Чингиз Абдуллаев - Плутократы
Леонид Исаакович глянул на шефа и кивнул в знак согласия.
— Он удивился, что я решил сыграть на его стороне, а не поддержать, как обычно, правительство. Верно?
— Как приятно с вами работать! — даже зажмурился от удовольствия Бронштейн. — У вас просто выдающиеся способности, Святослав Олегович.
— Об этом было не трудно догадаться. Зная, как Жуковский относится к нынешнему правительству и как они относятся к нему. Алентович очень близок к премьеру и к вице-премьеру правительства. И конечно, с их подачи решил прикарманить комбинат. Жуковский думал, что я поддержу Алентовича?
— Теперь он полагает, что вы поступаете правильно, решив сыграть в свою игру. Это дословно его слова. И согласен поддержать вас в этом соперничестве с Алентовичем.
— Очень хорошо. И что он нам предложил? Вы говорили о том, что группа Алентовича готова заплатить нам акциями за то, чтобы мы помогли урегулировать этот вопрос — организовали в газетах и на телевидении шумиху о бедственном положении комбината, перекрыли им кислород и в конечном счете обанкротили производство?
— Он все моментально понял, — улыбнулся Бронштейн, — и сразу же спросил: "Сколько?" Сейчас никто никому бескорыстно не помогает.
— Что вы ответили?
— Двенадцать процентов акций. И сказал, чтобы он не вздумал торговаться. Это окончательная цена за нашу помощь.
— Двенадцать? — не понял Петровский. Он решил, что ослышался. — Но ведь мы с вами договаривались о десяти процентах, которые он выделяет нашему агентству.
— Верно, — спокойно согласился Бронштейн. — Десять процентов агентству «Миллениум» и два — посреднику.
— Посредник — это вы? — еще больше изумился Святослав Олегович. Больше всего его поражало чудовищное спокойствие Бронштейна.
— Разумеется. Я полагаю, что два процента акций комбината могут составить мой гонорар. А десять процентов — ваши.
— Два процента, — выдохнул Петровский, чувствуя что начинает заводиться. — Это же почти шесть миллионов долларов! Вы с ума сошли?
— Нет, — ответил Леонид Исаакович. — Отправляя меня в Лондон, вы ничего не сказали о моем гонораре. Я вел эту тему, рассчитывал для вас возможности переговоров с Жуковским и вышел на него. Поэтому полагаю, что два процента акций меня вполне устроят.
— Шесть миллионов долларов! — закричал, уже не сдерживаясь, Петровский. — Нет, вы действительно сошли с ума. Что вы себе позволяете? Кто дал вам право?
— Не нужно кричать, — попросил Леонид Исаакович, тяжело вздыхая. — Типично русская манера считать деньги в чужом кармане. Не забывайте, что десять процентов акций, которые вы получите, — это тридцать миллионов долларов. Согласитесь, тоже неплохие деньги.
— Если я узнаю, что вы еще и православный, то стану мусульманином, — разозлился Петровский. — Как вам не стыдно? Шесть миллионов долларов! Кто вам разрешит получить акции такого комбината? Это стратегический объект страны. Вы представляете, что будет, если узнают, что акции такого производства достались американскому гражданину? Иностранцу? О чем вы думаете? Вы потеряли чувство реальности.
— Только не говорите мне о патриотизме. Руководство вашей страны готово обанкротить самый мощный в стране комбинат, который приносит половину всей прибыли в этой области. И все это лишь для того, чтобы отнять производство у одного олигарха и передать его другому, — Леонид Исаакович снова тяжело вздохнул. — А я-то думал, что вы поймете меня. Я решил обосноваться на моей исторической родине.
— Ваша историческая родина в Израиле, — заорал Петровский, — или в Одессе, откуда вы сбежали в Америку. Шесть миллионов долларов, это невероятные деньги. Он в жизни не согласится заплатить нам двенадцать процентов. Тридцать шесть миллионов! Вы сорвали мне самую главную сделку Вы меня подвели…
Бронштейн взял бутылку воды, стоявшую на столе, открыл ее, придвинул к себе стакан, Заполнил его, выпил и коротко сообщил:
— Он согласен.
— Что? — Петровский вскочил из кресла, обежал стол и уселся напротив советника.
—Что вы сказали?
— Он согласен на двенадцать процентов, — повторил Бронштейн, наливая себе второй стакан воды. Затем залпом выпил и его.
Святослав Олегович вырвал у него бутылку, налил воды себе. И также выпил ее залпом.
— Рассказывайте, — потребовал он.
— Жуковский — умный человек, — продолжил Бронштейн, — он тут же понял, что лучше всего поделиться. Если у нас будет двенадцать процентов акций комбината, мы не допустим его банкротства. И будем изо всех сил сражаться на его стороне.
Петровский кивнул в знак согласия.
— Мы договорились с Глебом Моисеевичем, что он передаст акции нам в доверительное управление, — продолжил Бронштейн. — Причем два процента перейдут российской компании «Вымпел», а десять поступят в агентство "Миллениум".
— Какой еще "Вымпел"? — не понял Петровский. — Откуда взялась это компания?
— Это моя собственная компания. Я ее единственный учредитель и владелец, — пояснил Бронштейн. — А президентом там работает мой племянник Шурик.
— Не перестаю удивляться, как наши одесситы умеют устраиваться, — пробормотал Петровский. — Умный мальчик?
— Очень. Закончил МВТУ имени Баумана. Можете себе представить? Сейчас — президент компании. Очень хороший мальчик. Ему двадцать семь лет. Я вас с ним познакомлю.
— Не нужно. Мне достаточно одного Бронштейна в моем офисе. Двух я уже не выдержу. Значит, Жуковский согласился?
— Конечно, согласился. Как только акции перейдут к нам, мы начнем действовать. Думаю, вы не будете возражать, если я вылечу в Нижнебайкальск и постараюсь решать возникающие проблемы на месте?
— За шесть миллионов долларов, — все еще не мог успокоиться Петровский.
— Да за такие деньги вы можете переехать жить в Нижнебайкальск на всю оставшуюся жизнь и стать почетным гражданином этого города.
— Ценю ваш юмор, — сухо отозвался Бронштейн. — Я-то думал, вы обрадуетесь, узнав, что мой гонорар не пойдет из ваших десяти процентов. В конце концов я сделал все, о чем мы договаривались. И выбил для вас десять процентов акций. Это было ваше условие. Почему вас так волнует, что Жуковский подарит мне еще два процента? Это уже не ваши деньги. Только не говорите, что вас волнует престиж страны, я все равно не поверю. А стратегических секретов на комбинате нет, он выпускает древесину и бумагу.
Петровский промолчал. Затем неожиданно улыбнулся:
— Мне просто не нравится, когда договариваются за моей спиной. Тем более о таких суммах. Вы правы, Леонид Исаакович. Вы абсолютно правы. Готовьтесь завтра же вылететь в Нижнебайкальск. — Он поднялся и протянул советнику руку: — Я вас поздравляю. Вы действовали абсолютно правильно. И примите мои извинения.
Леонид Исаакович тоже поднялся, пожал протянутую руку.
— Вы мудрый человек, — сказал он проникновенно, — умеете признавать свои ошибки. Завтра я вылечу. До свидания. — И он вышел из кабинета.
Петровский посмотрел на его стакан, стоящий на столе, неожиданно схватил его и бросил в стенку. Стакан разлетелся на мелкие осколки. Святослав Олегович прошел к письменному столу, позвонил своему заместителю.
— Юлай, с сегодняшнего дня не обсуждаешь никаких финансовых дел с Бронштейном.
— У нас с ним…
— Никаких! — рявкнул Петровский. — Ты меня понял?
— Да.
— Очень хорошо. Как у тебя с Натальей Андреевной?
— Она вышла на работу. Все в порядке.
Петровский переключился на секретаря.
— Закажи мне срочно билет на самолет в Лондон. Но только чтобы об этом не знал никто Ни один человек, даже наши сотрудники. На ближайший рейс. Всем будешь говорить, что я отбыл на дачу. И пошли ко мне уборщицу. У меня разбился стакан.
Глава 4
Вечерний рейс в Лондон проходил неровно. Сильный северный ветер заставил летчиков все время маневрировать, меняя коридоры высоты. И тем не менее почти половину пути горели огни, извещающие пассажиров о турбулентности. Петровский, сидевший в салоне первого класса, зло смотрел в затянутый темными тучами иллюминатор. От просмотра фильмов он отказался, хотя в салоне для пассажиров первого класса можно было выбрать любую киноленту из имеющихся на борту. Он съел принесенного лобстера, выпил немного вина. Для пассажиров первого класса в самолетах компании "Бритиш Эйрвэйз" работала специальная кухня — можно заказать любую еду из предложенного меню.
Когда самолет приземлился в Хитроу, Петровский быстро прошел пограничный и таможенный контроли. У него не было с собой почти ничего, кроме небольшой дорожной сумки. Выйдя из аэропорта, Святослав Олегович сел в такси и попросил отвезти его в "Шератон", где ему был заказан номер. Уже направляясь в город, он подумал, что сделал правильно, не заказав машину для встречи. Никто не должен знать о его поездке в Лондон. Завтра в девять утра он вылетит обратно в Москву, а ночь он имеет право провести где угодно. Мобильный телефон у него с собой, так что при желании с ним легко связаться. Но, увидев телефонную будку, Петровский попросил водителя остановиться. Его телефон мог прослушиваться, так что не трудно установить, откуда он звонил. Поэтому, выйдя из машины, Святослав Олегович прошел в телефонную будку и тут вспомнил, что не купил телефонную карточку, которую мог приобрести в аэропорту Не сдержавшись, он выругался. Придется заехать в какой-нибудь супермаркет, чтобы купить эту проклятую карточку.
