Николас Блейк - Минута на убийство; Решающая улика
— Но потом вы опять с ней стали встречаться?
— Да. Очень сочувствовала ей, когда отец обанкротился. И, конечно, зря, — она разыграла на этой почве такую душещипательную драму…
— Сколько времени она проработала в книжной лавке?
— По–моему, года два. Потом заболела — если не ошибаюсь, в двадцать шестом году, когда я была на втором курсе в Оксфорде. Сказала, что у нее туберкулез и она едет в санаторий, кажется, в Швейцарию. Теперь уже мне трудно припомнить. Вскоре мои родители тоже уехали из Уимблшема, и я потеряла с ней всякую связь.
— А с мужчинами она дружила, когда работала в книжной лавке?
Тут Джулия Блейн мало чем могла помочь. Она подозревала, что о своих настоящих романах Миллисент не распространялась, болтала только о воображаемых. К тому же в среде, где вращалась Миллисент, банкротство считалось позором, и местная молодежь первое время избегала ее. Миссис Блейн помнит, как этим возмущалась ее подруга.
— А о своих литературных опытах она вам рассказывала?
— О да. Не только рассказывала, но и заставляла читать, — сухо ответила миссис Блейн.
— Она когда–нибудь упоминала, что завела дружбу с молодым писателем, который ей помогает в этих трудах?
— Нет. Но я ведь говорю, что она умела быть очень скрытной.
Клэр, погрузив ложечку в гоголь–моголь, задумчиво сказала:
— В двадцатые годы, по–моему, не было государственного здравоохранения?
— Совершенно верно, детка, не было. Я рад, что вас стали интересовать социальные вопросы.
— Тогда откуда же взялись деньги на санаторий?
— Помнится, она говорила, что расходы оплатил какой–то родственник, — сказала миссис Блейн. — Пообещала прислать адрес санатория, но так и не прислала.
— Простите, что я задаю наводящий вопрос, — медленно произнес Найджел. — Вам или вашим общим знакомым не приходило в голову, что на самом деле она едет рожать или делать аборт?
В Джулии Блейн заговорил мировой судья.
— В то время безусловно не приходило, — решительно заявила она. — Мне, во всяком случае. А если и были какие–то сплетни, я их не слышала. Но в общем это вполне вероятно. Милли была очень бледна. И, помню, когда я в последний раз повезла ее на пикник, ее тошнило. Я–то по неведению приписала это туберкулезу.
— При вас она никогда не называла фамилию Протеру? Или Рокингем? Или Джералдайн?
— Не помню.
Найджел ничего другого и не ждал. Если у Миллисент Майлз в восемнадцать или девятнадцать лет и была связь с мужчиной, она наверняка держала ее в секрете.
— Она использовала людей, — продолжала Джулия Блейн. — Это основное ощущение, которое с тех давних пор у меня от нее осталось. Использовала бесстыдно и безжалостно, как хитрый ребенок использует взрослых.
— Она, видимо, использовала и всех троих мужей, — заметила Клэр. — Думаю, что не брезговала и знакомыми, выводя их в своих нелепых романах.
— О Господи! — простонал Найджел. — Только не говорите, что мне их придется читать!
— Не придется. Я уже прочла.
— Что–о?!
— Пока что первый. Вчера нашла книжку. Изданную в двадцать восьмом году. История невинной молоденькой машинисточки, у которой шашни с очаровательным бездельником. Ее бросают, подвергают остракизму и вообще всяческим унижениям, а потом она выходит замуж за сына хозяина, работягу, который всегда ее любил, молчаливо, скромно и почтительно.
— Боже мой! А ведь первые произведения, как говорят, всегда носят автобиографический характер.
Вскоре после этого деловитая миссис Блейн сказала, что ей пора идти. Найджел выудил у нее кое–какие имена, но не то, которое его больше всего интересовало, тут миссис Блейн не могла ему помочь. Вернувшись в Уимблшем после войны на вечер выпускников, она узнала, что книжную лавку вместе с ее владельцем разбомбило в 1940 году.
«Это проклятое дело — лабиринт из одних тупиков», — говорил себе Найджел, шагая на Флит–стрит. Однако в редакции «Дейли сан» одна из его маловероятных догадок подтвердилась. Заведующий редакцией, с которым он по телефону договорился о встрече, распорядился порыться в архиве. Агентом по распространению «Дейли сан» в районе Уимблшема в 1924 году был некий Артур Джералдайн.
— Ну кто бы мог подумать! Теперь ведь он — один из крупнейших наших издателей? Это на него подали в суд за клевету? Вот уж не знал, что он у нас работал. Правда, это было задолго до меня.
— А в газете никого не осталось, кто мог бы его помнить?
— Сомневаюсь. На нас тут ездят несколько лет, а потом дают коленкой под зад — если сам раньше не скукожишься от всех этих ужасов, о которых мы пишем. Хотя погодите. Старый Джексон еще, кажется, жив. Заведовал у нас рекламой. В прошлом году ушел на незаслуженный отдых. Юнис, добудь–ка мне адрес мистера Джексона.
«Очень много зависит теперь от автобиографии Миллисент Майлз, — размышлял Найджел, направляясь в Путни к пенсионеру Джексону. — Но насколько можно ей доверять? Как разглядеть объективные факты под толстым слоем защитной краски? Означает ли стертое резинкой «Л“ Артура Джералдайна? Не по ассоциации ли с рокингемским фарфором, стоявшим в горке в безвкусной, тесной гостиной, прозвала она его Рокингемом? А если так, было ли это случайным знакомством или более близкими отношениями? Тогда, в двадцатые годы, как злобно заметил Стивен, «люди не всегда знали цену тому, чем они обладают“. А что, если Артур Джералдайн, агент по распространению «Дейли сан“ и страстный коллекционер, увидев у Майлзов рокингемский сервиз, предложил отцу Миллисент за него пятерку? Летом 1924 года мистер Майлз был уже на мели и мог обрадоваться этому предложению, не подозревая, что настоящая цена сервиза во много раз больше. Так или иначе, рокингемский столовый сервиз того же нежно–абрикосового цвета теперь украшает стол Джералдайна — и был «приобретен“ до его женитьбы в 1930 году.
Но подобный поступок, сам по себе достаточно мерзкий и родственный грабежу, вряд ли давал в руки Миллисент Майлз достаточно серьезный козырь. Вряд ли она могла шантажировать им Джералдайна тридцать лет спустя, а он, боясь разоблачения, пошел из–за этого на убийство. С другой стороны, покупка сервиза могла более тесно свести Джералдайна с семьей Миллисент. Ему тогда было двадцать с небольшим, а Миллисент казалась уже вполне созревшей девушкой. Если он стал ее любовником, понятно, почему в своих воспоминаниях она назвала его Рокингемом. Джералдайн ведь и в самом деле стал большим человеком в литературном мире. Правда, трудно его представить «застенчивым, нескладным юношей“, но тут надо принять во внимание приверженность мисс Майлз к литературным штампам: для нее всякий молодой человек должен быть застенчивым и нескладным.
Камнем преткновения было то, что, судя по автобиографии, она познакомилась с Рокингемом через несколько дней после своего восемнадцатилетия. День рождения ее 3 августа. Эпизод с мужчиной («бойся мужчин с тонкими губами“), который якобы к ней приставал, произошел летом, когда ей было только семнадцать. Либо ей изменила память, либо она по какой–то непонятной причине нарочно сместила время этого знакомства, либо, наконец, если история с покушением на ее невинность была вымышленной (желаемое выдается за действительное?), она могла просто увидеть его, когда он явился к ним домой в качестве агента «Дейли сан“, а познакомилась с ним месяцем позже, в книжной лавке».
Мистер Джексон — пухлый, седой джентльмен — встретил Найджела очень приветливо.
— Чай или виски? Мы всегда что–нибудь пили в редакции в половине четвертого, а я раб своих привычек.
Высказавшись в пользу чая, Найджел деликатно объяснил, что его привело.
— Джералдайн? Джералдайн? Как же, помню! — воскликнул мистер Джексон, весело подпрыгивая в кресле. — Он ведь, кажется, сделал карьеру? Когда же это было? В середине двадцатых годов. Ну да. Его светлости, нашему хозяину, — мистер Джексон набожно перекрестился, — взбрела на ум одна из его смехотворных идеек — как поднять тонус газеты. Нанял нескольких университетских выпускников. Нет, нет, не меня — я из низов. Одним из них был Джералдайн. И тут у его светлости родилась еще одна блестящая идея — они, знаете ли, кишат у него в голове, как вши, — почему бы не использовать этих высокообразованных юнцов в подписной кампании? Мы сулили в качестве приложения к годовой подписке на наш вонючий листок библиотеку «Шедевры Мировой Литературы». А дальше его светлость задумал поистине наполеоновский ход: разослать свою университетскую гвардию по стране в качестве агентов по подписке. А зачем? Как мы пишем в передовых: затем, что они смогут блеснуть своей начитанностью перед будущим подписчиком, объяснить, почему тот будет недостоин человеческого звания, если не прочитает «Шедевры Мировой Литературы» — полный комплект в элегантных дерматиновых переплетах абсолютно задарма в обмен на годовую подписку. Ну разве не красота?
