Михаил Попов - Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека
Денис в этот момент закуривал очередную сигарету. Услышав последние слова, он обжегся от возмущения.
— То есть ты про меня можешь болтать все что угодно, а я про тебя не должен!
— Извини, Диня, я плохой друг.
— И не только друг.
— Не ругай меня и не рассказывай никому про эту собаку, пожалуйста.
— При условии.
— При каком?
— Ты выполнишь и мое одно задание.
Руслан, смотревший все это время в пространство, повернул голову к Денису, выражение лица у него сделалось страдальческим.
— Ничего особенного в моей просьбе нет. Я тут договорился с одним таксопарком, надо тихо отстрелять стаю бродячих собак. Бродячих, заметь, Руслик. Ничьих. А то они очень обнаглели. Таксисты с вечерней смены боятся возвращаться домой. Ждут, понимаешь, рассвета. Пять-шесть выстрелов и все. Что это для тебя, тьфу!
Руслан отрицательно поморщился.
— Не хочешь, что ли?
— Я решил, что после этой последней собаки стрелять больше не буду.
— Почему?
— Не смогу.
— Не бойся, стрелять больше и не придется. Во-первых, да и во-вторых, очкастый наложил лапу на наш бизнес. Не такой он человек, чтобы пройти мимо подобного начинания.
— Меня все это теперь не интересует.
— Дурак! О последнем разе и я тебе говорю. Последнем. Деньги немаленькие. И все пока нам.
— Нет, последний раз я выстрелю для него.
Денис подскочил в кресле.
— Тебя что, чем-то по башке шарахнули? Ах да, я же забыл, ты же ночь сегодня провел не один. То-то, я смотрю, с моим Русликом творится кошмар наяву. Брось ты, с тобой ничего особенного не произошло. Вот у меня была история, по сравнению с которой твои первые блядки бледнеют.
Руслан угрюмо, не мигая смотрел на веселящегося друга.
— Что, понравилось, Руслик, да? Потрясен? Похоже на землетрясение, да, как цитировали нам на уроке литературы из одной талантливой книжки. А кто цитировал? Не знаешь, не помнишь? А цитировал тот, вернее, та, что приезжала вчера сюда.
— Не понимаю.
Денис откинулся на спинку кресла, неприятно хихикая.
— Да и я не сразу понял, в чем дело. Отправил я эту хитроглазую к тебе наверх…
— Не надо так о ней.
— Не надо так не надо, хотя об этом мы еще поговорим. Так вот, вторым номером входит сюда кто?
— Кто?
— Светлана мать Савельевна, — стараясь смеяться самым циничным образом, Денис закинул на подлокотник и вторую ногу.
— Зачем она приезжала?
— Ну, не затем, чтобы что-то цитировать. Пока ты становился мужчиной, мы со Светланой… — тут Денис наконец вспомнил о разговоре со здоровенным парнем в кабинете своего отца, вспомнил и то, как стоял на коленях прижатый лицом к сейфу, и то, что парень этот сумасшедший обещал с ним сделать, если он проболтается о случившемся хоть одному человеку.
— Я тебе не верю.
— Ну, пошутил я, пошутил. Так, причуда воображения. Хотел тебя развлечь.
Руслан молчал. Было непонятно, в каком смысле он молчит.
— И сейчас не верю.
Денис помассировал глаза.
— Только не вздумай распространять эти мои заведомо ложные измышления, — грубо, но неуверенно усмехнулся он.
— Светлана Савельевна проститутка? — задумчиво и только у себя спросил Руслан.
— Кто тебе сказал?
— Хорошо, я постараюсь никому об этом не рассказывать.
— Вот-вот, а я постараюсь никому не проболтаться про твою последнюю собачку.
— Мы с тобой говорим как два подлеца.
Денис выпустил дым и стал наблюдать за ним, как бы пытаясь извлечь немедленную пользу из этих наблюдений.
— Да, пожалуй, дело окончательно погибло, если один из главных членов экипажа стал размышлять подобным образом.
— Но, — Денис резким движением переменил позу на пристойную, — по старой памяти, ведь когда-то мы… ведь ты поможешь мне с этим таксопарком. Не ради заработка. Ради денег я не стал бы тебя просить.
— А ради чего?
— Понимаешь, я взял у них большой аванс и весь… А обмануть их нельзя. Раньше я практиковал такие вещи, я всегда чувствовал, у кого можно взять деньги, а заказ не выполнить. У некоторых я не только аванс получал, но и всю сумму, угрожая, что сообщу о подлых замыслах хозяину пса. Но это не тот случай. Я повел себя неосторожно, таксисты при большом желании могут меня вычислить.
— В собак я стрелять больше не буду.
— А в людей?
— Каких еще людей?
— В меня, например. Я из людей происхожу, и ты в меня стреляешь сейчас.
— Демагогия.
— Нет. И я тебе докажу.
— Не успеешь. Кто-то приехал.
Денис вскочил с кресла, подбежал к окну, осторожно выглянул и мстительно захихикал.
— Угадай, кто.
— Она? — встрепенувшись, стал подниматься Руслан. Ему пришла в голову совершенно безумная мысль: Лариса вернулась. Впрочем, ему самому эта мысль не казалась безумной.
— Она, она, маманя твоя, — забычковав сигарету, Денис бросил окурок в сторону камина.
Громыхнули одна за другой две двери, и через секунду в помещении стало тесно. Огромная, норковая, пахнущая Францией гора возвысилась над остатками вчерашнего гулевания и бессильным телом сына.
— Где он? — спросила Ольга Даниловна голосом, в котором не было ничего материнского, а только оскорбленное женское.
Руслан ждал других вопросов и поэтому не смог ответить сразу.
Ольга Даниловна, не дожидаясь его ответа, стала подниматься по лестнице, громко топая ногами, словно стараясь произвести впечатление каменной гостьи.
Денис, воспользовавшись тем, что не был всерьез замечен, подмигнул другу и выскользнул вон. Он понял, что Ольга Даниловна имеет в виду своего мужа, и это его устраивало.
Хозяйка дачи обнаружила на втором этаже явные следы полового преступления и кинулась вниз. Стоя на верхней ступеньке лестницы (кто только не стоял на ней за последние сутки), она надрывно повторила вопрос.
— Где он?
На этот раз Руслан собрался с силами.
— Кто?
— Твой папочка родной, милый и невинный.
— Я не знаю.
— Почуял, подлец, и сбежал. Всегда, он всегда чувствовал, когда я приближаюсь, поэтому я не могла его застукать с поличным. Ни разу, ни разу! Павиан. И после этого он будет всерьез утверждать, что у него ничего! никогда! ни с кем!
Произнося эту речь, Ольга Даниловна спускалась по лестнице, когда она оказалась внизу, то попала в объятия приступа удушья.
Воспользовавшись этим, Руслан сказал чистую правду.
— Папы здесь не было.
— Не было?
— Не было.
— А это все что? — жест в сторону загаженного стола, жест в сторону комнаты с растерзанной кроватью.
— Это мы с Денисом проституток приглашали.
Ольга Даниловна задумалась, печально с вершин роста и возраста глядя на единственного сына.
— Скажи мне, Руслан…
— Да, мама.
— Зачем ты его все время выгораживаешь?
— Я его не выгораживаю.
— Что я тебе сделала плохого? Ведь я твоя мать. Надо мной издеваются, об меня вытирают ноги, а ты?! Ты, мой сын, не только позволяешь это делать, ты помогаешь!
— Мама.
Ольга Даниловна развернулась и пошла к выходу. Снова два раза громыхнули двери.
Настала тишина.
31
— Здравствуй, Сажа.
— Это кто?
— Никита.
— А, ну здорово, здорово. Ты откуда звонишь?
— Да все оттуда. Из Москвы.
— И как дела? Чего надо?
— Ты мне денег обещал. Помнишь?
— Не обещал, предлагал. Ты отказался.
— Теперь не отказываюсь.
— Сколько?
— Я заработал, но не могу взять.
— Почему?
— Деньги лежат в тумбочке.
— В чужой?
— Да. И квартира чужая, где стоит тумбочка.
— Говори адрес.
— Адреса нет. До востребования.
— Ладно. Отправлю сегодня.
— Отправь.
— Больше ничего не хочешь сказать?
— Больше нечего. Деньги отдам.
— Попробовал бы не отдать.
— Я знаю.
— Твой отец при смерти. Сердце.
— Откуда ты знаешь?
— То есть как откуда? Был у него в больнице.
— А, ты про Тетеркина. Но он не мой отец. Он был отчим, теперь никто.
— Почему никто?
— Мать умерла, он мне стал никем.
— Послушай, мне, конечно, плевать, но вот я тебе скажу.
— Монета упала.
— Что?
— Последняя монета.
— Перезвони мне. Есть о чем побазарить.
— Денег нет.
32
Камин почти прогорел, стихло угрожающее гудение, на дне каменной пещеры гора разноцветных молчаливых камней. Тихое, теплое дыхание исходит от них. Два кресла повернуты к этому зрелищу. Меж ними стол, сервированный с мальчишеской тщательностью. В креслах те, кто несколькими днями раньше позировал луне в комнате на втором этаже.
Беседуют.
Давно.
— Вот так, — говорит носительница толстой недлинной косы Лариса; Лариса с удлиненным лицом и чуть раскосыми глазами; Лариса, поставившая острый локоть на подлокотник и только что бросившая до основания выкуренную сигаретную пачку в раскаленную шахту. Этот жест обозначает, что больше говорить не о чем.
