Владимир Царицын - Осенний лист, или Зачем бомжу деньги
— Ты боишься?
— Я?!..
Катерина затянула поясок халатика и пошла открывать, а Сидоров натянул штаны и поспешил за ней.
В прихожей у входной двери стоял молодой мужчина довольно внушительных габаритов. Сидоров оценивающе изучал соперника с порога спальни, а тот его пока не замечал. Пожалуй, Стас был чуть выше Сидорова, рост которого не дотягивал лишь несчастных четырёх сантиметров до двухметровой отметки на ростомере. Выше и намного тяжелей. Вроде бы не толстый, но малость рыхловат. У отставного любовника были безумные голубые глаза, всклокоченные светлые с рыжинкой волосы, совершенно рыжие усы, вислые, как у руководителя ансамбля «Песняры» Владимира Мулявина. Лицо Стаса было покрыто красными пятнами.
Так, отметил про себя Сидоров, моя черноглазая малышка любит крупных блондинов.
— Ты почему… — Стас даже подавился от возмущения, — почему так долго не открываешь?
— Проходи, Стас, — спокойно сказала Катерина, — завтракать будешь? Или тебя в милиции покормили?
— Ты почему не открывала? Я, как… — Стас вдруг заметил Сидорова. Глаза его чуть не вылезли из орбит, челюсть отвисла. Он долго смотрел на соперника, а потом перевёл взгляд на Катерину, — ах ты, сука! Изменять мне вздумала со всякими козлами?
— Э, любезный! — Сидоров вышел в просторную прихожую и направился к Стасу. — Базар фильтруй.
— С тобой я позже разберусь, герой-любовник. А сначала… — Он занёс руку для пощёчины, — получай, сука!
Ударить Катерину Стасу не удалось: Сидоров был уже рядом, успел перехватить разящую руку, отметил, что противник достаточно силён. Раздумывать и пытаться унять экс-любовника словами Сидоров не стал, ударил резко, без замаха, но со всей силы, как в десанте учили — снизу в подбородок. Услышал, как клацнули зубы и хрустнули шейные позвонки от резкого рывка головы. Не убить бы только, подумал запоздало.
Повезло, Стаса он не убил, но вылетел тот из прихожей, открыв спиной дверь, как пробка из бутылки. Силой инерции пересёк лестничную площадку и ввалился в открывающуюся дверь лифта, подмяв под себя выходящую из кабины старушку.
— Убивают! — глухо запищала та из-под Стаса, — Хулиганьё! Наркоманы! — И попыталась высвободиться, выпинывая мужчину ногами и выталкивая руками.
Стас выполз из лифта и уселся на холодный и не очень чистый мозаичный пол площадки, тряся головой и массируя шею. Бабушка выскользнула из кабины вслед за ним, и, брызжа слюной, заголосила:
— Наркоманы! Алкоголики! Я этого так не оставлю! Я сейчас же в милицию позвоню! Пусть они приедут и всех вас к себе заберут!
— Не надо милиции, бабуся, — сказал Сидоров, — этот человек только что оттуда. Давайте решим вопрос миром.
Он наклонился, и, пошарив в кармане пиджака у сидящего на полу Стаса, вытащил бумажник. В бумажнике были только доллары, в основном, сотки, ни одного российского рубля. Ста долларов за беспокойство, пожалуй, бабуле много будет, решил Сидоров. С трудом отыскав пятидесятидолларовую купюру, он отдал её Катиной соседке, а бумажник вернул поверженному и мало что соображающему Стасу. Потом помог ему подняться, и, взяв под руку, спросил:
— Так что, завтракать будешь? Я не понял.
— Пидор, — сказал Стас, тупо глядя перед собой.
— Ты неисправимый сквернослов, — заметил Сидоров осуждающе.
— Хулиганьё! — ворчала старушка, тыча ключом мимо замочной скважины соседней двери, — В тюрьму бы вас всех… А тебе, Екатерина, я последнее предупреждение делаю: если ещё хоть раз, если хоть какой-то шум… И хватит уже на кровати скакать всю ночь! Вы что, дети малые? Твоя спальня через стенку от моей. А стены тонкие, слыхать всё. Я полночи сегодня уснуть не могла.
— Извините, Серафима Юрьевна, — Катерина виновато опустила вниз чёрные очи, — я поставлю кровать на кухне. Ладно?
— И чего так скакать?., — недоумённо ворчала бабушка Серафима.
Вспоминая тот случай, Сидоров улыбался.
А со Стасом позже они даже подружились…
4
Этот кошмар никак не мог закончиться. Альфред спал и видел сон, но, как большинство спящих, не понимал, что спит, считал происходящее явью. Кошмар казался бесконечным, как лабиринт, в котором он заблудился, спасаясь от чеченцев.
Он не видел преследователей, но знал: это чеченцы, и они гонятся за ним, чтобы перерезать горло острым, как бритва, ножом.
Узкий коридор лабиринта был освещён красным призрачным светом; чеченцы находились где-то рядом, шли за ним по пятам. Он ощущал их присутствие, даже иногда слышал позади гортанные голоса. Увидев какое-нибудь ответвление коридора, Альфред тут же бросался туда, надеясь, что преследователи поворот не заметят и пройдут мимо. Но они, как собаки, чуяли, куда он повернул, и шли следом. Вдруг коридор закончился. Тупик. Сейчас появятся бандиты. Альфред с ужасом представлял себе, как один из них вытаскивает из ножен кинжал, и, попробовав сверкающее лезвие пальцем, говорит другому:
— Острый как брытва. Голову одным махом отсэчь могу!
Всё! Это конец!
И вдруг… откуда-то сверху… голос Катеньки:
— Алик, иди сюда, я помогу тебе.
Альфред увидел тонкую изящную руку в лазе высоко над головой. Высоко, но можно дотянуться.
— Иди сюда. Держись за мою руку. Я помогу тебе забраться в этот лаз. И мы оба спасёмся. Здесь свет. Здесь много света. Это выход из подземелья. Мы спасёмся, Алик…
— Спасибо, Катенька, — сказал Альфред и уцепился за её руку.
Рука оказалась сильной и мускулистой.
Это не Катенькина рука, подумал Альфред, это мужская рука.
— Конечно мужская, — услышал он ответ на свои мысли, — я же мужчина. Держись, Альфред.
Это Сидоров. Алексей Алексеевич Сидоров, бывший муж Катеньки, который вдруг куда-то исчез. Нет, не сейчас, когда-то, Альфред не помнил — когда. Сидоров исчез, и никто не знал, где он и что с ним. А теперь, когда Альфреду была так необходима чья-то помощь, Сидоров вдруг появился. Появился, чтобы спасти его.
Альфред не понял, как быстро — один рывок, и он оказался в лазе рядом с Алексеем Сидоровым. На Сидорове был чёрный смокинг и галстук-бабочка. А на голове — белая вязаная шапочка. Такая, какие носят сварщики под маску-шлем.
— Алексей Алексеевич, а вы не сердитесь на меня за Катеньку? За то, что я… ваше место занял?
— Свято место пусто не бывает… Нет, не сержусь. Да и чего теперь-то, когда Катенька мертва.
— Катенька мертва?
— А ты что, забыл?
— Не забыл, — вспомнил Альфред, — помню. Они ей горло ножом перерезали. А теперь мне хотят перерезать. Бежим! Они уже близко.
— Беги.
— А вы?
— Я здесь останусь. Не привык я от опасности бегать. Да и очень уж хочется с этими черножопыми потолковать на их родном языке.
— Вы знаете чеченский язык?
— Я знаю, что такое хорошая драка.
— Но у них ножи! Они убьют вас!
— Лучше умереть, чем убийц без наказания оставить.
— Тогда и я с вами.
— Хорошо. Если решил, за мной!
И Сидоров спрыгнул из лаза в коридор, встал у стенки. Альфред посмотрел вниз, было высоко и очень страшно.
— Ну, чего ты застрял? Прыгай!
Альфред зажмурился и…
Проснулся.
Голова сильно болела.
Он лежал на матрасе, под головой — резиновая надувная подушка.
Альфред всё вспомнил. Это кабинет начальника взрывного цеха завода «Искра». Бывшего завода. Теперь кабинет принадлежит Сидорову Алексею Алексеевичу. И не только кабинет, но и весь завод, точнее, его развалины. Сидоров — первый муж Катеньки, а теперь бомж. И он, Альфред, теперь тоже бомж.
Постанывая от жуткой головной боли, Альфред встал с матраса, и, покачиваясь, пошёл в приёмную, где некоторое время назад они выпивали с Сидоровым, и где он рассказывал Сидорову о том, что с ним произошло. С ним и с Катенькой.
Открыв дверь и увидев человека, сидящего у окна на лавке, он опешил. «А где Сидоров?», хотел спросить Альфред, но тут же понял, что человек перед ним и есть Сидоров.
На Сидорове был добротный костюм, серый в тонкую красноватую полоску, голубая рубашка и тёмно-бордовый галстук. Галстук был повязан по моде, ушедшей в небытие лет пять-шесть назад: узел тугой, на галстуке ни одной морщинки. Сейчас так не носят, — подмывало сказать Альфреда.
Сидоров был гладко выбрит и казался моложе, чем в момент их неожиданной встречи, моложе лет на десять. Он сидел на лавке разутый, ноги, носки на которых были одного цвета, но отличались оттенком, он поставил на расстеленную газету. А в руках Алексей держал разбитые кроссовки. Куча тряпья валялась рядом на лавке. В куче просматривалась камуфляжные пятна одежды, которая прежде была на Сидорове.
