Татьяна Степанова - Флердоранж — аромат траура
Таким перед Катей предстал известный художник Савва Бранкович, и она, приглядевшись внимательно, сразу же вспомнила, что уже встречала его однажды — причем именно на том самом памятном концерте Эмира Кустурицы, когда он приезжал в Москву со своими музыкантами. Это было несколько лет назад, но Савва Бранкович с тех пор ничуть не изменился. Катя живо припомнила, что на тот концерт он явился в бело-черной зебровидной майке и военном кителе полковника югославской армии с золочеными аксельбантами, чем надолго и приковал к себе внимание всей тусовки.
— Вот решил с утра своими глазами взглянуть на это проклятое место, — объявил Савва Бранкович участковому. — Кстати, и освещение колоритное.
В эту минуту свинцовые тучи, нависшие над дальним краем поля, пронзил яркий солнечный луч. Он был похож на золотую спицу, которой насквозь прокололи небо. Капли на траве и колосьях сразу вспыхнули всеми цветами радуги. Солнечный луч, казалось, вонзился в самую середину багровой лужи, разлившейся у ног троих людей, стоявших друг против друга. Катя внезапно почувствовала, как к горлу ее клубком подкатила тошнота.
— Здесь произошло убийство, — сказала она. — Вы что же, с утра пораньше явились сюда, чтобы с любопытством посмотреть на место, где человеку нанесли девяносто ударов ножом, выпустив из него всю кровь в эту вот лужу, что у вас под ногами?
— Милашка, а ты кто? — спросил Бранкович и обернулся к Трубникову: — Христофорыч, дорогой, это что еще за птица?
— Это коллега моя, из главка нашего прибыла — Екатерина Сергеевна. Капитан милиции, — невозмутимо сказал Трубников. — Вот место с ней осматриваем. А вы, Савва, что же, с дачи своей идете?
— С дачи, — Бранкович кивнул. — Удержаться не мог — свернул с дороги сюда. Да, темное дело, очень темное… А с Полиной, значит, так и не удалось до сих пор поговорить?
— Пока нет.
— Бедный маленький воробышек, — Бранкович покачал головой. — Такие приключения в брачную ночь… Ее ведь изнасиловали, да?
— Я, Савва Драгоевич, такой информацией не располагаю и вас, то есть тебя, убедительно прошу такие слухи пока туг у нас не распускать.
— Да что там слухи! Испортили девчонку, — Бранкович вспыхнул, как порох. — Ты любого здесь спроси — все об этом только и говорят. Я б на месте отца ее и суда никакого не стал ждать, сам бы нашел подонка, убийцу и кишки его грязные ему же в глотку бы и забил.
— А вы сами были на этой свадьбе? — спросила Катя.
— Конечно, был. Все были. А что такое?
— А во сколько вы застолье покинули, можно вас спросить?
— Под утро уже. Да там все пьяные были. Девушка, не знаю, как вас и называть-то теперь, господин полицейский или красавица моя, там нажрались все в доску под конец, понимаете? Вы когда-нибудь на свадьбах деревенских бывали? Я не то что времени счет за столом потерял, я вообще когда очухался, понятия не имел, кто я и где нахожусь — в Москве ли, в Белграде ли моем родном, в Баня-Луке ли, в аэропорту или на берегу Славянки нашей на русской даче моей.
— Екатерина Сергеевна, нам пора. Машину надо осмотреть да в морг заехать, — хмуро сказал Трубников. — Ну, и насчет главного решить, как и что… Савва, а ты?
— Ухожу, ухожу я, Христофорыч, не переживай, — Бранкович вскинул руки, точно сдавался в плен. — Я на реку шел купаться. Всего хорошего. Удачи в делах. Прощайте, капитан, птичка сердитая, — улыбнулся он Кате ослепительно и нахально. — И один совет на прощанье, чтобы вы вспоминали Савву Бранковича: чтобы вам тут ни рассказывали об этом месте, — он широким жестом обвел поле, — не верьте. Ничему не верьте. Крепче спать будете, девочка.
— Странный какой, — осторожно заметила Катя, когда они с участковым уже сидели в машине. Катя включила зажигание, Что он мне такое посоветовал — не верить рассказам об этом месте? О чем это он?
— Чепуха, сказки, — Трубников поморщился, — Не берите в голову.
—А вы, я смотрю, на короткой ноге с этой богемой, Николай Христофорович. В Москве не многие этим похвастаться могут.
— Да? Надо же, ас виду он такой парень простой… Я его в прошлом году выручил сильно, с тех пор мы и подружились, — скромно сказал Трубников. — Он спьяну на джипе своем вброд через Славянку переправляться надумал, да не рассчитал маленько брод-то. Чуть не утонул. А я мимо ехал на мотоцикле, ну и увидел, как он там бултыхается. Трактор мы с мужиками подогнали, вытянули его. Ну, и познакомились. Он парень свойский, в баню меня свою позвал париться-отогреваться. Дело-то весной было ранней. Вода стылая… Ну, попарились мы, отогрелись. Баня-то у него шик-блеск, мечта, а не баня. Он себе дачу-ха-а-рошую — выстроил возле хутора Татарского. Наезжает сюда частенько. Мастерская тут у него, и кузня даже своя есть. Он ведь, помимо живописи, кузнечное дело хорошо знает. Такие вещи создает — загляденье. Этот год он и зиму почти всю жил на даче: Он ведь по отцу-то-наполовину серб, наполовину хорват, а по матери русский. Родители у него в Белграде живут — он сам мне рассказывал. Одна сестра за русского вышла, живет в Туле. Муж у нее спортсмен известный — лыжник-многоборец, чемпион олимпийский. А другая сестра в Боснии замужем за каким-то мафистом местным. После войны Савва-то что-то не очень домой в Белград ездит. Все больше у нас тут обретается. Картины свои пишет. Наезжают к нему гости часто из Москвы. Выпивают, конечно, охотой по осени балуются. Наши, местные, с ним тоже все в дружбе. Чибисов — отец Полины и Хвощев-старший… Одним словом, свой он тут у нас, хоть отчество его, кроме меня, никто и выговорить не может.
— А с Артемом Хвощевым он в каких был отношениях? — спросила Катя.
— В нормальных, точнее, ни в каких. Артем зелен был еще, чтобы с таким человеком, как Савва, какие-то отношения поддерживать.
— А с Полиной?
Трубников пожал плечами. Но Катя заметила, что он снова нахмурился, словно на спросила о чем-то запретном.
— Не боитесь, что машину-вешдок по винтику растащат, пока следователь в отдел ее перегонит? — задала она новый вопрос чуть погодя.
— У меня не растащат, — коротко бросил Трубников. И Катя по его голосу поняла, что он уязвлен до глубины души. Она смеет сомневаться, что он не принял все меры к сохранности изъятых с места происшествия улик!
Автомобиль ждал их в гараже опорного пункта милиции — железном пенале, выкрашенном в ядовито-зеленый цвет. Однако, чтобы добраться до опорного пункта, пришлось снова петлять по проселку, преодолевать крутые подъемы и спуски и в конце концов очутиться у той же автозаправки, где Катя и встретилась с участковым. Оказалось, что опорный пункт был от автозаправки в двух шагах: маленькое одноэтажное строение, втиснутое между придорожным магазином автозапчастей и ремонтной мастерской.
В опорный пункт Катя заходить не стала: Трубников сразу же провел ее в гараж и там в таинственном полумраке, пропитанном запахами бензина и резины, она увидела двухместный Судзуки, принадлежавший Артему Хвощеву. Машина была сильно забрызгана грязью и еще чем-то…
Через выбитое лобовое стекло Катя заглянула в салон: на серых чехлах сидений — бурые потеки, пол сплошь усыпан осколками стекла. Капот был искорежен, фары разбиты, бампер оторван.
— Когда мы машину на месте со следователем осматривали, — сказал Трубников, — в багажнике три сумки были, большие, спортивные. Они ж за границу ехали отдыхать — в основном летняя одежда; тряпки. На полу была дамская сумка белого цвета. Там все их документы — загранпаспорта, авиабилеты, ваучеры на отель, две кредитные карты, телефон ну и косметика разная. Все вещи следователь к делу приобщил. Вот здесь впереди мужская визитка валялась. Тоже следователь изъял к делу.
— А ключи от машины где были? — спросила Катя.
— Торчали в замке зажигания, мотор был выключен. — Трубников открыл дверь со стороны водителя. — Вот эта дверь и та тоже распахнуты настежь были, а сиденья опущены. Мы их подняли, когда пол осматривали. А было все в таком вот положении. — Он опустил сиденья.
— Удобно, — Катя дотронулась до серого чехла.
— Кровать, да и только. — Трубников покосился на нее, хмыкнул. — Прямо ложе супружеское, м-да… Мы тут еще кое-что нашли.
— Что? — Катя нагнулась, заглядывая под машину.
— Часть женского туалета.
— Какую именно?
— Трусы белые кружевные. Разорванные.
— Где они были? В салоне или вне машины?
— Это с какой стороны посмотреть. Повешены были вот сюда как флаг. — Трубников взялся за боковое зеркало с правой стороны.
— Когда Полину Чибисову нашли без сознания, какая на ней была одежда? — еще раз уточнила Катя.
— Платье подвенечное — разорванное, грязью запачканное, окровавленное. Молния сзади распущена:
— Что, тоже разорвана?
— Нет, расстегнута, только совсем. Я сам это видел, а платье спущено было до пояса — спина, плечи, грудь голые. Девчушка ничком лежала, в комок сжавшись.
