приобрел?
— Нет. — Глаза Бакстера сверкали от возбуждения, голос дрожал. — Монета просто исчезла.
— Как? — Дженнифер подалась вперед, боясь пропустить хотя бы слово из увлекательного повествования.
— Да, испарилась. — Для наглядности Бакстер соединил кончики пальцев, дунул на них и распрямил ладонь. — Целых сорок лет о ней не было ни слуху ни духу. А в тысяча девятьсот девяносто шестом году представители казначейства, выдавая себя за коллекционеров, вышли на след одного английского дилера в Нью-Йорке, арестовали его и отобрали монету. Этот тип подал на казначейство в суд, основывая, что купил монету на вполне законных основаниях у другого дилера. Ну, короче, дело дошло до суда, и в конце концов представители казначейства согласились выставить монету на аукцион и поделить доходы от продажи с ним.
— Откуда вы это знаете? — спросила Дженнифер, удивленная тем, какие детали известны Бакстеру. — Ведь речь идет об одной монете, а у вас их тут, вероятно, сотни тысяч.
Бакстер всплеснул руками.
— Вы ошибаетесь! — воскликнул он. — Это настоящее сокровище. Ее похитили с печатного двора в Филадельфии, ею владел король, затем она исчезла и вдруг возникла опять при самых загадочных и драматичных обстоятельствах. Это запретный плод, яблоко из садов Эдема. Она абсолютно уникальна.
— Какова же ее цена?
— Формально, согласно принятой в США номинации, двадцать долларов. — Бакстер выдержал многозначительную паузу. — А на самом деле она стоит около восьми миллионов.
Глаза Дженнифер округлились. Восемь миллионов долларов за монету, пусть даже золотую? Немыслимо! Впрочем, у нее нет оснований не верить Бакстеру. Из-за такой монеты вполне могли убить, как и произошло в случае с Раньери.
— Надеюсь, вам известно, что национальная нумизматическая коллекция автоматически получает образцы всех выпускаемых в США монет. У нас выставлены два «двойных орла» тысяча девятьсот тридцать третьего года выпуска в зале монет и медалей. Они и «монета Фарука» являются единственными существующими «двойными орлами» этого года выпуска в мире. Можете пройти в зал и полюбоваться, если хотите, — любезно предложил Бакстер.
— Да, конечно, — кивнула Дженнифер. — По крайней мере сравним их с этой.
Бакстер поднялся из-за стола, шагнул к двери и распахнул ее перед Дженнифер.
— Прошу!
— Благодарю, Майлз.
Зал представлял собой длинную узкую галерею, где вдоль стен тянулись продолговатые прозрачные стенды, содержимое их поблескивало в свете ламп. Бакстер дошел примерно до середины помещения и остановился перед одним стендом. Две монеты были выставлены отдельно, лежали рядом на темно-зеленом сукне, в специально сконструированном, защищенном от химических воздействий контейнере, одна вверх орлом, другая — решкой.
— Хороши, не правда ли? — восторженным шепотом произнес Бакстер.
Дженнифер склонилась так низко, что от ее дыхания начало запотевать стекло. При этом на нем возникали и тут же пропадали отпечатки пальцев, оставленные, видимо, другими посетителями.
— Дизайн этих «орлов» был одобрен и утвержден президентом Теодором Рузвельтом в тысяча девятьсот седьмом году. Автор скульптурного изображения — Огастес Сент-Годенс. Вот его инициалы, внизу, под датой. Он был поистине замечательным художником, старался наделить свое произведение величием и элегантностью, коими отличались монеты Древнего мира. Он преуспел, вы согласны?
Дженнифер почувствовала, что Бакстер придвинулся к ней почти вплотную, даже ощутила на щеке его дыхание.
— Здесь доминирует изображение большого и величественного орла в полете. А на обратной стороне мы видим статую Свободы с факелом в правой руке и оливковой ветвью в левой, что символизирует мир и просвещение. Она прекрасна, не правда ли?
Неожиданно Бакстер погладил Дженнифер по шее кончиками пальцев, она раздраженно отпрянула, передернув плечами. И сразу пожалела об этом резком жесте. Обиженное выражение лица Бакстера подсказало: он понял, что предшествующий этому легкий флирт в кабинете не означал ровным счетом ничего. Именно сейчас Дженнифер проявила свои истинные эмоции. Он заговорил снова, холодным, сдавленным от злобы тоном:
