Друг Президента - Сергей Иванович Зверев
Мысль сама по себе страшная, но сейчас она почему-то абсолютно не испугала Клима, а, наоборот, лишь развеселила.
«Раз, два, три», – про себя считал Бондарев.
Он слышал шаги рифленых подошв шнурованных ботинок, в которых «омеговец» уходил от люка. Бондарев быстро подтянулся на руках и через секунду уже стоял на крыше вагона. Он повторял в своих движениях каждый шаг, каждый жест «омеговца», будто являлся его тенью. И, наверное, поэтому «омеговец», обученный реагировать мгновенно, не почувствовал приближения врага. Слышать Бондарева он не мог, ветер сносил звук. Когда между ними оставалось полтора метра, Клим заметил в руках противника пистолет и понял: заранее подготовленный план не годится, «омеговец» может выстрелить, пуля пробьет вагон и бочки.
И поэтому он избрал другую тактику. Он нагнал «омеговца», даже обошел его на полшага вперед, сделал все это Клим с молниеносной быстротой. Но и противник недаром тренировался каждый день, увернулся от первого самого верного удара. «Омеговец» отскочил, вскинул пистолет, готовый выстрелить в голову невесть откуда взявшегося человека. Вагон в это время сильно качнуло, рука дернулась, громыхнул выстрел, и пуля прошла буквально в нескольких сантиметрах от виска. А вот второй раз нажать на курок «омеговец» не успел.
Ударом ноги Бондарев выбил пистолет.
«Омеговец» внезапно узнал Бондарева:
– Ах, это ты? Сейчас я тебя и прикончу.
– Попробуй, – бросил в ответ Клим, делая обманное движение.
«Омеговец» был почти на голову выше Бондарева, здоровый, килограммов под девяносто пять мужчина, груда тренированных мышц. Каждое движение отработано до автоматизма, удар поставлен, нужна лишь цель, и она перед бойцом группы «Омега» была. Они следили за каждым движением друг друга, следили пристально. И может быть, если бы рация не заработала, все сложилось бы по-иному.
– Четвертый, Четвертый, ты где? Ответь Первому.
На десятую долю секунды растерялся «омеговец», но этой десятой доли хватило Бондареву, чтобы в его руке оказался пистолет. Спецназовец попытался проделать тот же трюк, что до этого и Бондарев, то есть выбить оружие из рук ударом ноги. Но Клим крутнулся на месте, и удар противника лишь просвистел в воздухе.
Клим же выстрелил. Спецназовец остался стоять, пуля пробила шею. Он качнулся и начал медленно опускаться на колени, не веря тому, что какой-то мужик, на вид и не совсем супермен, легко и просто всадил ему в шею пулю. Глаза «омеговца» остекленели, он смотрел на Бондарева, стоя перед ним на коленях. Затем руки медленно, дрожа, потянулись к Бондареву.
– Зря ты, мужик, во все это встрял. Шел бы на пенсию, как и я, и жил спокойно. А тебе войны захотелось?
– Я тебя… – Кровь хлынула изо рта «омеговца», но он все еще держался. – Я тебя… – хрипел, глядя на Клима невидящим взглядом.
А рация разрывалась, трещала, пищала. Сквозь хрип слышался голос Фомичева:
– Четвертый, ответь Первому! Немедленно ответь Первому!
Голос командира на мгновение привел «омеговца» в чувство. Он потянулся рукой к рации и уже пальцем хотел нажать кнопку, но Бондарев ударил его по руке, выбивая рацию. Та полетела в снег с крыши вагона. Спецназовец тяжело и медленно рухнул, распластался на крыше вагона. Из горла лилась кровь густым темным потоком.
Николай Раскупляев слышал драку на крыше и решил, что негоже ему отсиживаться в вагоне, следует помочь, ведь двоим всегда проще. Николай зацепился руками за края круглого отверстия, подтянулся и стал выбираться на крышу. Ветер с такой силой ударил в грудь и в лицо, что чуть не сбросил с вагона.
– Ты че? Я же тебе сказал! Осторожнее, мина! – выкрикнул Бондарев.
Певец застыл, прямо у него перед ногами лежала мина, мигая красной лампочкой. Лицо певца стало бледным, щека задергалась.
– Спокойно, – сказал Бондарев.
Он опустился перед «омеговцем», положил три пальца на сонную артерию, покачал головой, подошел к люку.
– Ну что? В любой момент взорваться может. Мина, кстати, не отечественная, а израильская. Интересно, откуда она у них?
– Какая есть. Разбираться мы с ней долго не будем, потому как ни красных, ни синих, ни желтых проводков на ней нет. Экземпляр цельный, не разбирается без специальных инструментов. А взрывная сила у нее такая, что бетонный столб ломает как спичку. С ней мы поступим следующим образом.
Клим отсоединил ее от металла, затем размахнулся и резко бросил в снег, подальше от путей. Певцу даже показалось, что он видит, как пульсирует в воздухе красная точка.
«Почти как окурок», – подумал он.
– А с ним что делать?
– Обыскать следует, оружие изъять и в вагон сбросить, еще понадобится. Вот этим и займемся.
Труп «омеговца» благополучно опустили в люк и уложили на бочки.
– Ну, давай обыскивай, только хорошенько.
Певец мялся. По его лицу Клим догадался, что певец боится покойников и никак не может преодолеть отвращение и страх. Он сам подошел и принялся снимать с убитого «омеговца» бронежилет. Николай Раскупляев скрежетнул зубами и присоединился к Бондареву. Документов не оказалось, лишь на шее был офицерский жетон. Бондарев сорвал его и спрятал в кармане куртки. Тяжелый бронежилет старого образца протянул певцу.
– Надевай, – приказным тоном сказал он.
– Зачем?
– Знаешь, Коля, пуля, она ведь дура и не разбирает порой, куда воткнуться. Так что будет лучше для искусства и для твоих поклонников, если ты сменишь прикид. Свою дубленку можешь натянуть сверху.
Раскупляев помялся, но ослушаться Бондарева не посмел.
– И пистолет себе возьми, только осторожнее с ним. Мы на пороховой бочке, а если подумать, то и еще хуже. Будешь стрелять, целься в голову, потому как они все в бронежилетах.
– Понял, – сказал Раскупляев, выщелкивая из второго пистолета «омеговца» обойму, а затем одним движением загоняя ее в рукоятку пистолета.
– И нож возьми вместе с ремнем.
От холодного оружия певец не отказался.
– Гранаты лучше оставить. А теперь пошли, холодно здесь чертовски.
Обыск и переодевание времени отняли немного.
Майор Фомичев в кабине тепловоза тряс свою рацию и кричал в нее злым, срывающимся голосом:
– Четвертый! Четвертый, твою мать! Ответь ты мне, в конце концов!
Но Четвертый ответить не мог, он лежал на бочках, широко раскинув руки, кровь из горла, простреленного Бондаревым, уже не текла. Труп постепенно окоченевал.
– Будем дальше двигаться, только осторожно.
– Понял, не дурак, – ответил Раскупляев и выбрался на крышу вагона вслед за Климом.
Они двигались, пригнувшись. Раскупляев поскользнулся, и если бы Бондарев не схватил его за плечо, то наверняка любимец публики улетел бы с вагона в глубокий снег.
– Я же тебя предупреждал, – Бондарев чертыхнулся.
– Все нормально, командир, подошвы у меня скользкие.
– Интересно, а на сцене
