Виктор Мережко - Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров
— Но, господин Юровский, — вежливо обратилась к нему Сонька, — с чего вы взяли, что это именно я украла ваши пятьдесят шесть тысяч?
— Видите, она даже запомнила сумму! — воскликнул тот и объяснил воровке: — Украли именно вы! Но даже если не вы, то все равно — вы!.. Потому что вы так живете! Я зарабатываю, вы — воруете! — И, уходя, лавочник плюнул в нее.
* * *Уставшие женщины еле плелись домой, в барак. Дома предстояло сначала кое-как помыться, затем поужинать и сразу провалиться в сон.
В числе охранников шагал и Николай. Он с трудом определил в растянувшейся череде Соньку, пристроился рядом.
— В поселке говорят, что это ты украла у Юровского деньги, — сказал он тихо. — Целых пятьдесят тысяч.
— Пусть говорят, — усмехнулась воровка и шепотом попросила: — Нужна твоя помощь.
— Говори.
— Найди в мужской половине вора Ржавого Семена, попроси для меня денег.
— Сколько? — так же быстрым шепотом спросил конвоир.
— Сколько дадут. И еще. На эти деньги купи мне солдатское обмундирование.
— Зачем? Ты хочешь бежать?
Сонька вцепилась в его руку.
— Не задавай вопросов. Просто помоги.
— Сейчас зима. Дождись весны. Можно будет попробовать с пароходом. Я точно помогу.
— Не могу ждать. Или подохну, или добьют. Найди Ржавого Семена.
* * *Посреди ночи дверь в барак распахнулась и бесцеремонно вошел Николай. Громко приказал:
— Сонька! Подъем! Вызывают на разговор!
Женщины заворчали, заворочались, воровка с недовольным видом встала, начала одеваться.
— Кто зовет-то? — подняла голову Груня.
— Господь Бог, — огрызнулся парень и прикрикнул на Соньку: — Живее!
Воровка под конвоем Николая вышла на улицу. Соньку, как и охранника, бил нервный озноб. Николай держал в руках большой сверток. Они свернули в противоположную сторону от виднеющейся тюрьмы, миновали несколько крайних бараков. За ними увязался сторожевой пес, Николай не стал его гнать, придержал при себе.
Вышли за поселок, и охранник передал воровке сверток:
— В карманах найдешь деньги. Все тебе…
— Куда лучше всего бежать?
— Туда, — показал рукой. — Там есть люди. Может, они схоронят тебя. А если нет, то по льду к материку.
Она благодарно его обняла:
— Спасибо. Я буду помнить тебя.
— А я тебя, Сонька, — улыбнулся охранник. — Без тебя в поселке будет плохо. — Николай повернулся, чтобы уйти, неожиданно пожелал: — Но лучше, чтоб ты больше сюда не возвращалась!
* * *Сонька, переодетая в солдатскую форму, тяжело бежала по глубокому снегу. Задыхалась, ловила ртом холодный воздух, изредка останавливалась, чтобы перевести дыхание, и снова устремлялась вперед. Но впереди не было видно просвета, не было никакого намека на жилье, лишь непроходимая тайга и глубокий, до пояса, снег.
В какой-то момент воровка потеряла способность бежать, упала на снег и вдруг почувствовала, что пришел конец. Звезды стали вращаться над головой медленным хороводом, в ушах зазвучала нежная музыка, и женщина стала проваливаться в бездну. Сонька нашла в себе силы, с невероятным трудом поднялась и снова побежала.
* * *Сонька уже не бежала, а шла медленно, с трудом пробиваясь сквозь деревья и снег. Неожиданно услышала далекий собачий лай, обрадовалась, ускорила шаг. Перешла на тяжелый, спотыкающийся бег, увидела впереди просвет в стене леса, поняла, что это ее спасение.
Она выбрела наконец на край тайги и от неожиданности замерла. Это был Александровский Пост, откуда она менее суток бежала. И вышла она из тайги совсем рядом с тюрьмой.
Воровка от отчаяния закричала, зажимая рот промерзшими пальцами, повернулась, чтобы бежать, но ноги подкосились, и она упала. Попробовала подняться, но сил никаких уже не было. Сонька беспомощно оглянулась, увидела, что ее заметили, — к ней уже бежали охранники, пустив впереди себя собак.
* * *Ночь почти перешла в утро. Мороз стоял под сорок. На площадь согнали всех поселенцев Александровского Поста — и каторжан, и вольных. Было их много, не менее пяти сотен. Позади толпы плотным кольцом стояли надзиратели, держа на поводках беснующихся собак. Народ стоял притихший и напуганный, из ртов вырывались клубы пара.
В толпе, среди вольных поселенцев, находился пан Тобольский. Он был бледен, напряжен, не сводил глаз с помоста, установленного посередине площади.
На помосте стояли длинные крепкие лавки, а рядом с каждой находилось по две кадки с холодной водой. Возле них расхаживали в длинных рубищах два палача, оба из арестантов — Егор Комлев и Павел Артюшкин, известные своей безжалостностью и силой. В руках они держали палки, короткие, хлесткие. Здесь же, на помосте, сидел грамотный арестант, писарь, который должен был считать удары. Прапорщик Солодов находился внизу. Он задумчиво расхаживал вдоль помоста, ждал, когда выведут виновных.
Наконец из барака, в котором находился карцер, вывели Соньку и бывшего охранника Николая. Толпа замерла. Николай был раздет до пояса, смотрел на собравшихся удивленно и растерянно, при этом непонятно чему слегка улыбался.
Сонька, напротив, шагала неторопливо, осторожно, ни на кого не смотрела, голову держала гордо и прямо.
На помост поднялась сначала Сонька, за нею последовал Николай. Остановились плечом к плечу, держа перед собой закованные в кандалы руки. После них на помосте появился Солодов. Оглядел собравшихся, прокашлялся.
— Арестанты и вольнонаемные! — начал он. — Любое преступление должно быть наказано. Сейчас каждый из этих субъектов получит по пятьдесят ударов палками. Николай Угаров — за пособничество. Известная вам Сонька Золотая Ручка — за попытку побега и предельное неуважение к закону. Желаю всем арестантам вынести из этой экзекуции полезный, запоминающийся урок! Вольным поселенцам я желаю обрести уверенность в том, что закон Российской империи исправно действовал и будет действовать даже на такой отдаленной части территории, как остров Сахалин. — Повернулся к виновным: — Желает ли кто-нибудь из вас сказать слово?
Николай пожал плечами, улыбнулся:
— Я хотел помочь… Жаль, что не получилось.
Сонька не спеша осмотрела собравшихся, провела взглядом по женщинам из своего барака, увидела расширенные глаза Груни, вдруг замерла на одиноком пане Тобольском. Она узнала его. После паузы негромко сказала:
— Я, господа, бежала не от наказания. Мне хотелось повидать моих дорогих дочек.
Солодов спустился с помоста, дал отмашку.
Палач Комлев подошел к Соньке, силой уложил ее на лавку лицом вниз, разорвал сорочку на спине. Артюшкин проделал то же самое с Николаем, палачи переглянулись и вдруг ударили по спинам несчастных. От столь сильного неожиданного удара толпа вздрогнула и замерла. Ни Сонька, ни Николай не издали ни звука. Палачи ударили снова, писарь громко огласил:
— Два удара!
Комлев и Артюшкин били сильно и согласованно, арестант выкрикивал:
— Шесть ударов!
С каждым новым ударом лицо Соньки искажалось болезненной судорогой, но она изо всех сил сжимала рот, не давая звуку вырваться наружу. Николай, кажется, совсем не реагировал на удары, только каждый раз от палки тело его вздрагивало и тут же ослабевало.
— Десять ударов!
Палачи окатили разгоряченные спины виновных водой из бочек, отчего те не то зарычали, не то завыли. Комлев и Артюшкин снова принялись бичевать.
Присутствующие женщины плакали от боли и сострадания, мужики смотрели на происходящее мрачно и осуждающе.
Пан Тобольский был неподвижен. Казалось, он не слышал глухих ударов палками, не видел лиц истязаемых. Он смотрел поверх голов собравшихся и был по-прежнему бледен и спокоен.
— Пятнадцать ударов!
Палачи еще не устали, но опускали палки уже не с былым остервенением и силой. Солодов ходил вдоль помоста, глядя себе под ноги, загибая пальцы на руке в счет ударам.
— Двадцать ударов!
Снова вода из кадок, снова тихий стон изувеченных, снова слезы и бабий вой в толпе.
Сонька повела глазами, желая кого-нибудь увидеть, но пелена окутала всех находившихся вокруг, и женщина погрузилась в глубокое обморочное беспамятство.
— Пятьдесят ударов!
Палачи устало опустили палки в кадки, вытерли потные лбы и тяжело покинули помост. Толпа не расходилась, Груни среди женщин видно не было.
Тела Соньки и Николая лежали на лавках мягкими, бездыханными. По жесту Солодова на помост поднялись шестеро охранников, подхватили неподвижные тела на руки, стали медленно спускаться по ступенькам вниз. Солодов, проходя мимо писаря, подсчитывавшего удары, бросил:
— Пиши Груне Гудзенко вольнонаемное проживание.
Тот удивленно посмотрел на начальника:
— Она ж осуждена на десять лет за убийство!
— Делай, что велено. И немедля отселить из барака. Иначе товарки убьют ее… — Прапорщик зашагал по улице.
