Андрей Троицкий - Кукловод
– Какие у вас планы? – спросил он. – Ну, на будущее?
– Начну новую жизнь, – ответил Каширин. – В который уж раз. Мне не привыкать. Еще из салона, где нас отскребали от грязи, я позвонил знакомому, заказал билет в бизнесс-классе на завтра.
– В Ялту?
– В Нью-Йорк. У меня в кармане паспорт, а в нем открытая виза в Штаты. Поживу сколько-нибудь в нормальной стране. Полгода, самое большее год. Пока тут все окончательно не уляжется. Потом вернусь.
Рогожкин удивленно округлил глаза.
– Далековато собрались. А что в вашем понимании есть «нормальная страна»?
– Ну, если в нескольких словах… Это такая страна, где люди ходят не на митинги, а на футбол.
– Хорошая формула.
– Да уж. Кстати, хозяйка салона «Николь» мне сказала одну вещь. Вадим Ступин – это тот самый человека, который заказал мою голову. Он же хозяин убитого Павла Литвиненко, он же владелец фирмы «Меган», якобы опущенный мной на три миллиона долларов. Так вот, Вадим Ступин скоропостижно скончался. Его пристрелили, когда он три дня назад выходил из дома. Газеты пишут: дело рук конкурентов. Так что, теперь моя голова вряд ли кому нужна. Кроме, разумеется, меня самого.
– Когда самолет?
– Завтра утром. Билет ждет в кассе. Когда вернусь, позвоню.
– Договорились, – кивнул Рогожкин.
– А ты что собираешься делать?
Рогожкин не успел ответить. На эстраду вышли девушки, одетые в красные купальники с блесками и головные уборы из серебряных перьев. Рогожкин ударил в ладоши и неистово затопал ногами под столом. Каширин, давно не видавший женской плоти, почувствовал, что у него повышается температура тела. В легком волнении он прополоскал рот холодной газировкой.
– Вон она, – почти закричал Рогожкин. – Вторая справа. Моя Светка. Я ее тебе ее карточку показывал. Узнаешь?
Каширин неопределенно пожал плечами.
– Да они какие-то… На одно лицо.
Музыка заиграла еще громче, преобладали караибские мотивы. Девушки подошли к самому краю эстрады и стали взбрыкивать голыми ногами. В свете разноцветных софитов головные уборы переливались всеми цветами. Все находившиеся в зале мужчины оставили тарелки и рюмки, уставились на девочек.
– Ты поможешь мне? – спросил Рогожкин.
– Само собой, помогу. А что ты хочешь?
– Украсть.
– Что украсть?
– Не что, а кого, – Рогожкин показал пальцем на Светку. – Ее украсть хочу. Пора Светке выбираться из этого сортира.
– Когда украсть?
– Прямо сейчас, – заявил Рогожкин. – Твое дело прикрывать мой отход.
Рогожкин встал, зажав под мышкой свернутый плащ, решительным шагом двинулся вперед. На ходу он хлопал в ладоши. Девочки, отодвинувшись в глубину сцены, продолжали наяривать знойный танец тропиков. Подойдя к эстраде, Рогожкин расстегнул пиджак. Затем, оттолкнувшись от пола двумя ногами, легко подпрыгнул и взлетел на сцену. В два прыжка он достиг Светки, застывшей на месте от изумления.
Испуганные танцовщицы брызнули в стороны. Оркестр сбился на фокстрот. Рогожкин, развернув плащ, одним движением руки, как фокусник, упаковал в него девушку. Согнулся в поясе, подхватил ее на руки. Прыжок. Рогожкин соскочил с эстрады. Светка, пришедшая в себя, яростно замолотила в его груди кулаками.
– Пусти, придурок. Что ты делаешь?
Рогожкин, сжав зубы, шел к выходу. Он не отвечал на вопросы, не обращал внимания на Светкины крики и не останавливался. Каширин бросил на стол деньги за еще не съеденный ужин и побежал за Рогожкиным, вырвался вперед на пару шагов. У стеклянной двери на пути вырос какой-то ломом подпоясанный мордоворот, местный охранник. Он потянулся к Светке, желая вырвать ее из рук хулигана и нарушителя спокойствия.
Но Каширин оказался проворнее. Охранник даже не увидел удара, от которого рухнул на пол. Рогожкин, проходя мимо лежащего у двери охранника, пнул его ногой в грудь. Каширин открыл дверь. Поднялся крик, люди вскакивали с мест и беспорядочно метались по залу, наталкиваясь друг на друга, оттого кричали еще громче.
Последней преградой на пути большой любви оказался немолодой швейцар. Швейцар сдвинул на лоб козырек расшитой золотом фуражки, сжал кулаки. Раздвинув руки в стороны, он загородил собой выход из кабака.
Каширин снова забежал вперед Рогожкина, размахнулся и выполнил мощный перекрестный удар, который не получился у него в поединке с Литвиненко. Справа сверху в голову, слева в грудь. Золотой картуз швейцара соскочил головы, взлетел вверх, исчез за стойкой гардероба. Страж дверей, скользя спиной по полированному гранитному полу, как по льду, отъехал под вешалку.
Рогожкин распахнул входную дверь ударом ноги. Повернул голову, плюнул в сторону «Утопии». Машина с раскрытой дверцей стояла в двух шагах от подъезда. Рогожкин, держа Светку на руках, втиснулся на заднее сидение, Каширин сел рядом.
– Гони, шеф, – крикнул Рогожкин.
Машина сорвалась с места и исчезла за темной стеной дождя. Водитель обернулся:
– Куда ехать?
– В мотель «Варяг», – властно приказал Рогожкин.
Светка уже не била кулаками в грудь Рогожкина и не голосила. Она только хлопала длинными приклеенными ресницами.
– Откуда ты такой взялся? – Светка вдруг влепила Рогожкину пощечину.
– С того света. Погостил и вернулся назад. Там мне не понравилось.
– Ну и манеры. Не мог подождать, когда закончится выступление? Ведь меня больше на порог не пустят в «Утопию».
– Не мог подождать, – сознался Рогожкин. – А «Утопия»… Да черт с ней. К такой матери.
Светка повернулась к Каширину.
– А вы кто?
– Да я так… Мимо проходил. Высадите меня, пожалуйста, не доезжая моста.
Водитель остановил машину. Каширин протянул Рогожкину руку.
– Ну, прощай.
Рогожкин потряс ладонь Каширина.
– До свидания. Найди меня, когда вернешься.
– Обязательно.
Скрипнули тормоза. Машина остановилась. Каширин выбрался из салона и, закрываясь от дождя газетой, побежал к подземному переходу.
* * *До раннего утра Каширин просидел в небольшом заведении, открытом всю ночь. Он много выпил, но чувствовал себя совершенно трезвым, полным сил. Когда рассвело, взял такси и поехал в «Шереметьево». Он получил в кассе заказанный билет, прошел таможню, предъявив на контроле тощую дорожную сумочку с бельем и парой журналов, купленную в городе.
Затем он заглянул в магазин беспошлинной торговли, взял блок сигарет. Через полтора часа на борту летящего «Боинга» в ожидании завтрака он глазел в иллюминатор и листал журнал. Шедший между рядами стюард предлагал напитки.
– Пожалуйста, мне шампанского, – попросил Каширин.
Стюарт снял пробку с бутылки, налил шампанское в высокий бокал. Каширин сделал глоток и зажмурил глаза от удовольствия. Сосед Каширина, седовласый почтенный американец сказал по-английски:
– Знаете, на борту этих самолетов подают очень плохое шампанское. Не советую его пить.
Каширин в два глотка прикончил содержимое бокала, смерил взглядом своего спутника и переспросил по-английски.
– Простите, что вы сказали?
– Я сказал, что здесь подают плохое шампанское.
– Плохое шампанское?
Каширин неожиданно засмеялся. Ему вспомнилась ржавая казахстанская вода, в которой плавали личинки мух и прочий мусор, сушеное баранье мясо с несвежим душком, кислый кумыс, вызывающий тошноту. Он вспомнил перележавшую все сроки свиную тушенку, после ложки которой полдня мучаешься приступами изжоги и отрыжки. Вспомнил людоеда Джабилова, скормившего дорогим гостям манты из человеческого мяса.
Каширин смеялся. Он смеялся так, что на глазах наворачивались слезы. Руки и ноги ходили ходуном, как в лихорадке. Каширин не мог остановиться.
– Ха-ха-ха… Плохое шампанское? Ха-ха-ха-ха… Плохое…
Американец, не понимавший причину смеха, хмурился и пучил глаза. Каширин икал, живот сводила судорогой, но он старался сдержать себя, но продолжал смеяться. Напуганный американец крикнул стюарда. Тот подбежал, склонился над пассажиром.
– Сэр, вам плохо?
– Ха-ха-ха, – надрывался Каширин. – Плохое… Ха-ха-ха…
– Сэр, чем могу вам помочь?
Каширин задержал дыхание, вытер висящие на ресницах слезы. Справившись с приступом безудержного смеха, он перевел дух, вздохнул глубоко и обратился к стюарду.
– Вы можете мне помочь. Очень даже можете. Налейте мне большой стакан вашего шампанского. Оно превосходно.
* * *Рогожкин явился домой утром следующего дня. После бурной ночи в мотеле «Варяг» он чувствовал себя счастливым и немного усталым. Он отвез до дому Светку. Остался сидеть в машине, а она, одетая только в нижнее белье и длинный мужской плащ, незаметно проскочила в подъезд, помахала Рогожкину из окна парадного. Мол, езжай, не позорь мое честное имя перед жильцами.
В квартире было холодно. Рогожкин снял ботинки, неслышно прошел на кухню. Горели две конфорки плиты, духовой шкаф тоже включен, дверца распахнута настежь. У горячей плиты на стуле спиной к Рогожкину сидел отчим, одетый в махровый полосатый халат, на ногах носки из верблюжьей шерсти. Сергей Степанович положил ноги на табурет и протянул их к горячему духовому шкафу, как к камину. На коленях отчим держал гитару, перебирая струны, тихо пел:
