Игорь Шушарин - Наружное наблюдение: Экипаж. Команда (сборник)
Паша деликатно постучался, выждал паузу и, так и не услышав приглашения войти, решительно толкнул дверь. Нечаев в кабинете был не один. Над его столом под углом в сорок пять градусов, но и не опираясь на полировку, склонился человек в хорошем костюме, при галстуке, и показывал, где Нечаеву следует поставить свою подпись. Начальник морщился из-под очков и что-то бухтел себе под нос. Было видно, что его явно что-то не устраивает – и в самом документе, и в поведении порученца. Однако бумагу все-таки подписал. Порученец с гаденькой улыбочкой принялся смахивать со стола просыпавшийся пепел, и тут Нечаев не выдержал:
– Ты эти замашки свои холуйские брось! Привыкли, понимаешь, в генералитете!
Порученца как ветром сдуло. Впрочем, по выражению его лица было видно, что он добился, чего хотел.
Нечаев заметил, что Козырев наблюдал за происходящим, и прокомментировал:
– Нули, стоящие после единицы, увеличивают мощь. Как сказал, а?! – от удовольствия он даже погладил себя по груди и покровительственным жестом пригласил:
– Чего в дверях жмешься? Проходи. Докладай.
– Да я вот тут, Василий Петрович, рапорт принес.
– Надеюсь, не на увольнение?
– Не, на матпомощь.
– Ого! – неодобрительно крякнул начальник. – Молодой, да ранний. Сколько ты у нас работаешь?
– Почти два месяца, – с тоской в голосе ответил Козырев, чувствуя, что ему в этом кабинете сегодня вряд ли что-то обломится.
– Вроде как рановато еще для материалки-то. Ладно, давай свою рапортину, почитаем.
Козырев протянул начальнику рапорт. Нечаев протер носовым платком очки, взял бумагу, пробежал по диагонали и поморщился.
– Ты всегда такой искренний и честный? Или только при общении с начальством?
– Всегда, – ответил Козырев, не совсем врубаясь в суть вопроса. – А что?
– Да так, собственно, просто хотел уточнить, – сказал Нечаев и начал читать Пашино сочинение вслух: «Начальнику Седьмого отдела ОПУ полковнику милиции Нечаеву В. П. от оперуполномоченного Седьмого отдела Козырева П. А. Рапорт. Прошу Вас рассмотреть вопрос об оказании мне материальной помощи в связи с тяжелым финансовым положением, в котором я оказался по вине хозяина снимаемой мною в поднаем комнаты, внезапно потребовавшего внести оплату за несколько месяцев вперед». М-да… Приятно осознавать, что хоть кто-то в нашей конторе знает подлинного виновника своего тяжелого финансового положения. Я вот, например, до сих пор не знаю, а знал бы – своими руками придушил. Но ведь не на Чубайса же валить, в самом деле?.. Да, кстати, ты ведь у нас, кажется, парень местный, питерский?
– Местный, – обреченно вздохнул Козырев, понимая, куда клонит начальник.
– Прописочка, значит, есть. И папа-мама имеются?
– Есть, имеются.
– Ну и на хрена тебе эти, с позволения сказать, понты? Чего тебе дома-то не живется? Или ты, когда в кадрах контракт подписывал, думал, что там сумма твоего жалованья в у. е., а не в рублях обозначена? Тоже мне гусар-схимник выискался.
Паша Козырев молчал. Да и в самом деле, не станешь же объяснять начальству, что жил он отдельно от родителей, потому что метров у них в квартире на бульваре Новаторов было маловато, а тут еще и старшая сестра вышла замуж. Сестру Паша любил, ее мужа – нет, а тот жил у них. Такой вот, не любовный, но житейский треугольник. Обычная незатейливая схема. «Все, не даст денег», – подумал Паша и ошибся. Василий Петрович Нечаев был мужик вспыльчивый, резкий, порою даже грубый, но зато отходчивый. А еще он был просто хорошим мужиком и всегда горой стоял за своих людей, за что разведчики его любили и уважали безмерно. Причем все. Или, скажем так, почти все. Тот же замполич, к примеру, постоянно строчил на Нечаева кляузы и доносы. Хотя, с другой стороны, а что оно такое – замполич? Да, собственно, и не человек даже. Так, недоразумение ходячее.
– Ладно, проехали, – вдруг неожиданно произнес Нечаев. – Материалку для тебя я постараюсь выбить, вот только эту цидулину свою ты, брат, все-таки перепиши.
– А как переписать? – не понял Паша.
– Блин, Козырев, не зли меня, слышишь?.. Как-как? Напиши, что деньги на лекарства нужны, мол, дядя в Тамбове помирает – ухи просит… У ребят поспрошай – они тебя научат, как правильно слезу из бухгалтерии выжимать. А то… Он честно, видишь ли, написал. Вы бы лучше сводку честно отписывали, а то такой пурги понагонят. Как со Стручком на прошлой неделе…
– А что со Стручком? – осторожно спросил Козырев. Дело в том, что Стручка, который проходил свидетелем по делу банды Андрея Тертого, в одну из смен на прошлой неделе таскал и он.
– А то ты не знаешь? Кто отписал, что объект целый день из дома не выходил? А объект в это время с пламенной речью в городском суде три часа без передышки языком молотил, а потом до вечера хрен знает где по городу шарился. А?
– Так это же не в нашу смену было, – начал было оправдываться Козырев.
– Знаю, что не в вашу! Если бы в вашу – я бы тебе твое тяжелое финансовое положение так бы утяжелил, что… Ладно, проехали. Скажи-ка мне лучше, как там Гурьев? Соки из вас с Ляминым выжимает?
– Нам на пользу! – козырнул Павел.
– Ну-ну! Приятно слышать. Значится так, Павел… э…
– …Александрович.
– Значится так, Павел Александрович. С сегодняшнего дня твое место в машине исключительно на переднем сиденье справа. Ногами не ходить – пусть Лямин бегает, да и Нестерову, черту лысому, не худо старые косточки поразмять. Твоя задача – фиксировать все, что делает Гурьев. Фиксировать и запоминать. Задача ясна?
– Не совсем, – вынужден был признаться Козырев.
Нечаев пошуршал бумагами и выудил одну из них.
– Неприятный разговор у меня был с ним вчера. Хотя, признаться, я этого разговора уже давно ждал. В общем, так – Гурьев рапорт написал, – Нечаев раздраженно отпихнул этот самый рапорт, достал сигарету, затянулся. – Ая гурьевский характер знаю. Раз пошел на это, значит всё, спекся человек. Теперь его, согласно инструкциям, надо было в гараж перевести, на две недели хозработ. Но я с нашим руководством договорился, да и сам Антоха не против… В общем, оставшиеся десять дней он на линии отработает, чтобы тебя еще малехо поднатаскать. Потому и говорю – с сегодняшнего дня внимай Гурьеву аки пророку Исайе. Две недели пройдет, придется самому за баранку садиться, хватит уже порожняка гонять. Тему усек?
– Усек, – ответил Козырев, в душе которого в данную минуту смешались два противоположных чувства. С одной стороны, радость, что наконец-то пришло время серьезной самостоятельной работы, с другой – горечь, что так мало успел поработать и совсем не успел сдружиться с Антоном. – А в смену четвертым кто пойдет?
– Баба пойдет, – буркнул Нечаев.
– Какая баба?
– Баба как баба. Обыкновенная. Блондинка, рост метр семьдесят, бюст номер… не помню какой… второй, наверное. А может и третий, – мечтательно задумался было Нечаев, но тут же осекся, заметив заинтересованный взгляд Козырева. – Еще вопросы будут?
– Нет.
– Ну тогда все. Свободен… Хотя нет, подожди. Я Нестерову уже говорил и тебе сейчас повторю. Сегодня работаете серьезно, груз непростой, в движении и не совсем по нашей линии. К чему я это? А чтоб проникся. Короче: груз с утра приняли на границе, под Выборгом. По информации, объект встречается со связями, едет с ними в Питер, общается, расстается. Возможно, затем едет обратно, но обратно нас не колышет. Главное: фиксируем – встречается, расстается. После этого заказчик будет крепить.[20] Ты, Паша, запомни, и Лямину вашему, кстати, тоже мои слова донеси: дело очень серьезное. Поверь мне, я не преувеличиваю. И на руководство наше вчера выходили, да и я этого парня знаю – сам по молодости за ним дважды ходил. И дважды терял! Он нам все рамсы попутать может, – закончил Нечаев, пародируя блатных.
– А он кто?
– Ну, если одним словом, то – сука. А еще Ташкентом его кличут. Говорят, он сейчас заматерел, в Финляндии живет – оттуда и на побывку едет. Но он и без прозвища петлять будет – это у него в крови. Понял?
– Понял, – серьезно согласился Козырев.
– Да, и вот что еще! – добавил Нечаев. – Я знаю, вы молодые, охочие до погонь, так вот: Ташкент в Швеции мог десять лет получить за убийство Пухлого… Но не получил… Я это к тому, что крепить будут опера, ваш номер шестой…
Ясно?
– А сколько отсидел?
– Я же сказал – мог, но не получил. Ты чем слушаешь?.. Так тебе ясно?
– Ясно. Но ведь мы и так по приказу задерживать права не имеем…
– По приказу… На сарае что написано? Во-во! А там дрова лежат!.. Все, иди, жертва рыночного капитализма.
Козырев ушел, а Василий Петрович достал из сейфа бланк-задание на Ташкента и в очередной раз внимательно перечитал прилагающуюся к нему справку-меморандум.[21] Не будучи сыщиком, Нечаев имел лишь несколько косвенных и личных воспоминаний о Ташкенте, тем не менее в своей характеристике, данной ему, он был абсолютно точен. Хотя надо признать, что имеющийся объем информации о Ташкенте, конечно же, ничтожен по сравнению с тем, что было о нем неизвестно. С 1989 года в отношении Ана Альберта Максимовича, 1970 года рождения, уроженца Джамбула, разными подразделениями заводились три дела. Правда, не уголовных, а оперативных: в 1989 году 6-м отделом УУР по окраске «разбой»; в 1993 году ОРБ с окраской «вымогательство»; и, наконец, в 1995 году РУБОП – и снова вымогательство. Каждый раз оперативники проигрывали. Причины были разные, в том числе и нерадивость некоторых сотрудников, но базисная все-таки заключалась в следующем: Ташкент был жестким, дерзким и очень быстрым. Это внутренне, а с виду… с виду он был похож на… Гурьева. Разве что одевался дорого.
