Татьяна Светлова - Тайна моего двойника

— Присаживайтесь. — Голос у нее был мелодичный, чистый. — Чем могу быть полезна? — Приятная улыбка не покидает ее красивого, холеного лица. Такой и должна быть депутатка: «дама, приятная во всех отношениях»…

Я в ответ не улыбнулась.

Я демонстративно осталась стоять.

Она посмотрела на меня удивленно.

— Вы не хотите сесть? Нам так было бы удобнее разговаривать, не правда ли? — мягко сказала она.

— Вы не находите, что мы с вами похожи? — спросила я, глядя на нее в упор.

— Да, есть некоторое сходство. Я сразу обратила внимание…

Она мне дружески улыбнулась.

— Вы еще не знаете, какое сходство! Я ведь тоже блондинка, это я просто покрасилась!

— Правда? — с фальшивой любезностью произнесла она.

Она ничего не поняла.

Она подумала, что я привираю насчет блондинки.

Она наверняка решила, что мне просто льстит сходство с известным человеком, то есть — с ней. Как будто я принадлежу к числу тех истеричных идиоток, которые собирают автографы у звезд и подражают своим кумирам!

— Присаживайтесь же! — настойчиво произнесла Зазорина. Ее насторожило мое поведение, но она старалась не подавать вида. — Какое у вас ко мне дело?

Я не села.

И не ответила.

В лице у Зазориной мелькнуло раздраженное удивление, но тут же исчезло. Эта женщина владела собой. Правильно, в политике другие не выживают.

— Вы предпочитаете стоять? — снова улыбнулась мне депутатка, однако, улыбка ее была теперь натянутой. Она почувствовала, что что-то здесь не так, но еще не поняла, что именно…

Ну ничего, сейчас поймет.

Я приблизилась к ее столу и оперлась на него руками. Лицо ее было прямо передо мной.

— Мне двадцать один год, — отчеканила я. — Когда я родилась, в мае семьдесят четвертого года, вам тоже был двадцать один год.

Зазорина вскинула брови. Точно таким же образом, как это делали мы с Шерил: одна выше другой.

— Сейчас вам сорок два. У вас семья. Два сына, кажется.

— Я не понимаю, какое это имеет значение?

Она говорила все так же вежливо, но голос ее утратил доброжелательность, стал холоден. Видя, что я не собираюсь отвечать, она добавила, на этот раз уже откровенно ледяным тоном:

— Вы пришли ко мне по делу, или чтобы мою семью обсуждать? В таком случае я попрошу вас покинуть мой кабинет!

Зазорина поднялась со своего места, давая мне понять, что аудиенция окончена. Рука ее потянулась к селектору.

— Да, — сказала я веско, — я пришла к вам, чтобы обсудить вашу семью. Только не эту, в которой у вас два сына. А другую. В которой у вас были две дочки.

Рука застыла на весу. Медленно опустилась. Начало доходить, видать.

Краска медленно покидала ее лицо.

— Откуда вы…

Она не договорила. Белая, как бумага, она смотрела на меня во все глаза.

Я не отвела взгляд. Я сказала непринужденно, с улыбочкой:

— Теперь вы понимаете, почему мы с вами похожи.

Зазорина оперлась на стол. Мне показалось, что она сейчас грохнется в обморок.

Склонившись к селектору, она произнесла с трудом: «Зоя, ко мне никого не пускать и звонки не переводить. Меня нет.»

Подняв на меня взгляд, в котором было столько боли, что я даже удивилась, она тут же отвела глаза.

Тяжело села, как-то боком. Все еще не глядя на меня, кивнула:

— Сядь, наконец.

Я села.

Она заставила себя посмотреть мне в глаза и было видно, что это усилие далось ей нелегко.

— Как… — голос ее не слушался, и она зашлась в кашле, покраснев. Достала платок, промокнула губы и нос.

— Как ты меня нашла? — выговорила она, наконец.

— А вы думали — не сумею?

Молчание.

Я тоже молчала, мне-то что. Я не тороплюсь.

— Как тебя зовут? — спросила она тихо.

— А вы не знаете?

— Нет.

— Вам что, не доложили? Или вы не захотели узнать наши имена? Вам так было проще?

— Нет… Я… — она снова отвела глаза и уставилась на свои холеные руки с тщательно сделанным маникюром, сложенные на столе. — Я просто… Сейчас предвыборная кампания, времени мало… У меня руки не доходят до всего, по двадцать человек в день приходится принимать… Мне так и не удалось…

— Не удалось? Нет, вы не хотели! Нашими поисками занимались для вас ваши подручные — что вам стоило поинтересоваться у них? Но нет, куда там! Зачем?! А вдруг что-нибудь типа совести проснется — некомфортно как!

Зазорина молчала, глядя на меня какими-то потухшими глазами. Я ждала.

— Я совсем не так представляла нашу встречу… — тихо произнесла она.

— А как? Вы предпочитали в виде урночки с пеплом?

Зазорина удивленно раскрыла свои голубые глаза. Красиво, ничего не скажешь. И вид такой невинный придает… Я тоже так умею.

— Ты о чем говоришь?!

— А вы не знаете, да? — я с удобством расположилась в кресле, непринужденно закинув ногу на ногу.

Некоторое время она крутила остро отточенный карандаш между пальцев, не отвечая, глядя в стол.

Я болтала ногой.

Наконец, собравшись с духом, она подняла глаза, придала им внушительное выражение и сказала строго — как положено депутатке, президентше и что-там-еще:

— Мы говорим намеками. И я боюсь, что я не правильно тебя… Мне представляется, что я не правильно вас поняла с самого начала. Давайте внесем ясность!

— Ага, вперед ногами.

— Что?

— Ничего. Это мне просто представилось, как ясность вносят вперед ногами в ваш кабинет. В гробу и в белых тапочках.

— Вы… Послушайте, я вас прошу воздержаться от подобного юмора! Это уже… Ваше поведение выходит за все рамки! — голос уверенно взлетел вверх, она выпрямилась за столом. — Прежде всего, кто вы такая?!

Светлана Ивановна, кажется, решила, что ей все примерещилось, как дурной сон. И, показалось ей, что вот сейчас, при помощи начальственного голоса и важной осанки, она сумеет разогнать наваждение в моем виде.

— Меня зовут, — я вскочила с кресла, заложила руки за спину и, выпятив по-детски живот, запищала дурашливым ребячьим голоском, — меня зовут Оля Самарина, я живу в городе Москве, столице нашей Родины, я очень люблю дедушку Ленина и дедушку Мороза, и стараюсь быть хорошей девочкой, потому что дедушка Ленин так бесплатно завещал, а дедушка Мороз за это подарки дарит, а вот мама моя мне подарков не дарит, она меня ни капельки не любит, она от меня избавилась при рождении, но я нечаянно обратно нашлась, и она в наказание послала киллера, чтобы он убил меня за плохое поведение…

Зазорина схватилась за голову.

— Перестаньте! — закричала она. — Немедленно перестаньте паясничать!

— Почему? — сделала я невинные глаза, точно такие же, как она пятью минутами раньше. — Вам не нравится? — похлопала я ресницами. — А мне, представьте, не нравится, когда меня хотят убить. Только вы мое мнение не спрашивали!

Зазорина все не разжимала рук, пряча за ними лицо.

Я добавила, чеканя каждое слово:

— И не думайте, что вам удастся от меня избавиться! На этот раз — нет. Я приняла меры. Вся журналистская братия города Москвы, только и ждет развязки этой трагикомедии! — Я вскочила с кресла и последние слова уже просто выкрикивала ей в лицо, все еще прикрытое руками. — И если хоть волосок упадет с моей головы или с головы Шерил, — вы услышите такой хор, что вам уже жизнь малиной не покажется! Вы будете бежать и не находить места, чтобы спрятаться! Хотя никто не будет за вами гнаться, чтобы вас убить! Самое смертельное оружие, которое вам грозит — это журналистский микрофон! Но это оружие для вас пострашнее пистолета! Пострашнее бомбы и отравленных конфет! — орала я. — От вас даже мокрого места не останется! Вы даже собственным сыновьям в глаза смотреть не сможете!!!…

Я выдохлась.

Наступила звенящая тишина.

Еще несколько мгновений этого тихого звона, и я сойду с ума.

Зазорина отвела руки. Вид у нее был жалкий, измученный. Тщательно уложенные волосы растрепались под руками и теперь висели беспорядочными прядями перед потемневшими глазами.

— Сядь, — сказала она хриплым, сорванным голосом, будто это ее связки изнемогли от отчаянного крика, а не мои. — И не кричи так, тебя за дверью слышно.

— А нехай слышно. Мне-то бояться нечего.

— Помолчи, пожалуйста!!! Ты можешь вести себя по-человечески?!

— А вы? Вы себя по-человечески?…

— Закрой рот, — вдруг прикрикнула она. — И слушай.

Я затихла.

Раздался осторожный стук в дверь.

— Светлана Ивановна, все в порядке? — произнес голос за дверью.

— Да, да, Зоя, я же сказала, меня не беспокоить!

После небольшой паузы, Зазорина, наконец, посмотрела мне в глаза:

— Ответь мне вразумительно на мой вопрос: ты — моя дочь? Или скажем так: ты считаешь, что ты моя дочь?

— А что, до сих пор не понятно?

— Ответь на вопрос: да или нет?

— Ну, да.

— Какие у тебя есть для этого основания?

— А у вас какие?

— У меня — пока никаких. Сходство — не доказательство.

— Ага, и поэтому, без всяких оснований, вы решили нас с Шерил убрать? Или мы грехи не вашей молодости? Или не вам мешает сам факт нашего существования?