Леонид Панасенко - Случайный рыцарь (Сборник)

— Прекрасно! — ответил Растопчин. — Где встретимся?

— Я, пожалуй, сам к вам спущусь, — услышал Андрей.

6

— Итак, Вячеслав, — подвел итог своему рассказу Растопчин, — если вчера в баре именно они подслушали, что Лейла хранит деньги дома, и вознамерились этими деньгами заняться, им оставалось лишь узнать адрес Лейлы и успеть попасть в квартиру до нее.

— Что за условие «до нее»? — спросил Вячеслав. — Были опасения, что она вооружена и окажет сопротивление? Разве нельзя было поступить с ней так, как с ее матерью?

— Лейла обронила фразу типа: завтра же иду решать вопрос с билетами. Она могла истратить деньги, — пояснил Андрей. — Как тут не поспешишь?

— Допустим. Далее?

— Далее, Лейла ночует здесь, в Ялте. Первый и единственный самолет, на котором она может улететь из Крыма в Москву — в полдень, — сказал Андрей. Предположим, ее московский адрес они узнали мгновенно. Предположим, созвонились с кем-то из своих московских ребят и навели их на квартиру Лейлы, растолковав, что искать.

— Как будто все логично, — кивнул Вячеслав. — Но вот вопрос. Если бы квартиру брали москвичи, когда б они наведались за деньгами? Или вчера еще, или утром сегодня, но уж никак не за полчаса-час до прибытия хозяйки. Согласны?

Андрей плеснул в стакан Вячеслава немного пива и пододвинул к стакану открытую пачку «Мальборо».

— Получается, или ялтинцы рванули в Москву тем же самолетом, что и Лейла и обыграли ее за счет скорости уже в Москве, на дороге из Внуково, или еще вчера сели на поезд.

— Нет, вчера не сели, — Вячеслав прикурил от зажигалки. — Единственный скорый, тридцать первый, на который они могли рассчитывать вчера, отправился из, Симферополя в семнадцать сорок. Он прибыл сегодня на Щушкий около четырех, если не опоздал, как обычно бывает, и добавим время… а в каком районе живет Лейла?

— Понятия не имею, — сказал Растопчин. — У меня есть только ее телефон.

— Да, не столь и важно сейчас, какой район. Хоть десять минут они должны были бы, затратить на дорогу до ее дома? Уже не тот график.

— Верно, в этом случае дверь им открыла бы сама Лейла. Или не открыла бы вообще, я догадываюсь, — сказал Растопчин. — Остается выяснить, мотался ли кто-нибудь из наших «качков» или их местных дружков сегодняшним самолетом в Москву.

— А если визит нанесли из Тулы, к примеру? — спросил Вячеслав.

— Такую версию вдвоем нам не отработать, — Андрей шагнул к шкафу и достал с полки свитер. — Совсем задуб, прямо холодильник. Так что, не будем выяснять, летал ли кто из ялтинцев? Я специально спускался минут двадцать назад в бар. Из четырех «качков» застал лишь двоих. Играют в нарды. Вот это пиво мне продали. Бармена я не видел.

— Бармен исключается, — заверил Растопчина Вячеслав. — Не будем о нем.

— Почему исключается?

Вячеслав промолчал.

— Ладно, — пожал плечами Растопчин. — Держите меня в курсе, не напускайте, пожалуйста, на дело тумана, — попросил он.

— Как что-нибудь прояснится, тотчас вам позвоню, — пообещал Вячеслав.

Он вышел в коридор. Андрей метнулся за ним. Догнал, коснулся плеча, зашептал:

— Хорошо бы идти по горячему следу, если, конечно, мы взяли именно тот след. Деньги на то и деньги, чтобы их тратить да менять.

— Боитесь, что их уже нет?

— Да.

— Не паникуйте раньше времени, — посоветовал Вячеслав и зевнул. — Тринадцать тысяч долларов? Ну, прогуляют сотню на радостях, и все. Хотя, кто знает… Не люблю гадать.

— Отчего вы занялись моими проблемами? — заторопился Растопчин. — Практически ведь частный сыск. С использованием служебного положения. Приказ начальства? Просьба? Рассчитываете на хорошее вознаграждение? На какое, если честно?

— Поторгуемся? — прищурился Вячеслав.

Растопчин сделал вид, что не замечает насмешки.

— Пятьсот долларов гонорара, нормально? — предложил он. — Семьсот? Восемьсот? Ну, до пяти процентов от суммы, которую вы мне вернете…

— Куй железо, пока горячо, — ответил Вячеслав, продолжая смеяться глазами, и Растопчин неожиданно понял, что парень просто не получил инструкции, как следует отвечать на вопрос о вознаграждении.

Растопчин махнул рукой, мол, ладно, позже обговорим детали, еще не вечер, и побрел в номер. Вечер, однако, давно наступил, в комнате было холодно и тоскливо, и от одиночества Андрею становилось еще холоднее. Его тянуло на люди, на свет, в какой-нибудь «демократический» гостиничный закуток, где продают портвейн и «Славянское» за рубли, где первый встречный вываливает на тебя все, что думает о большой политике, кухне интуристовского ресторана и ценах на шлюх, где выражение лица у свободной шлюхи такое, словно дама приглашена на дипломатический прием, но шофер из посольства запаздывает всюду лед и заносы, и вот, представьте, даме приходится греться чашкой кофе сомнительного качества и слушать «Депеш Мод» вместо Майкла Стайпа с его знаменитым «Ремом». Растопчин попытался связаться с Баскаковым, но ни на работе, ни дома архитектора не оказалось. Правда, вскоре он сам «вышел» на Растопчина. Голос в трубке звенел, словно был пропущен через мощный усилитель.

— Человек появился? — поинтересовался Баскаков.

— Да, и вроде бы не дурак, — поблагодарил Баскакова Растопчин.

— Если надумаешь приехать ко мне, приезжай к девяти. Я тут в одном кооперативе вынужден стопорнуться на часок-другой. Ну, до встречи, — Баскаков нервничал.

— Постой! — попросил Растопчин. — Скажи, почему человек взялся за мое дело? — Он — твой товарищ? Знакомый? Рассчитывает на крупный гонорар? Я должен знать сумму.

— Я думаю, он не откажется от гонорара, хотя не знаю, о какой сумме и о каком деле ты говоришь, — сказал Баскаков. — Но это — второй вопрос. Сколько дашь, столько дашь. На твое усмотрение. Главное, один из его начальников — мой добрый приятель. И я ему, естественно, оказал не одну услугу. Дружескую, разумеется. Но то тебя не касается. Тебя касается…

— Я понял, — поддакнул Растопчин. — Проект вырисовывается? Проект виллы?

— И мы квиты, Андрей?

— Ты отличный друг, старина, — сказал Растопчин.

— Я всегда в твоем распоряжении.

Он знал, нельзя смотреть в глаза голодным бродячим собакам. Посмотришь, и пес привяжется к тебе, и не отстанет, и тебе, жалостливому, взбредет в голову его покормить, и ты будешь вынужден кормить его еще и еще — попробуй, топни на него чуть погодя, стараясь отогнать! Пес отбежит в сторонку, но, как только ты двинешься с места, пристроится у тебя за спиной. Что толку оборачиваться и уговаривать его — не беги за мной, дорогой? Побежит. Не так ли происходит и с людьми? С той разницей, что люди умеют не только бегать следом, они выучились звонить, писать письма, садиться в самолеты и поезда, отдаваться тебе в постели, выливать на тебя потоки истерик, упреков и грязи, и вежливо отказать тебе в помощи, когда она действительно необходима. И в одночасье вычеркивать тебя из своей жизни. Именно так, то никуда ты не можешь спрятаться от людей, и начинает мерещиться, что, будь ты хоть на седьмом небе, хоть на дне морском, они тебя и там достанут и, как наркоманы, мстящие «завязавшему» собрату, вгонят, вколят в кровь твою свои эйфорию и кошмары, привьют тебе свою беду, одарят-заразят букетом своих несчастий и проблем. А то, когда тебе требуется поддержка, любовь, просто доброе слово, рядом — никого… Андрей распахнул створки платяного шкафа, выпятил перед зеркалом грудь, заставил себя захохотать — хохот получился натужным, невеселым и каким-то железным, со ржавчиной, будто в полный голос вдруг засмеялся некто глухой от рождения. И на этаже, и над парком стояла мертвая тишина. Андрей повалился на кровать и, гася усмешку, завыл, сначала тихонько, затем все громче и громче, злее и с перепадом высоты, точно не волка передразнивал, а падающую бомбу. Ни за стеной, ни за окном никто не отозвался. Густая вечерняя тьма так замазала, так залепила стекла, что стало казаться — никакому солнцу теперь уж не отбелить их.

В далекой юности Растопчину нравилась пьеса, эдакий телефонный роман, трогательный до умиления. Это был радиоспектакль, и по сюжету до самого финала герой не видел даму своего сердца, а дама — героя. Заочный вариант — любовь по телефону, любовь «не глядя», на слух. В трубках потрескивало, помнил Андрей, но, Боже, какая была чистота отношений! Увы, свои романы Андрей всегда начинал «глаза в глаза», и прекрасно видел их всех, девушек и женщин, и женщины прекрасно видели Растопчина. Некоторые — даже насквозь. Проклятая физиология, думал Андрей. Восемьдесят килограммов плоти, а души — унция, да? Жалкие граммы! Растопчин глядел во тьму, и небеса привычно отвечали ему с не менее черным юмором. Порой Растопчин не мог до конца, по достоинству оценить их мрачный юморок. Жизнь давно стала садистским анекдотом, а Растопчин, толстокожий, продолжал морщить лоб — в чем же соль этой шутки?