Анатолий Афанасьев - Возвращение из мрака
– Галя, ответь, пожалуйста, ты веришь мне?
– Нет, но я люблю тебя.
– Тогда слушай внимательно. И прекрати реветь. Те люди, которых ты боишься, не смогут причинить нам зла, если выполнишь все, как скажу.
Беженка насторожилась, услышав незнакомые, суровые нотки.
– Да, коханый?
– Сегодня ты не вернешься домой.
– Поедем к тебе?
– Нет, ко мне не поедем. Отсюда отправишься на вокзал, купишь билет и сядешь в поезд на Петербург. Там снимешь комнату и будешь жить тихо, как мышка, пока не получишь от меня весточку.
От удивления у нее высохли слезы, а в груди поместился будто ватный ком.
– Но как же?..
– Ничего не как же.
– Сережа, ты что? И домой нельзя заскочить?
– Нет, нельзя. Только смотри, чтобы никто за тобой не увязался. Сколько у тебя денег? На билет хватит?
– На билет? Сережа, ты с ума сошел?
Но она видела, что он не сошел с ума, и уже внутренне подчинилась. Больше того, почувствовала вдруг огромное облегчение, словно долго карабкалась в гору, выбилась из сил, и наконец кто-то сердобольный дал ей пинка – и она покатилась вниз.
– Спрашиваю, хватит или нет?
– На билет хватит, но…
– Я пришлю перевод на Главпочтамт… на первое время.
– Сереженька!
– Все, Галя. Заболтались мы с тобой. Хочешь жить, сделаешь, как сказал.
Повернулся, чтобы уйти – холодный, сразу ставший чужим, – но она удержала его за руку. С упавшим сердцем спросила о главном:
– Сереженька, как же ты найдешь меня?
Улыбнулся уже издалека:
– Не сомневайся, Галчонок. Россия – маленькая страна.
Одетый в полувоенный френч, с медицинским саквояжем в руке Сидоркин важно вступил в офис «Топаза». От конторки к нему приблизился пожилой охранник с автоматом через плечо. Пылающий взгляд выдавал в нем особиста, не дослужившегося до майора. Сидоркин предъявил документ, который по тщательному размышлению выбрал для ответственного визита: удостоверение санитарного врача Похлебкина Иннокентия Львовича. На фотке Сидоркин пучил глаза, как при базедовой болезни.
– Ну и что? – спросил охранник, ознакомясь с удостоверением. – Чего надо-то?
– Бубонная чума, – коротко ответил Сидоркин. – Пять случаев за неделю. Проверяем сомнительные объекты.
– У нас сомнительный объект?
– Выше среднего, – сказал Сидоркин. – Инструкция Минздрава за номером восемнадцать. Прошу выделить сопровождающего.
– Ни хрена себе… – охранник, ошеломленный, вернулся в стеклянную конторку и минуты три с кем-то советовался по телефону. Видно, получил нагоняй за дурость, потому что изменился в лице и лишь односложно отвечал: – Есть! Да, понял… Нет, не выжил!
Вернулся к Сидоркину злой. Велел поднять руки.
– Не имеете права, – возразил Сидоркин. – На сотрудников санитарной службы распространяется Венская конвенция, – но спокойно дал себя обыскать.
– Там что? – охранник ткнул пальцем в саквояж.
– Бомба, – сказал Сидоркин, криво улыбаясь.
– Откройте.
– Пожалуйста. Но это уже превышение полномочий. Статья УПК.
Охранник небрежно поковырялся в бумагах, бинтах, склянках, заинтересовался прибором, напоминающим мобильную трубку, но меньшего размера.
– Это что?
– Датчик Пауэра. На вирусы реагирует. Да вы хоть имеете представление, товарищ, что такое бубонная чума?
– Имею, товарищ. Ее у нас в конторе навалом. Иди, ищи.
В прихожей появился мужчина лет тридцати, приодетый под офисного служащего – в строгом костюме, с кожаной папкой в руке. Его принадлежность совсем к иному братству выдавал лишь цепкий, обволакивающий взгляд.
– Ну? – спросил у охранника.
– Баранки гну, – ответил охранник. – Проводишь вот этого, куда ему надо. И доставишь обратно.
Экскурсия по трехэтажному офису заняла у Сидоркина около получаса. Он посетил все туалеты, подсобные помещения и несколько кабинетов. По дороге познакомился с сопровождающим, но не близко. Тот назвал себя Бурмистровым, и на все вопросы отвечал «да» или «нет», или невразумительным мычанием. Длинную фразу произнес только один раз, когда Сидоркин сказал, что хочет обследовать кабинет генерального директора.
– Думай, что говоришь, – хмуро буркнул. – Кто тебя туда пустит.
– А почему? Какие проблемы?
– Проблем пока нет, но будешь совать нос, куда не надо, сразу возникнут.
– Вопросов не имею, – смирился Сидоркин. В трех туалетах, а также в подвале оставил недорогие, но емкие сувениры, которые извлек из нижнего, потайного отделения саквояжа. Сделать это оказалось непросто, сопровождающий следовал за ним как тень. В двух туалетах Сидоркин прикинулся, что у него понос, в третьем попил водички из-под крана, а в бойлерной, достав датчик, заинтриговавший пожилого охранника, предупредил Бурмистрова:
– Если будет вспышка, падай на пол и не дыши.
– Чего?
– Ничего… у меня вакцина привита, а тебя может секануть. Женатый, нет?
– Погоди, – сказал Бурмистров. – Я выйду, тогда экспериментируй.
Сидоркин в нем не ошибся. Малый был из тех крепышей, которые больше всего не любят подставляться понапрасну. В бойлерной оставил самый большой подарок, на случай особенного праздничного фейерверка.
Когда вернулись к выходу, пожилой охранник еще разок его обыскал, что было явным перебором.
– Ну что? – полюбопытствовал дружески. – Поймал своего вируса?
– Не по делу шутишь, солдатик. От чумы защиты нет, кроме профилактики… А чего ты сейчас хотел найти?
– Хрен вас знает, чумовых. Один зайдет, потом хватишься, пары компьютеров нету.
– Бывает, – согласился Сидоркин. На прощание они обменялись рукопожатием.
В начале второго ночи Камил бесшумно вошел в воду и поплыл. Черный водонепроницаемый пластиковый мешок со всем снаряжением и с собственной одеждой пристегнул браслетом к щиколотке и тянул на коротком шнуре. На берегу остались Савелов и Карабай. Абрек появился на станции за полчаса до назначенного времени и провел с Камилом последний инструктаж. Когда приготовления будут закончены, Камил должен связаться с ним по рации и произнести одно-единственное слова: залп!
На прощание Карабай обнял его, растроганно пробормотал:
– Не подкачай, сынок! Кавказ смотрит на тебя.
– Аллах акбар, – ответил Камил.
Савелов, не до конца понимающий, что происходит, обеспечивал внешнее наблюдение. Бродил по пляжу, кидал камушки в воду. С темнотой берег опустел, но кое-где из кустов еще доносились пьяные голоса и женские повизгивания: молодежь догуливала. Кто-то так и заночует на сыром, холодном песке и неизвестно, проснется ли живой. Карабай пришел на станцию один, это было в его обычае – на вершинах духа царит одиночество, но несколько отборных телохранителей наверняка дожидаются его наверху: Камил засек две черные машины с потушенными фарами, появившиеся одновременно с Карабаем и перегородившие боковые дороги, ведущие к пляжу.
Теперь все позади. Он медленно, беззвучно выгребал по серебристой поверхности к давным-давно намеченному месту. К двум разросшимся ветлам, которые укроют от наблюдателя на вышке, когда он выползет на берег. Между ним и вышкой останется метров двадцать ярко освещенной прожектором земли. Вот их трудно преодолеть незаметно.
Ночной заплыв освобождал его от прошлого. Московские Химки – тот камень на перекрестке, где написано: «Направо пойдешь, налево пойдешь, прямо пойдешь…» – выбирай. Из прошлого останется только то, что дорого сердцу: томительные воспоминания о Кавказе, драгоценная Наташа, родители… Много или мало – как посмотреть…
Ткнулся головой в береговой песок и вынырнул под ветлы, как ящерица, вытянул за собой мешок. Сел поудобнее, огляделся и отдышался. Ни на том, ни на этом берегу ничего не происходило: майская ночь, для кого-то полная удовольствий, судя по пьяным возгласам, для кого-то страданий. Он развязал мешок и не спеша оделся – широкие полотняные брюки, свитер, куртка со множеством карманов. То, что должно лежать в этих карманах, распихал заранее. Порылся в мешке – и извлек длинноствольный пистолет «Гибсон-401» с оптическим устройством. Отличная штуковина, совсем недавно поставленная для нужд спецподразделений США. На Кавказ поступили чуть ли не образцы – десять штук.
Через оптику часовой на вышке смотрелся как на ладони. Сидел, голубчик, и смолил сигаретку. Считал звезды на небе. Камил разглядел даже его лицо – губастое, юное, с приплюснутым носом. О чем думал? Кем себе казался несчастный мальчик-руссиянин? Ведал ли, что нет у него будущего? И не потому, что Камил уже прилаживал ему под лопатку прицел, а потому, что забугорные дяди и тети отказали ему в человеческом звании. Изгой. Страны-изгои, народы-изгои, звери-изгои. Россия среди них первая, хотя об этом не принято говорить вслух. Пока у нее не вырван окончательно ядерный зуб. Даже независимые журналисты, корчась от непомерных долларовых инъекций, предпочитают иносказания, сопровождаемые красноречивыми гримасками. Сквозь зубы называют все новые и новые даты, до которых придется терпеть туземные руссиянские амбиции. Зато потом…
